Вот вам микро-сага о жизни Ди.  Странный рассказ о странных обстоятельствах и еще более странных нравах ;-)

Название: 出我的家人 (chu wo de jiaren)

Автор текста: surazal

Автор персонажей: Акино Мацури (Pet Shop of Horrors anime&manga)

Предупреждения: кинк, мужская беременность и ее разрешения, слэш (яой) само собой -- а как иначе он туда попал? 

Софу/папа Ди, Веска/папа Ди, Оркотт/Ди, самый младший Ди ^_^

Рейтинг: 18+

Размещение любой части текста на других ресурсах и в дневниках запрещено. Текст охраняется законом об АП. Свидетельство о публикации 213071801687

Приятного вечера. 

 

 

1

 

Сан-Франциско, год Черной Водяной Мыши.

 

Зеленые сумерки – необыкновенные, поющие сумерки, которые бывают только в Сан-Франциско, мгновенно скрыли от глаз Кло трамвай, на котором она, стараясь не хмуриться от напряжения и неприятного ощущения конфуза, доехала до Норт-Бич.

Теплый воздух припал к ее плечам и шее, явственно ощущавшийся здесь бриз зарылся под одежду и в волосы, которые, как ни старалась Кло с утра их пригладить, своевольно завивались, словно тоже чувствовали головокружительную свободу.

Она не впервые ехала в переполненном трамвае, битком набитом белыми пассажирами, да ещё сидя там во втором ряду, но, как всегда, чувствовала себя не на своем месте. Ее всегдашняя, бывающая неожиданной для окружающих робость, в сочетании с ее необычной  красотой и высоким ростом ни в одну из эпох ее родной страны, конечно, не могла бы принести ей ничего хорошего. А в тысяча девятьсот семьдесят первом году такая ее натура попросту сильно мешала жить и могла даже сослужить в общем очень и очень плохую службу.

Кло поправила на плече сумочку и зашагала наугад, не оглядываясь, чтобы вдруг не привлечь к себе внимания.

Ей было незачем спрашивать дорогу, ни сверяться с планом города. Ещё с прошлого визита сюда она прекрасно запомнила местонахождение самого, как ей казалось, необыкновенного, пугающего и прекрасного явления в ее жизни, которое – она чувствовала это – уже будто расправляло крылья, готовясь вот-вот изменить ее судьбу.

Недалеко от этого места располагался Французский квартал – Кло любила там бывать, когда они с Уолтом были совсем маленькими. Оба ревели в голос, когда отец, мать и тетка объявили им о грядущем переезде всей семьи в Сиэтл. И тем более была счастлива Кло, когда у нее, наконец, выдалась возможность навсегда вернуться в город детства, где, как и в Сиэтле, как и во множестве других городов мира, имелась так никогда и нигде не ставшая своей целая вселенная: Чайна-таун.

Именно туда, а не в волшебный, успокаивающий и благоуханный, погруженный, казалось, в вечные зеленые сумерки Французский квартал, Кло теперь направлялась. Именно там в прошлый визит, совершенный от нечего делать, «за компанию» с братом, она испытала и ошеломляющую эйфорию, и обжигающий страх, и потрясение, подробности которого наотрез отказывался хранить ее рассудок, едва не отказавший ей в тот не по сезону теплый декабрьский вечер.

 

 

2

 

 

Втайне, как почти все застенчивые люди, Кло обожала разглядывать себя в зеркала – в том числе и в зеркальные витрины. Ей – чего таить греха – нравилось любоваться не только на эту королевскую осанку, на кожу цвета арахисовой пасты, на крутые бедра, но и на взгляды, брошенные на нее украдкой.

А в Чайна-тауне – что в Сиэтле, что здесь, в Сан-Франциско (да уж, она никогда не позволила бы себе назвать прекраснейший город в мире каким-то дурацким именем«Фриско», словно салат или собаку), – не было ни одной зеркальной витрины. Но сказать по правде, ей было уже не до того.

Открывающийся вид на залив и светло зеленеющие над ним горы, на домики, среди которые не встречалось одинаковых, и которые выглядели как картинки в сказке, ни бьющуюся, как пульс, иллюминацию, что не обнажала, а приоткрывала в ночи лишь то, что следовало, – от всего увиденного сердце Кло вдруг зачастило, но по-прежнему оно отчаянно, болезненно не хотело помнить ни единой минуты, проведенной в одном из самых безобидных и мирных заведений, что только могут существовать.

Вдруг споткнувшись, она остановилась.

В сердцевине мелодично звенящего и весело ухающего цветниками фейерверков, плывущего в густом масляном мареве алых фонариков Чайна-тауна стало тихо-тихо. Кло медленно подняла голову.

Над дверью небольшого, внешне даже очень скромного здания в один этаж красовалась аккуратная надпись по-английски, сделанная каким угодно способом в мире, кроме типографского.

 

«Граф Ди. Продажа домашних животных»

 

Сердце Кло сделало три оглушающих удара – будто стуча в дверь одновременно с ее рукой.

Она запоздало заметила шнур от старомодного электрического звонка, когда дверь – о, Господи, стеклянная дверь в таком месте! – ненамного отворилась как бы сама по себе, отворилась ровно настолько, чтобы впустить позднюю гостью.

 

 

3

 

Она не помнила наверняка, у кого там принято кланяться при встрече — у китайцев или же японцев? На всякий случай поклонилась слегка, близоруко прищурившись на стройный, гибкий силуэт хозяина, стоявшего спиною к свету.

– Мисс Кло Дюжардан, я не ошибся? Мы с вами давно не виделись. Я счастлив снова приветствовать вас у себя.

– Очень рада, граф Ди. Как вы поживаете? – Кло заулыбалась широко и искренне – ведь граф-торговец был единственным в этом городе, кто – как неожиданно приятно! – узнал ее, даже после однократной, случившейся Бог знает когда их встречи, и вдруг крупно вздрогнула, вовсе невежливо попятившись от неожиданности и почти что шока, стоило хозяину выйти на свет низко висевшего светильника, выполненного в форме рыбы.

Такого просто не могло быть – ей казалось, что она сейчас закричит эту фразу.

Перед ней стоял кто угодно, но только не граф Ди, встречавший их с братом на пороге этого магазина семнадцать лет назад.

Изящная, в этот вечер обвитая светло-зеленым, цвета приморских сумерек шелком фигура, предположим, могла оставаться одинаково стройной, совершенной на протяжении чуть ли не полувека – ведь граф уже тогда был достаточно зрел. Волосы азиатов могут не редеть со временем... Но его лицо!

– Сэр, простите, я, должно быть вас спутала с... – она, вновь на чем свет стоит кляня свою робость, перевела дух: «Сейчас сделает вывод, будто я думаю, что все китайцы на одно лицо. Господи, что же делать... опять!»

– Вы меня не помните, мисс Дюжардан? Вы как-то заходили сюда несколько лет назад, с вашим названным братом. Позвольте мне угостить вас. Вы предпочтете то же самое, что и в тот раз, или ваши вкусы поменялись? – граф равнодушно смотрел на Кло, впрочем, улыбаясь, но с таким выражением глаз, которое можно было принять за остановившийся взгляд мертвеца.

«Названным? Разве кто-то говорил ему об этом? Впрочем, для них ведь тут нет тайн».

– Прошу вас, присядьте.

Ей удалось не поперхнуться собственным дыханием. В голове все помутилось.

«Быть такого не может....быть такого не может!»

Нет, кое-что в нем все же изменилось.

Изящные нечеловечески, словно бескостные, кисти его рук тогда были украшены длинными, будто когти зверя, алыми ногтями. Даже у китайцев ей не приходилось видеть ничего подобного, и она так четко это помнила.

Теперь же эти ногти были безжалостно и коротко обрезаны. Они имели самый обычный, земной, ровный розовый цвет.

– Позвольте мне заметить – ваш чай, как всегда, дивный,– Кло будто плыла в пространстве и времени, уже не слыша ни хлопков фейерверков снаружи, ни шума моря, ни шепота ветра. Только шорохи и обычные для зоомагазина звуки, свидетельствующие о самом неотвратимом и важном госте – господине Позднем Вечере. А может, его имя было – Ранняя Ночь? Где была сама Кло, в каких мирах летел вместе с нею этот магазин и куда?

– Благодарю вас, – граф Ди уселся напротив гостьи, уперевшись локтем в вышитую подушечку, совершенно в точности как тогда, закинув ногу на ногу, пристально всматриваясь в ее лицо. – Позвольте и мне заметить кое-что, мисс Дюжардан. Вас по-прежнему очень гнетет ваша ревность к самой себе. Я думал, что с годами вы избавитесь от нее, но она только глубже вонзила в вас зубы, – он слегка нахмурился. – Когда вы с Уолтом навестили меня здесь, я подумал, что люди очень глупы, поскольку и его тогда волновало ваше отличие от лучших друзей цветом кожи, благодаря которому вам даже было запрещено вместе находиться. Но я не психоаналитик. Я всего лишь продаю животных... любовь и мечты, Кло. Вы пришли приобрести мечту, на которую в вашей жизни у вас не хватает воли?

Она сидела прямая, как палка, сжав зубы, всем видом своим свидетельствуя о том, что не станет – как и в тот раз, не станет плакать.

– Вы готовы подписать контракт на владение животным, которое вы сейчас выберете? – продолжал китаец. – Такой же, как подписывал ваш брат в тот день? Вы понимаете последствия, которые может повлечь его несоблюдение? И понимаете ли то, что даже я не смогу вас от них защитить?

Глухой стон раздался в стремительно обступившей Чайна-таун ночи – стон этот слышался из неизведанной, наверное, никем глубины помещений магазина, самых недр его и , можно было утверждать со всей уверенностью, принадлежал отнюдь не животному.

Кло чувствовала, что она будто всплывает – как из моря, из потаенных глубин себя самой. Ей больше не было страшно от воспоминания, что внезапно, как вскрывшаяся рана, обнаружило себя: в магазине странного китайца в тот далекий день не было ни одного животного.

В тот день Уолт купил у него человека. Женщину. Уолт, ее брат – и купил человека, так же, как покупали менее ста лет назад их собственных предков! Он обращался с нею хорошо, но обращался как с животным, ведя ее на кожаном поводке... Нет больше Уолта в моей жизни. Его вообще больше нет. А я сижу, развалившись на этом дурацком диване с шелковыми подушками, и все эти люди вокруг – как их здесь много! – внимательно и очень настороженно на меня смотрят. Граф Ди, вы колдун, вроде бабушки Ноэми? Господи, как смешно, какая умора! Ха-ха-ха! Вы меня, похоже, ещё и напоили, или накурили. Чем-то у вас так пахнет, на марихуану не похоже, но куда круче и дальше уносит... как будто ноги от меня убежали.

– А что это у вас там? – Кло кивнула на противоположную стену, откуда донесся звук.

– Там? – владелец магазина равнодушно обернулся. – Там у меня рожает... косуля.

Кло вежливо покивала и напоследок оглядела внутренность магазина.

Десятки глаз. Человеческих. «Косули», да-да. И среди них вдруг, неожиданно, в самом углу, свернувшись в комочек, с такими же робкими, как у нее, глазами...

– А вон там – кто?

 

4

 

 

Запирая за последней покупательницей входную дверь, граф Ди заметил, как у него трясутся руки.

– Никогда мне вас не понять. Что вы только в них находите, в этих, – в тысячный раз выдохнув эту фразу, он, не гася света в приемной, устремился на звук, некстати услышанный его гостьей.

Обеспокоенный стонами, он даже не нашел времени удивиться силе ее духа – вдыхая пары его последней разработки, невероятно мощного органического соединения, этот человек с сильной генетической составляющей смог не потерять реальность обстановки и после такого выйти своими ногами из магазина графа Ди. Сегодня была особенная ночь. Если бы эта девушка, если бы весь Чайна-таун и остальной мир знали!

В крошечной комнате, освобожденной от ширм и заставленной этажерками с тюками ткани, неярко горел светильник.

У стены, обхватив руками спинку стула и прижимаясь к нему лбом, на коленях стоял обнаженный китаец, абсолютная копия продавца животных.

Такое же изящное, как у Ди, его тело было охвачено дрожью и сплошь покрыто, будто изморосью, мелким потом, отчего казалось блестевшим серебряной чешуей, подобно телу молодого дракона. Длинные, достигающие поясницы волосы растрепались и липли взъерошенными беспорядочными прядями к спине и щекам. Под ногами его лежала вышитая желто-розовая подушка.

Он тихонько стонал, и от тяжелого дыхания была напряжена и даже дрожала по-звериному его бледная, сияющая кожа, и это напоминало рябь на воде.

В одно мгновение граф оказался с ним рядом.

– Фу-чжин, вы! – голос младшего Ди был нежнее и чуть выше, чем у отца, но слышался в нем легкий хрип от переносимых страданий.

Опустившись на колени, граф аккуратным, почти невесомым жестом дотронулся до запястья сына, другой рукою коснувшись его шеи. Тот сразу видимо расслабился – разгладились даже черты лица – и облегченно откинул голову на плечо старшего. А отец, слушая пульс, не демонстрировал ни беспокойства, ни радости.

– Мой драгоценный эр-цзы... Ты держишься? – закончив с прослушиванием пульса, он сильными движениями гладил спину сына сверху вниз.

– Уже очень там... неприятно, – юный Ди крупно дрожал, как дрожит осенними ночами соловей на облетевшей сливе. Если бы не руки отца, его мудрая и спокойная поддержка, он чувствовал бы куда большую неуверенность от неизведанного и этой боли, уже подкравшейся, как тигр, и постепенно заявляющей о всей своей грядущей мощи.

– Когда боль станет сильной, кричи, эр-цзы. Со звуком все будет выходить. Как, помнишь, киаи помогает сбалансировать твою силу, когда тренируешься, – старший Ди улыбнулся. – Только не нагружай связки, кричи снизу, из центра тела.

Старый граф не исполнял формальностей, напоминая сыну то, что они десятки раз повторяли за последние полгода, – младший, будучи буквально ослеплен родовой мукой, позабыл все сказанное когда-то, шокированный неожиданно мощной, как океан, силой схваток.

Ногти молодого Ди были так же коротко острижены.

Он потужился, сильнее разведя бедра, впиваясь пальцами в изодранный шелковый мешочек, в каких хранят толченые травы, замотал головой, словно желая отогнать боль. Его отец чуть нагнулся, рассматривая.

– Еще немного, – деловито сказал он, и сейчас же увидел показавшийся на несколько дюймов полупрозрачный, как рисовая бумага, но крепкий яйцеклад. Послышался вязкий, еле уловимый звук – это его сын прокусил губу.

– Фу-чжин, вытрите меня, пожалуйста. Холодным, – чуть слышно, сквозь слезы шепнул юный Ди.

– Холодным, хорошо, но потом сухим. Иначе баланс ци наруши...

– Может быть, соизволите слушать, чего хочу я, когда я делаю кладку! – взвинченные нервы и непереносимая боль, сильнейшая женской боли, заставляли юношу забыть о приличиях.

Не удивляясь, граф развернул сложенную рубашку сына, погрузил в широкую чашку с лотосовой водой, расправил.

– Как хочешь.

Когда нежная ткань прильнула к дрожащему телу, унимая озноб, молодой Ди даже слегка улыбнулся.

– Еще долго, фу-чжин?

– Не думай о времени. Хочешь изменить позу?

– Н-нет, я так...

Но он чувствовал, что в колени будто впиваются иглы, что изнутри обжигает весь огонь мира; что встать он не сможет, даже если захочет.

Ди закричал. Глубоко в себе он в полузабытьи даже отметил что-то вроде изумления – такой боли просто не могло существовать в мире, где были его чудесные животные, где был мудрый и сильный фу-чжин, где уже приготовили детскую для его, приходящего сейчас с такой мукой, его ребенка!

Он закрыл глаза, не в силах запереть в себе крики и стоны, забывая обо всем. Дыхания не хватало и казалось, что под закрытыми веками вместо слез копится и вот-вот истечет вся его кровь.

Ему казалось, что проходили часы, но всего около минуты у идеального организма заняло справиться с предназначенным для него высшими силами, из которых все Ди происходили.

Спина страдальца изгибалась, как речной вал, от самой шеи до копчика, и казалась невероятна подобная гибкость даже в этом безупречном теле. Запрокинув лицо, вымазанное в крови и слюне, он приносил свою жертву, и мечтой его отца было то, что эта жертва станет единственной. Яйцеклад выдвинулся ещё ненамного, и, глядя, как толчками к выходу из него двигается плод, старший Ди откинул крышку массивной шкатулки, выполненной из дерева давно исчезнувшего с Земли вида. Его сын, инстинктивно приподнявшись, чтобы не навредить потомству, потужился в последний раз, и наконец ещё мягкое темно-голубоватое яйцо легло на подушку. По стенкам яйцеклада сбежало несколько струек крови, он медленно и плавно втянулся обратно.

Движимый инстинктом, молодой Ди отползал в сторону. Тело не слушалось, локти, дрожа, подгибались, а шея казалась ему бесчувственным закаменевшим прутом.

Его отец, обождав некоторый промежуток времени, бережно поднял драгоценность, скрывающую нового Ди, со всей аккуратностью уложил в инкубатор, плотно придвинув крышку и, не обращая внимания на сына, сосредоточился на приборах, показывавших температуру и давление внутри.

– Осталось ждать четыре луны, – обращаясь к самому себе, граф улыбнулся. В конце концов он обернулся к сыну, почти без сознания лежавшему на боку, подтянув к животу ноги.

– Ты прекрасно справился, эр-цзы, – шепнул старший Ди, беря на руки утомленного родами и едва не погибшего – такова была цена из века в век – собственного, когда-то так же рожденного им...

Запекшиеся, окровавленные губы неслышно шептали. Он заставил себя не вслушиваться, пока укладывал своего Ди, бережно разворачивая и смазывая его. В накладывании швов, по всей видимости, нужды не было – а выполнивший свое предназначение яйцеклад отмирал и после отходил в туалете через несколько дней.

– Дай послушать его, – хрипло просил его сын.

Ди-старший, не улыбаясь, покачал головой.

– Там ещё ничего не услышишь. Через неделю... И не забудь, что садиться тебе пока нельзя.

Неизвестно, услышал ли сын. Его лицо хранило печать перенесенной нечеловеческой усталости, но ни следа боли или страха на нем уже не замечалось. Ди мало-помалу впадал в забытье – он мог себе это позволить, несмотря на то, что вся его сущность тянулась к маленькому созданию, надежно укрытому плотной кальциевой оболочкой и роскошным, инкрустированным жемчугом старинным инкубатором.

Засыпая, он сказал одно только слово. И графу, вновь торопящемуся к инкубатору, а за этим и к своим обязанностям в магазине, вдруг стало до невозможности мерзко – захотелось подойти и ударить по этому лицу, которое он сам с такой страстью целовал пять месяцев назад.

– Веска...

Старший Ди скрипнул зубами, заставляя себя отвести взгляд от приоткрытого в полудреме рта сына и от его покрытых глубокими, ещё кровоточащими царапинами рук.

В разверстой предутренней темноте закрытого магазина слышалось сопение, шорохи, ленивое хлопанье крыльев и позвякивание крохотных колокольчиков.

 

 

5

 

Сан-Франциско, год Черной Водяной Мыши

 

– Почему ты ему не позволил?

– У тебя был велик риск эклампсии! Ты видел свои анализы. Я не мог определять такими условиями рождение Ди! Ты же не думаешь, что мне свойственна ревность, эр-цзы? И отойди от кладки, если собираешься проявлять свою непочтительность ко мне и дальше! Мало того, что ему вредят громкие звуки, так ещё и энергии в тебе нечисты, а это повлияет... Я не хочу, чтобы ребенок мучился головной болью.

– Я не хочу, я хочу! Ты говоришь только о себе, забывая, что эр-цзы... я произвел на свет! – сын слегка запнулся, впервые произнеся непривычное слово. Он возился у зеркала, непочтительно повернувшись спиною к отцу, пытаясь заколоть отросшие, потяжелевшие волосы старой нефритовой шпилькой.

– Прежде всего, – с наслаждением затянувшись длинной резной трубочкой, старший Ди выпустил струйку ароматного дыма, – нужно беречь кровь. Мы не так уж безразличны для планеты – мы создали Китайскую цивилизацию, создали этот мир таким, какой он есть.

– И паршиво же получилось, – едва различимо хмыкнул младший и вдруг тихо ойкнул – на снежно-чистой коже выступила и робко набухла крохотная багровая капелька. – Видишь? Это просто красная кровь. Как у зверей... и как у людей.

– Нет, Ди, – с нажимом, призванным изгнать из юной головы опасные мысли ренегата, произнес отец. – Твои гены, наши с тобой гены несут превосходящую всё информацию, которая обеспечит выживание видов в случае гипотетической катастрофы. Мы идеальны.

– Мы станем идеальны, когда научимся владеть собой, фу-чжин.

Раздался треск – это сломался сложенный веер в сжавшихся руках старшего Ками.

Прикусив карминовую губу, он не заметил, как выпачкал зубы в помаде, и теперь, с неподвижной мимикой и остекленевшим взглядом, напоминал ритуальную маску или напившуюся крови летучую мышь.

– Не дерзи мне, эр-цзы.

В мгновение тот оказался рядом с отцом, припав к его коленям, заглядывая в глаза, словно провинившаяся собака.

– Вы же помните, как мы были с вами тогда? Ведь помните? Я хочу кричать вам, может быть, дерзить, но я хочу прежних отношений! Мы...

Граф отвел взгляд.

– Я помню только вот этот посох возле двери. И я знаю, что он тебе уже впору.

Сын побледнел.

– Даже ты не в силах прогнать меня отсюда. Я ещё не видел лица моего эр-цзы!

– Увидишь – и уберешься, – шурша великолепным кантонским шелком, он поднялся, не обращая внимания на полные ужаса и подступивших слез глаза молодого Ками, оттолкнув его похолодевшие руки от своих колен. – Ты можешь подать на меня... что там? Донос в ФБР? Ты сам хорошенько замаран по части запрещенных экспериментов, и не тебе просить у него помощи. Зато развлекаться вы сможете сколько угодно.

Высоченная дверь бесшумно затворилась. Качнулся фонарик под потолком.

– Ты знаешь, что даже это ты отнял у меня, жестокий...

 

 

6

 

Детройт, год Черного Водяного Дракона (через сорок лет)

 

Сидя на полу, чувствуя, как замерзает сердце и немеет тело, Ками не двигался до поздней ночи.

Наступал год Черного Водяного Дракона.

Отец по-прежнему давал о себе знать из Токио лишь редкими телефонными звонками и уж конечно, он обязательно должен был позвонить в самом скором времени – в Японии Новый год уже наступил.

Вздохнув, Ди потянулся и медленно поднялся – праздника у него никакого не было, а вот обход магазина поутру и всю сопровождавшую рутину не отменила бы даже ядерная тревога.

Его беспокоили проблемы оформления документов на социальную страховку и намерения Конгресса ввести в стране обязательную чипизацию животных. И как всегда, пока советы отца были нужны позарез, его телефон не отвечал.

– Что же я тебе сделал-то? – не ощущая горя, несправедливости или злости, тихонько ворча на ходу, Ди растапливал щепой крошечный очаг, переворачивал кладки своих любимцев, наливал воду и резал латук, каким-то чудом успев нанести приличное количество бриолина на свою новую модную стрижку. Юный владелец кусочка рая на Земле прекрасно знал, что после открытия магазина времени не будет даже на копирование контрактного бланка.

Над стареньким темно-алым диваном колыхались четыре серебристо-синих хвоста. Шерсть, как будто играя с отражающимися на ней частичками света, переливалась, завораживая взгляд и напоминая о далеких, нереальных снегах Гималаев.

– Я думаю, что всякое основательное имеет мощные, длинные корни, - донеслась с дивана напевная китайская фраза. Ди улыбнулся. Это огромное существо было единственным, кто мог поболтать с ним здесь на классическом кантонском наречии.

– Я уже просил тебя не читать мои мысли, малышка. Тем более, неблагородно это делать накануне Нового года, – отстраненно улыбаясь, Ками сосредоточенно погрузил руки в подошедшее тесто и удовлетворенно кивнул.

– Да я не читала мыслей, – изогнувшись, его питомица приподнялась и легко вспрыгнула на высокую этажерку, чудом не смахнув короб, набитый круглыми конфетами. – Я вижу, что вас что-то угнетает, и предполагаю...Можно мне одну конфетку, граф? – багровые глаза с резко расширившимися поперечными зрачками мигнули в ожидании.

– Конечно же, ты знаешь, что нет. Тебе категорически нельзя сладкого, малышка.

– Мне нельзя сладкого, а вам – видеть отца. В мире нет справедливости, граф, – животное спрыгнуло на пол, облизнулось. – Ну хоть блинчик вы мне дадите? Панкейки, которые позавчера приносил этот красивый блондин... Граф Ди не будет же лупить меня полотенцем за комплимент вашему гостю?!

– Поди прочь, пока я не опрокинул на тебя патоку! – засмеялся Ди. – Вдруг сегодня придет покупатель, а твоя красивая шерстка будет вся липкая! И тогда – не только полотенце, но и горячая ванна, которую ты терпеть не можешь!

Малышка – существо весом без малого в тысячу фунтов – обернулась, с достоинством покидая поле боя Ками и жидкой патоки.

– Смотрите дальше, чем эта жизнь, – оскалив сто четырнадцать треугольных зубов, она взмахнула хвостами и исчезла.

Ди покосился на телефон.

 

 

7

 

Токио, тогда же

 

Появившийся из темно-голубого яйца сорок лет назад, по-прежнему прекрасный, изящный граф – изгнанник, жертва ошибок своей семьи, а теперь ещё и собственной совести, стоял у окна, наблюдая некрасивый токийский закат.

– Я не хочу видеть, как вы посмотрите друг другу в глаза.

Он был полностью обнажен, но не чувствовал холода в полутемной, плохо натопленной спальне, примыкавшей к его теперешнему пристанищу – магазину домашних животных в районе Тиба.

– Ты не сможешь бежать от него всю твою жизнь. Граф, глупо же. Мало ли, кого я там убил в прошлых этих... инкарнациях. Может, это был Крис? И ему теперь ненавидеть меня и бояться? – мужчина, согревавший Ками всю прошедшую ледяную ночь, так и не встал с постели – будто наконец почувствовав, что отдал половину всего тепла своей души.

– Я уже просил. Хватит называть меня графом, – потерев глаза ладонями, Ди устало опустил голову на живот своего любовника, будто ласкающаяся кошка.

– Черт возьми, трудно с тобой! Не будь мудаком. У тебя семьи тоже не было – так возьми и позвони, он же твой сын!

– Да... верно, – прошептал Ди, обхватив себя за плечи. Его вдруг настиг утренний холод; его собеседник, ненавязчиво обняв, укутывал его в плотное тибетское одеяло.

«Забрать жизнь и дать ее, это весь ты, Леон Оркотт!» – так и дрожало на губах, как искорки от луны на красной яшме, но осталось несказанным.

– Передай ему от меня поздравление, Ди... Ну давай, звони. В Детройте давно уже полночь.