Цитата сообщения ГалаМаг «Промельк встречи»





«Промельк встречи» - так назвал свои воспоминания Б.А.Мессерер. Название – безошибочное. В одном из интервью он сказал: «Я начал писать эту книгу после того, как Беллы не стало, буквально через месяц. Было так трудно и невыносимо, что надо было находить какую-то отдушину».





Досье: Борис Асафович — выпускник Московского архитектурного института, где учился у А. Дейнеки. Он, прежде всего, известен как театральный художник, автор легендарных постановок в Большом театре и МХАТе, где работал с О. Ефремовым, А. Алонсо, Е. Симоновым, А. Эфросом, Г. Волчек. И параллельно всю свою жизнь занимался станковой живописью, графикой, коллажем и инсталляциями. Из последних работ Б. А. Мессерера - оформления выставки Сальвадора Дали, Пабло Пикассо, Амедео Модильяни в ГМИИ им. А. С. Пушкина.

Борис Мессерер из удивительной семьи артиста балета Асафа Мессерера и актрисы немого кино Анели Судакевич, двоюродный брат гениальной балерины Майи Плисецкой и муж поэтессы Беллы Ахмадулиной, ушедшей из жизни в ноябре 2010 года.
А еще Борис Мессерер — один из символов поколения шестидесятников, его знаменитая мастерская в Москве на Покровской стала колыбелью самиздатовского журнала «Метрополь», в котором публиковались В. Аксенов, Ю. Алешковский, Б. Ахмадулина, В. Высоцкий, А. Битов, Ф. Искандер, В. Ерофеев, А. Вознесенский. Все эти люди были его близкими друзьями, а Белла — любимой женой.





А начиналось все так:

Весна 74-го года.

"Двор дома кинематографистов на улице Черняховского, около метро “Аэропорт”. Я гуляю с собакой Рикки. Она принадлежит красавице-киноактрисе Элле Леждей, любимой мною женщине, с которой я живу в этом доме.
Во дворе появляется Белла Ахмадулина с коричневым пуделем. Его зовут Фома. Белла живет через один подъезд от меня, в бывшей квартире Александра Галича. Белла в домашнем виде. В туфлях на низких каблуках. Темный свитер. Прическа случайная.
От вида ее крошечной стройной фигурки начинает щемить сердце.
Говорим о собаках.
Вскоре она уходит. И вдруг я со всей ниоткуда возникшей ясностью понимаю, что если бы эта женщина захотела, то я, ни минуты не раздумывая, ушел бы с ней навсегда. Куда угодно.
В первые дни нашего совпадения с Беллой мы отрезали себя от окружающего мира, погрузились в нирвану и, как сказано Высоцким, легли на дно, как подводная лодка, и позывных не подавали… Мы ни с кем не общались, никто не знал, где мы находимся.
На пятый день добровольного заточения Беллы в мастерской я, вернувшись из города, увидел на столе большой лист ватмана, исписанный стихами. Белла сидела рядом. Я прочитал стихи и был поражен — это были очень хорошие стихи, и они были посвящены мне. До этого я не читал стихов Беллы — так уж получилось. После знакомства с ней мне, конечно, захотелось прочитать, но я не стал этого делать, потому что не хотел сглазить наши нарождавшиеся отношения.
Я, конечно, очень обрадовался и стихам, и порыву, толкнувшему Беллу к их созданию. Я был переполнен радостью и бросился к ней…
И сразу же решил повесить эти стихи на стену. Схватил огромные реставрационные гвозди и прибил этот трепещущий лист бумаги со стихами к наклонному мансардному потолку мастерской. Листок как бы повис в воздухе, распятый этими гвоздями. Жизнь показала, что мое решение было правильным. Все тридцать шесть лет нашей совместной жизни листок провисел там, хотя потолок моей мастерской постоянно протекал и был весь в пятнах и разводах, которые коснулись и листа бумаги. Он и сейчас висит на этом самом месте».

Ради нее он оставил жену Нину Чистову, балерину у ГАБТа и 14-летнего сына Александра. У нее в прошлом было три брака с – Евгением Евтушенко, Юрием Нагибиным, Эльдаром Кулиевым – и две дочери Анна и Елизавета. Ему был 41 год, ей – 37 лет. Но … как писала в одном из стихотворений Ахмадулина «любовь и есть отсутствие былого». Так сложилась поистине звездная пара.





Со временем Ахмадулина стала музой Мессерера, но позировать ему никогда не любила. «Когда она понимала, что ее рисуют, то сразу же меняла выражение лица или позу» – рассказывает Мессерер. Его муза стоически молчала и терпела, когда он выбирал ей наряды для портретов. А по завершению работы посвящала ему очередное стихотворение.

Перед вами линии рисунков – «приглашение к встрече». Небольшой цикл акварелей, написанных Борисом Асафовичем с жены. За ними следуют слова стихов - «свидетели встреч». Все они посвящены Беллой Ахатовной любимому мужу и расположены в соответствии с датами их написания.











1968

Рисую женщину в лиловом.
Какое благо - рисовать
и не уметь! А ту тетрадь
с полузабытым полусловом
я выброшу! Рука вольна
томиться нетерпеньем новым.
Но эта женщина в лиловом
откуда? И зачем она
ступает по корням еловым
в прекрасном парке давних лет?
И там, где парк впадает в лес,
лесничий ею очарован.
Развязный! Как он смел взглянуть
прилежным взором благосклонным?
Та, в платье нежном и лиловом,
строга и продолжает путь.
Что мне до женщины в лиловом?
Зачем меня тоска берёт,
что будет этот детский рот
ничтожным кем-то поцелован?
Зачем мне жизнь ее грустна?
В дому, ей чуждом и суровом,
родимая и вся в лиловом,
кем мне приходится она?
Неужто розовой, в лиловом,
столь не желавшей умирать,-
всё ж умереть?
А где тетрадь,
чтоб грусть мою упрочить словом?






1974

Потом я вспомню, что была жива,
зима была, и падал снег, жара
стесняла сердце, влюблена была -
в кого? во что?
Был дом на Поварской
(теперь зовут иначе)... День-деньской,
ночь напролет я влюблена была -
в кого? во что?
В тот дом на Поварской,
в пространство, что зовется мастерской
художника.
Художника дела
влекли наружу, в стужу. Я ждала
его шагов. Сморкался день в окне.
Потом я вспомню, что казался мне
труд ожиданья целью бытия,
но и тогда соотносила я
насущность чудной нежности - с тоской
грядущею... А дом на Поварской -
с немыслимым и неизбежным днем,
когда я буду вспоминать о нем...






1975

Родитель-хранитель-ревнитель души,
что ластишься чудом и чадом?
Усни, не таращь на луну этажи,
не мучь Александровским садом.

Москву ли дразнить белизною Афин
в ночь первого сильного снега?
(Мои друг, твое имя окликнет с афиш
из отчужденья, как с неба.

То ль скареда лампа жалеет огня,
то ль так непроглядна погода,
мои друг, твое имя читает меня
и не узнает пешехода.)

Эй, чудище, храмище, больно смотреть,
орды угомон и поминки,
блаженная пестрядь, родимая речь —
всей кровью из губ без запинки.

Деньга за щекою, раскосый башмак
в садочке, в калине-малине.
И вдруг ни с того ни с сего, просто так
в ресницах — слеза по Марине...






1976

О гость грядущий, гость любезный!
Под этой крышей поднебесной,
которая одной лишь бездной
всевышней мглы превзойдена,
там, где четыре граммофона
взирают на тебя с амвона,
пируй и пей за время оно,
за граммофоны, за меня!

В какой немыслимой отлучке
я ныне пребываю, — лучше
не думать! Ломаной полушки
жаль на помин души моей,
коль не смогу твой пир обильный
потешить шуткой замогильной
и, как всеведущий Вергилий,
тебя не встречу у дверей.

Войди же в дом неимоверный,
где быт — в соседях со вселенной,
где вечности озноб мгновенный
был ведом людям и вещам
и всплеск серебряных сердечек
о сквозняке пространств нездешних
гостей, когда-то здесь сидевших,
таинственно оповещал.

У ног, взошедших на Голгофу,
доверься моему глаголу
и, возведя себя на гору
поверх шестого этажа,
благослови любую малость,
почти предметов небывалость,
не смей, чтобы тебя боялась
шарманки детская душа.

Сверкнет ли в окнах луч закатный,
всплакнет ли ящик музыкальный
иль призрак севера печальный
вдруг вздыбит желтизну седин —
пусть реет над юдолью скушной
дом, как заблудший шар воздушный,
чтоб ты, о гость мой простодушный,
чужбину неба посетил...






1984

Когда жалела я Бориса,
а он меня в больницу вёз,
стихотворение «Больница»
в глазах стояло вместо слёз.

И думалось: уж коль поэта
мы сами отпустили в смерть
и как-то вытерпели это,—
всё остальное можно снесть.

И от минуты многотрудной
как бы рассудок ни устал,—
ему одной достанет чудной
строки про перстень и футляр.

Так ею любовалась память,
как будто это мой алмаз,
готовый в черный бархат прянуть,
с меня востребуют сейчас.

Не тут-то было! Лишь от улиц
меня отъединил забор,
жизнь удивленная очнулась,
воззрилась на больничный двор.

Двор ей понравился. Не меньше
ей нравились кровать, и суп,
столь вкусный, и больных насмешки
над тем, как бледен он и скуп.

Опробовав свою сохранность,
жизнь стала складывать слова
о том, что во дворе — о радость!—
два возлежат чугунных льва.

Львы одичавшие — привыкли,
что кто-то к ним щекою льнёт.
Податливые их загривки
клялись в ответном чувстве львов.

За все черты, чуть-чуть иные,
чем принято, за не вполне
разумный вид — врачи, больные —
все были ласковы ко мне.

Профессор, коей все боялись,
войдет со свитой, скажет: «Ну-с,
как ваши львы?» — и все смеялись,
что я боюсь и не смеюсь.

Все люди мне казались правы,
я вникла в судьбы, в имена,
и стук ужасной их забавы
в саду — не раздражал меня.

Я видела упадок плоти
и грубо поврежденный дух,
но помышляла о субботе,
когда родные к ним придут.

Пакеты с вредоносно-сильной
едой, объятья на скамье —
весь этот праздник некрасивый
был близок и понятен мне.

Как будто ничего вселенной
не обещала, не должна —
в алмазик бытия бесценный
вцепилась жадная душа.

Всё ярче над небесным краем
двух зорь единый пламень рос.
— Неужто всё еще играет
со львами?— слышался вопрос.

Как напоследок жизнь играла,
смотрел суровый окуляр.
Но это не опровергало
строки про перстень и футляр.

Серия сообщений "Ахмадулина Б.А.":

Часть 1 - Дмитрий Быков. Bella
Часть 2 - Лидия Графова. Белла вернулась
...
Часть 4 - Таруса. Белла и Марина.
Часть 5 - Таруса: Б.А.Ахмадулина – М.И.Цветаевой
Часть 6 - «Промельк встречи»