Я так не люблю себя переводить :-)) 

Поэтика нарушается, в процессе перевода приходится менять совсем уж нелепо выглядящие при переводе на другой язык конструкции; и тем не менее, вот он - мой стародавний мини-фанфик, первоначально записанный в бумажный блокнот. Лет шесть ему уже. Кто любит стихотворения в прозе, прошу читать 

Название: Осенний

Автор: surazal (перевод мой же)

Фэндом: j-rock

Предупреждение: контент для взрослых (в соответствии с законами РФ). Открывая кат, вы принимаете всю ответственность перед законом и последствия на себя. 

Размещение на других сайтах и в личных дневниках запрещено. Свидетельство о публикации №217102100155 

 

Поднять руки и в темноте найти его лицо, погладить его. Плотные волосы, а подбородок безупречно гладкий. Сильные плечи, нежные, округлые руки, ноги обтянуты плотной тканью. Мои руки трясутся, хочется все эти тряпки разорвать, но мне не позволят.

Мне даже не нужно сейчас видеть, достаточно чувствовать – ах! – его аромат и звуки, гибкую непокорность, манящие движения в полной тьме.

Я действительно стал видеть хуже: на прогулке в Рёандзи я поймал себя на том, что часто прищуриваюсь, хотя день был совсем не солнечный.

Он выглядел дивно с волосами, завязанными в простой хвост, в джинсах и без своего непременного макияжа. Шагая рядом со мной, он совсем не смотрел на меня. А я не мог оторвать от него взгляда.

Он пил газировку, он смотрел прямо перед собой; умиротворенный, как осеннее небо, в котором отражалась золотая и красная земля.

У него я не спрашивал о желаниях. Я вез его куда мне хотелось. Там, где мы останавливались, он сразу уходил в ванную и запирался там на полчаса.

Узкие кожаные, никогда не снимавшиеся браслеты маскировали его широкие запястья – а часов он не носил. Я догадывался, почему.

Но он мог надеть и роскошные золотые украшения известного, своего любимого бренда, только просить его об этом – я не просил, он всегда сам принимал решения о своих лицах.

А я любил пляску воздушных тканей вокруг его слегка располневшего по сравнению с прошлыми годами тела, я любил, как дрожит воздух и смывается им дробный звук часов, как будто тает звук огромного, страшного барабана. Я, не смолкая, говорил, а он слушал и то кусал губы, то смеялся, то спорил. Время никого из нас не грело. Почему?

Быть может, потому, что в простуженной, ветреной Йокогаме на перилах лестниц, не боясь обморозить лапки, вечно сидели белые птицы? Птицы были посланниками вечера: когда я обнимал теплое тело, мои губы и нос щекотали невозможно мягкие кудри, которые я любил так же сильно, как добрые мысли по утрам.

 

– Завтра уедем.

– Почему? – Он смотрит на меня такими глазами – взгляд кажется невинным взглядом ребенка, это из-за неподклеенных век. У него редкие, длинные ресницы, и кажется, что две черные голубки перепархивают в глубокой синеватой клетке. Вот какой у него взгляд.

– У меня гастроли начинаются. Ты только не говори никому... они последние.

– Чт-то? – весь он как будто съеживается, плечи вздрагивают и сжимаются пальцы. Он шокирован, и это первая демонстрация шока, который мне суждено вскоре наблюдать у многих тысяч поклонников нашего изысканного мира выдуманных аристократов.

– У нас финансовые проблемы. Молчок только, – всматриваюсь в голубок, они дрожат. Киваю, будто получив его согласие на что-то, и, встав, выхожу в ванную.

Он первый, кому я сказал.

Наутро я не нахожу его рядом и понимаю, что теперь будет не хватать газировки, настоящего осеннего золота и слез на некрашеных веках.  ©