Я тут давно уже написала фанфик по "Рельсам" Чайны Мьевиля. Тамошняя вселенная захватывает, и тамошняя капитан просто очаровашка. А автор приветствует фанатское творчство, так что я вдохновилась. И вышло у меня два АЛ вот такого фан-текста.

"Охота Абакаты Напхи"

Автор: surazal

Глава 1 и 2

Большинство персонажей принадлежат Ч. Мьевилю и упоминаются в оригинальном романе. 

Текст охраняется законом о защите авторских прав. Запрещено размещение любой части этого текста на других ресурсах, равно и в личных дневниках. Свидетельство о публикации №217042500072.

&

 

Громадной высоты двери, литые двери, к которым вели ступени в количестве шестидесяти двух, скрывали за собой сердце Стреггея, его мозг, – там, можно сказать, помещались даже его позвоночник и лёгкие. Скрывали, впрочем, плохо. Любой, получивший достаточно квалификации, мог при желании навестить это святилище под прозрачной крышей и, после недолгой бюрократической возни, увидеть и вдохнуть рельсы.

Если у вас недоставало квалификации, вы могли обойтись приличной денежной суммой – и стать акционером, а то и владельцем поезда, правда, владельцем не единоличным, так как это запрещалось законом.

Если у вас не было даже приличной суммы, но без рельсов вы не могли жить, вам тоже не пришлось бы миновать этого места: хотя такая блажь, как туризм по дальним местам, не была принята на острове Стреггей совершенно, желающие время от времени всё же находились, но они в конце концов либо роднились с командой какого-нибудь состава, оставаясь на нем в любом подходящем себе качестве, а то и вовсе сваливали жить на другие, совсем уж отдаленные острова.

«Только не назад в эту протухающую помойку», – говорили они.

Абаката Напхи любила Стреггей и принадлежала одной из самых состоятельных и известных его семей и не менее известной трибе. Она не ощущала ненависти к родному острову, но её манили рельсы, как может манить неизведанное и страшное.

Она знала, что там. Вечное, всепроникающее пространство гигантских железных рек, встречающихся & расходящихся, чтобы встретиться и разойтись. Вместилище смыслов и безумный пожиратель. То, чему нет конца.

И однажды она отсчитала шестьдесят две ступени, и угольно-чёрный терминал, стиснув древними ладонями её блестящую и еще гладенькую карточку новоиспечённого рельсохода, тихо и переливчато свистнул, приглашая войти в высокие двери, где её ждал новый смысл всего.

 

 

Громадный зал Управления Путей напоминал само Рельсоморье – поставленное на попа и свёрнутое в рулон. По стенам вверх, вниз и вправо-влево на медленной скорости скользили, будто крошечные поезда, глухие лифты. Десятки балюстрад опоясывали высоченные стены сотнями и тысячами метров, прерываясь, изгибаясь, сворачивая в невероятных направлениях. Перемигивающиеся, гаснувшие и вспыхивающие указатели на полу делали этот пол похожим на спортивное поле. Сообразуясь с ними, кучки людей и визитёры-одиночки шли куда им было нужно, не подвергаясь опасности столкнуться, – достаточно было лишь задать вопрос, встав лицом к сеточке одного из интерналов, расположенных сразу у входа. Засветившаяся бледным желтым цветом дорожка под ногами Абакаты Напхи препроводила и её к нужному лифту.

С двумя кусочками пластика и бумажной папкой безукоризненного содержания она и появилась на одном из верхних этажей Управления, перед пожилым мужчиной с фиксатором на шее и женщиной, чьи волосы были рыжими, как волосы самой Абакаты.

И комната была невероятна. Длинная, остеклённая целиком, она выдавалась из здания, словно морда некоего чудовища, нависая над сходнями, будто паря над ними, над множеством составов, что стояли внизу и отсюда казались не больше вон того лотка с книгами, который сразу привлек внимание Напхи.

Через десять минут, в течение которых она, сидевшая неподвижно, не повернула головы ни влево, ни вправо, женщина сказала:

– Ну... никакого опыта...

– Вам уже больше двадцати лет, – добавил мужчина.

– Отличная физическая форма, – даже не глядя на Напхи, прищёлкнула женщина. – Замечательные медицинские показатели и диплом навигатора...

– И категории «Машинист 3С» и «Машинист 1В»... и свидетельство младшего механика по дизелям, – прибавил мужчина. – Вы собрались на грузоперевозки?

Она знала, что ответа «куда угодно» они услышать не должны. Они не должны отправить её прочь от рельсов, к писанине бумажек и скучным программам!

И сказала такое, от чего у всех троих наступило нечто вроде кратковременного паралича.

– Я собралась на кротобой.

Комиссия переглянулась.

Они молчали уже так долго, и мужчина гладил металл своего фиксатора, а женщина водила взглядом по столу, по Напхи и по облакам за стенами.

– В качестве? – спросила она, хрипнув, потом прокашлялась, но вопрос повторять не стала.

– Всё равно, – чистосердечно ответила Напхи.

Она знала, что им обоим сейчас куда неуютней и хуже, чем ей. Идеалистка без единого дня опыта на составе, даже самом захудалом торговом, наполучавшая целую гору квалификаций разного рода и направления, она не была обычной соискательницей. Эти двое даже не могли открыто обсудить особенности её кандидатуры.

Мужчина перевел дух.

– Э... позвольте мне...

– Я видела рельсы, – успокоила его Напхи. – Я хочу на рельсы.

– Почему вы думаете, что вам там место?

Напхи ощутила, как внутри забился – пока ещё слабо – кипящий родничок гнева.

– Потому что я не хочу, как все в моей семье, сидеть на суше, словно пингвин на жопе. Потому что я владею множеством навыков и знаний. И потому что, черт, в тысячу раз интереснее ходить на живого крота, а не перебирать бумажки, касающиеся продажи портящейся кротятины!

Комиссия вновь встала на паузу, продлившуюся секунд сорок.

А потом синхронно, жизнерадостно и оглушающе захохотала.

 

 

 

&&

 

Здесь, на самом верху, почти не чувствовалось раскачивание. Можно было вытянуться во весь немаленький рост и положить ноги на металлические сплетения, чьи причудливые тени в сумраке напоминали ветки давно мёртвых лесов.

Накануне она измучилась. «Видишь – вон тот? А видишь – вон там?» – ей показывали воздетые к небу, вставшие на дыбы, разбросанные по окрестностям, изломанные, искореженные останки поездов.

«Ты видишь результаты ошибок штурманов. Команда налажала. Капитан налажал. Но штурман – в большей степени из всех. Мало знать дизель, мало тыкать в электронику – ты должна каждый шаг просчитывать», – вполне возможно, печальные памятники крушений не были виной штурманов, не все они. Но дизельный старожил, переживший не один месяц в ремонтном доке, «Фрей» шел там, где никогда прежде не бывала Абаката Напхи.

Ей не хотели давать направление именно на «Фрей» – в споре профессиональной комиссии победило суеверие. В тот месяц служащие требовались на два локомотива, и в месте на «Мидасе» ей было отказано. Новички не ходят на поездах-«новичках», а сверкающий облицовкой «Мидас» лишь недавно был спущен на рельсы и, по общему мнению, требовал обкатки и многоопытной команды.

Но она наконец была среди рельсов! Там, где в прежней жизни ей не удавалось бывать, в местах, даже на снимки которых посмотреть не посчастливилось!

Божество свободы исчезнувших древних людей – это имя было «Фрей» и оно как нельзя лучше шло ко всему виду кротобоя, его спокойной и величественной мощи и просматривающейся во всей физиономии дремлющей угрозе.

По бортам – довольно плотно – сидели гарпунные пушки. Напхи уже ознакомили с предпочтениями капитана, которая здорово умела бросать гарпун и требовала этого умения от всех, даже от кока. Шепотком передавалось, что «философия капитана – гарпун». И пушки были заряжены. Из дула каждой торчал головник, и ощетинившийся «Фрей» выглядел пиратским или военным составом, то и дело ожидавшим случая вступить в драку.

Это были пушки в основном старой модели, ещё старшей, чем сам поезд. Многие – с самым обычным, клиновым затвором, при самой простой оптике. Чтобы навести такой гарпун со сколько-нибудь пристойным результатом, требовалось очень хорошо разбираться в этой самой оптике. Напхи и без того чувствовала лёгкое беспокойство касательно импульсных дальномеров, за которые теперь отвечала. Эта конструкция дальномера встречалась ей так же редко, как бывшие на «Фрее» микроманометры с пневмометрической трубкой.

«Наказание, а не оптика», – черкнула она вечером в своей записной книжке при свете сторожевого огня и ниже написала громадный список навыков, что требовалось освоить в самое короткое время; навыков, изучение которых почему-то миновало её все долгие годы учебы и получения самых разных сертификатов.

Она перед сном привязалась. Ноги можно было просто сунуть в переплетение веревочных бухт неясного назначения, что болтались под самым иллюминатором, вверху, где теперь находилась её постель.

Засыпала она под ор второго помощника, который, как истинный поэт (каким он, по слухам, и был), в ярких красках живописал грядущие наказания вахтенным, при этом сам вроде бы злобным не был, и Напхи морщилась и ёрзала.

«Авторитет может куда больше, чем лужёная глотка...»

Поздно, после вторых склянок она услышала внизу Виддара Суома. Он очень тихо открыл люк в свою «нору», и медленно скрылось из виду его непропорциональное тело.

Он шел в недра состава, самый старший механик острова Стреггей и один из долгожителей мира. Туда, где располагалась сердечно-сосудистая система «Фрея», – Напхи знала – множество живых и неживых организмов существовали, не показываясь никому, и старик механик всё о них знал, приятное и не очень. Он был старше даже, чем сам «Фрей», и почти не ступал в последнее время на материк. Его мечтой было когда-нибудь найти среди рельсов вечный приют.

Двигатели перешёптывались, переборки пели, из-под старинных циклопических четырёхосных колёс разлетались камушки и зазевавшаяся живность. «Фрей» продолжал путь, неся на себе умиравшую от благоговейного восторга Абакату Напхи, штурмана-новичка.

 

 

 

Напхи без труда вычислила ещё двоих салаг, таких же, как она. Когда через несколько часов пути состав покинул территориальные рельсы Стреггея и сменил негромкое цивилизованное «да-дан» на бешеный перестук разгона, сопровождающийся неслабой качкой, она поймала боковым зрением незнакомых пока юношу и девушку, что стояли, развернувшись по ходу состава, слегка разведя руки и открыв рты – ловили воздух Рельсоморья.

Она подумала, что и у неё самой, должно быть, вид теперь примерно такой же.

И слегка пожалела о том, что её место отныне – почти всегда внутри локомотива, рядом с мозгом и сердцем состава, откуда обзор не такой роскошный.

Но Рельсоморье! Но деньги! А новые страны? Жалеть не о чем – вдоволь налюбоваться на просторы можно будет и потом.

Напхи нырнула к своему рабочему месту, через верхний люк, с непривычки неловко подвернув ногу, и подумала, что стоит попрактиковаться с этими люками – пока никто не сможет её видеть, например, ночью. Боковым зрением она поймала неподвижную фигуру, венчавшую выступ рубки.

«Словно носовая фигура локомотива из прежних времён...»

Которая сидела, вылизываемая зюйд-остом, положив подбородок на колено, опустив вторую ногу вдоль стены рубки, упираясь ею, и никогда, ни при каком рывке поезда не слетела бы вниз, словно имея в теле встроенный балансир. В левой её руке покачивалась медная подзорная труба, которой она не пользовалась, глядя в горизонт невооружённым единственным глазом.

Та самая, что любила цикорный кофе и бросать гарпун, категорически равнодушная к монстрам глубокой Земли и называющая бесконечный Путь своей философией.

Капитан Эбба Шэппи.