Все мы знаем о качествах ритуальных, "божественных" напитков... :-) Может быть, иногда опьянение оказывается слишком сильным. Несмотря на название, в тексте не содержится ни одного намека на алкоголизм :-)

Название: Опьяненные

Автор: surazal

Фэндом: Темный дворецкий (Kuroshitsuji) 

Пейринг: Агни/Сома 

NC 17. Немного лирики, немного иронии, и кое-где откровенный эстетизм ради самого себя :-))

К сожалению, не знаю точно, как будет по-бенгальски "небеса Богов", так что, вероятно, сделала в этой фразе ошибку. За подсказку правильного варианта буду благодарна :-) 

Размещение на других ресурсах и в личных дневниках запрещено. Свидетельство о публикации №21202290601

 

Сон.

Сон перед рассветом крепок; слышится во сне океан, утомленно вздыхающий после ночной бури, и душа отзывается на первые лучи далекого еще солнца.

Учащается стук сердца, учащается дыхание, грудь поднимается в такт пульсу океана, и все полнее и явственней ощущение распускающегося внутри цветка…

Во всех домах открыты окна и двери – навстречу рассвету, сердце каждого существа открыто утренним обращением к Великой Душе, с которой связано всё, из которой всё происходит.   

Рокочущее светлое небо, светлый, благодатный утренний дождь… Покой и счастье целой Земли.

Свет, из которого всё появилось, и который был прежде самого солнца, льется подобно дождю, льется, кажется, из самого эфира, наполняя души тоскующих и счастливых.

Там, в царстве мирозданья, в колыбели человечества встаёт солнце.     

А здесь слышна только непрекращающаяся, однообразная трель докучливого дождя, и солнцу целый день не появиться над этим городом, давно уже погруженным в тяжелый давящий сон, такой непохожий на сны предвечной спокойной родины.

 

 

Проходя мимо горевших вполнакала, чуть слышно гудящих газовых рожков, Агни тушил их один за другим. Окутанный тончайшим изумрудным шелком одежд, его шестифутовый гибкий силуэт двигался по длинному темнеющему коридору – почти бесшумно, словно предутренняя звезда, возвещающая о приближении рассвета.

Вместе с семнадцатилетним сыном правителя Бенгалии они занимали весь верхний, четвертый этаж нового отеля Андаз на Ливерпуль-Стрит. Это путешествие было первой поездкой «за море» для Агни, и он, довольно быстро привыкнув к совершенно иному образу жизни в городе, где они гостили, тем не менее, не оставлял многих индийских привычек, и в частности того, что он привык называть добродетелью.     

Огромные ванны, в считанные минуты наполняющиеся грохочущей водой, были, безусловно, удобнее, чем бассейн в бенгальской резиденции принца Сомы, да и вода не отдавала затхлостью, а по бортикам не ползали прудовики. Для исполнения благочестивых обрядов, приготовления еды и прочих домашних обязанностей у восхищенного Агни здесь оказалось несоизмеримо больше времени, чем в Индии. Можно было предположить, что это Сома окажется полностью открытым ко всему новому, нежели его дворецкий, и быстро перестанет скучать по дому, по достоинству оценивая новую обстановку, развлечения и самый воздух Лондона, но Сома большей частью скучал, ностальгировал и раздражался на восторги Агни по поводу отеля, города и жителей. Он стал спать по десять часов в день, похудел и на предложения прогулок, поступавшие от Агни, неутомимого приверженца духовных и физических нагрузок, запирался в своей спальне. Исправляли положение кулинарные шедевры дворецкого, выведанные им у кого-то из лондонских рестораторов и адаптированные под вкусы капризного принца, все еще имевшего проблемы со сном из-за частых желудочных бунтов.

Порою Агни, выслав с этажа всех горничных, поздними вечерами сам растапливал камин, и можно было подумать, что он и Сома никуда и не уезжали, а сидели, как прежде, дома, обнимаемые теплым вечерним воздухом, и слуга читал принцу вслух своим нежным, глубоким голосом разные истории. 

Потомок династии Кадар поначалу громко веселился, услышав, как Агни неправильно произносит то или иное английское слово, но постепенно какой-то врожденный такт все же свел на нет издержки воспитания последнего в семье ребенка-баловня, и принц затихал, безотчетно прижимаясь к плечу слуги и пока не чувствуя, как совсем рядом полыхает тайное, почти достигающее неба пламя.

Порою утро милосердно утишало это пламя, и весь день дворецкий мог провести без того, чтобы пытать себя растравляемым желанием прикосновений и несбыточной мечтой. Но каждое утро он будил господина, тихонько трогая его волосы, отводя их ото лба, и только в эти минуты на лице Агни можно было увидеть нежную улыбку.   

Наклонившись над постелью принца, он привернул газ в рожке и всмотрелся в лицо юноши, еще находившегося в том состоянии полусна-полуяви, которое обычно так жаль прерывать. «Может быть, поспит еще», - подумал дворецкий, только его хозяин завозился и, потягиваясь, ткнулся руками в грудь Агни.

За завешенным окном небо одаривало город еще одним дождем, но Агни показалось, что в полутемной спальне вдруг рассвело. Огромные глаза, в которых плескались последние обрывки счастливых снов, медленно открывались, их темный, влажный блеск завораживал и пленял. Принц быстро взрослел, но по утрам в его глазах еще отражалась изнутри душа дитя, для которого всё было внове, всё сулило покой и радость.

- Мне дом снился, - тихо, севшим со сна голосом проговорил Сома. Переворачиваясь на спину, он кинул на Агни быстрый взгляд.

- С добрым утром, Сома-джи. Вы все еще грустите… - вздохнул дворецкий, распрямившись и подходя к окну. – Будете ванну брать?

Сев в постели, Сома по-детски потер лицо ладонями и заметил на лбу Агни бледный след от полустершегося тилака.  

- О…я проспал утреннюю пуджу…Не открывай пока ничего. Здесь шторы намного красивее, чем вид из окна.

Экзотическая птица в своих мечтах по-прежнему жила в том мире, по которому ностальгировала, и Агни ничего не мог с этим поделать. Порою ему казалось, что Сома так никогда и не станет полностью взрослым. 

- Я полежу еще, - тускло сказал принц и откинулся на спину, вновь принимаясь хмурым взглядом изучать рисунок на шторах,  так напоминавший ему о доме.

Интерьер отеля был выдержан частью в восточном, частью в колониальном стиле, и Агни не мог не признать, что декораторам в совершенной мере удалась их задача.

Сома нервничал, едва им обоим приходилось куда-то выезжать, и немного оттаивал только после посещения театров и домов своих немногочисленных приятелей.  

Однажды он признался Агни, что хотел бы связать судьбу с театром.

- Но мое сословие исключает, чтобы я выходил на сцену. А такие пьесы писать – моего умения не хватит, - грустно говорил он.  

Агни, храня в ответ молчание, любовался картинками, проплывающими в воображении – Сома в роскошной одежде, соответствующей бенгальской классической пьесе, Сома в ритуальном камизе, Сома в очаровательно идущем ему европейском костюме…

У него в очередной раз перехватывало дыхание, и Агни не мог сказать ни слова.

Он только сжимал руки – так, что пальцы ныли. И думал о том, что ему никогда не позволено будет сделать.

Иногда Сома по вечерам сам брал его за руку. Перебирал его пальцы, внимательно рассматривая все сгибы, и изредка гладил. Вздыхал о чем-то.

Агни всегда находился рядом, пока его принц не засыпал. И к тому моменту, когда Сома выныривал из своих сладких снов, Агни тоже был подле него.

Иначе и быть не могло.

- Сома-джи, вы хотите, чтобы я принес вам кофе с молоком?

Темные, влажные ресницы Сомы взметнулись вверх, их кончики почти коснулись бровей. Агни подмечал каждую черточку, каждый милый нюанс…

Улыбаясь, он пояснил принцу:

- Здесь есть такая традиция. Господа выпивают кофе либо чай в постели, иногда с легкими закусками. Если вам хочется, то…

- Что? Не почистив зубов? – перебил Сома.

- Они моются уже после еды, - лукаво улыбнулся Агни в ответ. – Если вам угодно, я мог бы попробовать подавать вам кофе до завтрака. Это придаст вам сил и будет способствовать быстрому и… гм… безболезненному пробуждению.

- Ты прав, - принц сел и потянулся. Ему становилось жарко в натопленной спальне. – Мне всегда так тяжело просыпаться…Может быть, из-за того, что утро тут наступает раньше.

- Велите подавать? – уточнил дворецкий.

Юноша рассеянно кивнул. В это утро всё казалось ему таким теплым и сонным. Он чувствовал себя счастливым оттого, что в его жизни, благодаря статусу младшего в семье, не существовало никаких необходимостей, условностей – и, следовательно, он мог провести всю свою жизнь как блестящий, им самим срежиссированный спектакль.

Но порой странное, непривычное теснило его внутри, будто подпирая, сдавливая сердце, и принц недоумевал – он так последовательно воспринимал собственную дхарму, что его не посещали никакие догадки относительно того, как можно восстановить целостность настроения и мыслей. С приходом в его жизнь Агни, необыкновенного Агни, который смог даже вылечить его от ночных кошмаров, посвященных наводнению семьдесят шестого года, в которое Сома едва не погиб, сердце одновременно успокоилось, но и по временам стало биться сильнее.

«Мне пришла пора любить…» - он стащил рубашку и лег под одеяло, чувствуя, как шелк ласкает разгоряченное тело.

«А может быть, это пришла пора любить меня».

- Сома-джи, ваш кофе, прошу.

Аккуратно поставив поднос с кофе и сахарницей на столик в виде милого стилизованного слоненка, дворецкий одним движением поправил за спиной принца вышитые подушки цвета индиго и сел на колени возле кровати, ожидая. Сам дворецкий по старой привычке любил спать на полу, с диванным валиком под головой, что тщательно и успешно скрывал как от принца, так и от горничных.

- Как, оказывается, хорошо! – восхитился Сома, пробуя отменно сваренный кофе, аромат которого перекрывал даже обычный для его комнат запах жасминовой воды и сандала. – Пожалуй, надо взять эту традицию на заметку… Агни!

- Да, мой принц?

- Я хочу, чтобы ты варил мне такой кофе каждое утро.

Не замечать, не замечать соблазнительности этого гибкого тела, едва прикрытого одеялом, этих кокетливых антрацитовых завитков волос, приникнувших к шее и плечам, словно уставшие волшебные тени.

- Как вы скажете, Сома-джи. Желаете что-нибудь еще?

Он покачал головой, подцепив щипчиками еще один кусочек сахару.  

От Сомы словно расходилось сияние. Мягкое, едва заметное – Агни уже не был уверен, есть ли оно на самом деле - быть может, это рассеянный свет утра, запертого за шторами снаружи, как мед растекается по прекрасному молодому телу.

Прекраснее, чем женщина…

Что-то почувствовав, Сома поднял глаза. Замер.

Сейчас же он увидел, что ресницы Агни были пепельного цвета.  

«Он волнует меня! Я любуюсь им», - простодушно размышлял принц, и наконец…

- Сегодня такое хорошее утро, - неожиданно выпалил он и вдруг закраснелся, поняв, что сказал невпопад и этим выдал себя как нельзя лучше. 

- С тех пор, как я посвятил мою жизнь вам, у меня каждое утро такое, - тихо и просто отозвался дворецкий

- О?..- только и сказал Сома, которому вдруг стало неуютно сидеть в присутствии слуги практически голым.

Протянув Агни пустую чашку, он, полулежа на боку, одним плавным движением отогнул одеяло – мелькнули причудливые узоры на шелке, и, наверное, от этого мелькания у Агни вдруг закружилась голова…

Соме было невдомек, что для Агни он являлся воплощением самой притягательной силы. Его ровные скрещенные ноги, изящно выгнутая спина, его руки, на которые он опирался, будто позируя фотографу, - всё вместе свело бы с ума любую женщину…или мужчину.

Агни поднял лицо и встретился глазами со своим господином.

Никогда не знавшие дрожи, руки его едва не выронили полупрозрачную фарфоровую чашечку.     

Вскинутая голова, влажные губы, дрожащая от дыхания прядь переливающихся, темных, как эбонит, ароматных вьющихся волос…

- Как думаешь, Агни, я красив?

Дворецкий вдруг поперхнулся и закашлялся. Такого волнения он у себя не припоминал.

Удивленно глядевший на него Сома не думал смеяться.

- Вы …

Не медля, Агни поднялся с колен и наклонился над своим принцем, не отрывавшим от него взгляда. Положив левую руку на гладкое, округлое, чуть влажное от испарины плечо, правой он приподнял голову Сомы, зная, что позволяет себе неслыханную дерзость.

- Сома-джи, вы прекрасное божество… мое.

Наклонившись ниже, он прижался ртом к чуть припухшим губам, хранившим вкус сахара и чего-то волшебного…

Покорность, с которой отозвались на поцелуй губы принца, разбудила в Агни неистовство, всколыхнувшееся в его душе и теле подобно высоко вспыхнувшему пламени.   

Он приоткрыл рот и чуть зацепил зубами верхнюю губу Сомы. Тот дернулся, будто от электрического тока, схватился за Агни.

И в следующую минуту вырвался.  

- Н-нет!

Огромные, темные, как ночное море, глаза медленно скрылись под густой тенью сомкнувшихся ресниц. Агни с нежностью смотрел на него – потупившегося в неуверенности, ждущего…    

Второй поцелуй был ничуть не более настойчивым, но ничего не понимающему Соме казалось, что дворецкий касался его лица еще нежнее, слаще... Тихонько ахнув, он разжал губы и позволил языку Агни мягко проникнуть в теплое, влажное нутро.

Кружилась голова. Длинные, сильные пальцы ласкали мокрую от пота щеку Сомы, то и дело соскальзывая, захватывали волосы у самой шеи, слегка покручивали их. Закинув руки за шею Агни, юный принц уже отвечал на поцелуи – отвечал неумело, со старанием прилежного ученика, все так же, не открывая глаз и не разжимая пальцев, которыми он судорожно впился в серебристые прядки дворецкого, выпавшие из-под гребня в его прическе.

Принцу было странно и нежно; его бездействие покрывалось стараниями Агни доставить удовольствие им обоим, и Сома только расслабленно, чуть вздрагивая, внимал ласкам своего дворецкого – ласкам пока еще целомудренным и мягким, расслабляющим и дарящим ему незнакомые, но такие сладкие ощущения.   

Когда, наконец, принц осмелел и сильнее сжал руки вокруг сильного, трепещущего от страсти тела Агни, что-то внутри него вдруг всколыхнулось, будто в голову ударило хорошее выдержанное вино.  

- Прекрати это, - наконец вымолвил Сома фразу, которую обыкновенно говорят все юноши, оказавшись в подобной ситуации.   

- Вы просите? – хрипло шепнул Агни, задев губами крохотный изумруд в мочке уха Сомы и проведя языком чуть ниже, по взмокшей коже шеи.

- Что значит - прошу … Я… приказываю! - весь вид молодого принца так явно говорил о желании, прямо противоположном его словам, что у Агни не осталось никаких сомнений в дальнейших действиях.   

Мягко опрокинув застонавшего Сому навзничь, его дворецкий самым нежным и бережным движением прихватил обе руки хозяина и завел их тому за голову.

- А ну, хватит! – прикрикнул Сома, но Агни только усмехнулся, глядя ему прямо в глаза.

Это было его утро, его наслаждение. Если Всевышняя Матерь дарила ему этот день и эти обстоятельства – ее преданный, Агни, не собирался упускать то, о чем грезя, кусал по ночам губы и, лаская себя, умолял свое тело не поддаваться мечтам об этом…грехопадении?

- Вы моя награда, мой принц…Ну неужели вам не хочется этого? – шепнул Агни, целуя юношу чуть пониже ушка – он уже понял, что именно там была одна из самых чувствительных его точек.

Агни прекрасно знал человеческое тело и умел дарить наслаждение. Сома убеждался в этом бесчисленное количество раз – в ванной, во время массажа, который ему делали по первому слову,  в их совместных поездках, когда Агни подавал ему руку, помогая выйти из экипажа, когда поддерживал за талию…

- Агни…я…

- Ничего не говорите, Сома-джи, - еле расслышал принц словно дуновение ветра.

Ему хотелось заплакать – это чувство давно не посещало его, с тех пор, как его сны о родине стали тусклее, а детство куда-то ушло.

Но теперь на его сердце было так хорошо и покойно, и Агни не вызывал ничего кроме доверия – Сома, будто наконец решившись, приник к нему всем телом, чувствуя, как обжигается душа чем-то невидимым.

Он дышал часто, словно торопясь впитать чувство, подступающее к самым глубинам его внутреннего, потаенного, того, что вот-вот затопит …  

Наконец глухо ахнув, Сома уткнулся в грудь дворецкого в невыразимом смущении. Его страсть безудержно выплескивалась из тела перламутровой жидкостью.

Подтянув ноги к животу, замерев, принц не отрывался от Агни, обнимая, словно тот был прибежищем Сомы от него самого и от этих незнакомых чувств, таких приятных и таких смущающих. 

- Вы хотите? – скорее как дань вежливости произнес дворецкий и вновь поцеловал – уже требовательно и собственнически, как никогда не целовал женщин.

Не странно для него прозвучал ответ принца, изнемогающего в своей похоти, вновь нахлынувшей.

- А-а…да! Да! – простонал Сома, отворачиваясь и пряча за растрепавшимися волосами пылающее лицо.  

Запрокинув голову, он сжимал коленями торс Агни, который сделал мягкую попытку развести в стороны эти, еще детски стройные ножки.

Необходимость проявлять терпение подстегивала преданного Богини-Матери; теперь его главная добродетель проходила свою истинную проверку.

- Сома-джи, доверьтесь, - звал голос Агни, и юный принц доверял этому голосу, обещавшему счастье. Он мог только просить о продолжении, дарить своему слуге нежнейшие имена, многие из которых становились протяжными, страстными стонами, еще не успевая слетать с воспаленных, утомленных поцелуями губ. Словно сквозь толщу воды сознание подсказывало, что тело перевернули на живот, и под бедра подложено что-то мягкое, а самые нежные и родные пальцы трогают то место, до которого без надобности сам принц никогда не дотрагивался. 

Юный Кадар смог только сдавленно ахнуть, когда сразу же почувствовал там губы своего Агни, пока одна рука дворецкого обнимала талию мальчика, а другая размазывала извергнутое, поводя нежно по члену – вновь наливающемуся, краснеющему, набухающему, как весенний первоцвет.

То сглатывая слюну,  то вдыхая со всхрипами, потому что воздух казался чересчур сухим, Агни положил ладони на эти смуглые, чуть полноватые, как у девушки, бедра и чуть раздвинул их – бережно, умоляя себя проявить наибольшую деликатность. Сома стонал, метался – это было таким прекрасным и непосредственным проявлением, и Агни больше не сомневался, когда приник ртом к крохотной темно-розовой дырочке и щедро смочил ее слюной.

Сома подвывал и всхлипывал, бедра его двигались в беспорядочном ритме навстречу рту Агни, с губ стекало – принц, раскрасневшийся, растрепанный, был неузнаваем. Пару мгновений полюбовавшись на это бесстыдное зрелище, которое бы не описал и сам Ватсъяяна, – наследника дома Кадар, ерзающего под собственным дворецким, готового отдаться, кричащего и раздирающего ногтями простыни, до боли в шее запрокинувшего голову… Агни не понял сам, как оказался внутри этого зовущего тела, сразу втиснув плоть глубже и резче, чем следовало впервые.

Дернувшись, Сома замолк, сразу перестав источать стоны, так радовавшие дворецкого.        

- Вы хотите…Вы хотите, - тотчас зашептал Агни ему на ухо. – Я тоже, мой маленький…

Сома почувствовал, как щеки жжет от незваных слез.    

С нежным и долгим стоном он повторил имя своего преданного.  

Своего…

И словно лучи, всюду распространяющиеся поутру – там, внизу у него вспыхнуло и, как патока, растеклось по всему телу что-то странно-прекрасное, прежде не чувствуемое даже в редкие, стыдные минуты наедине с собой… Он не отдавал себе отчета в том, что его непосредственность, за которую нельзя было не любить этого юношу, сейчас достигла своего прекрасного апогея.   

Сома закричал – больше от счастья, чем от боли – когда бедра Агни прижались к нему вплотную, и крохотным ручейком стекла по его бедру полыхающая кровь.

Кровь, зажженная от его любимого пламени.  

«Узко, узко! Сладко…» - стучит в голове Агни, когда он прижимает к своей груди вскрикивающего Сому, не обращая внимания уже на попытки того вырваться, ослабить боль. А принцу достает силы только выкрикивать неясные обрывки слов, да скользить пальцами по влажным рукам дворецкого, удерживающие оберегаемое им тело, бьющееся в пароксизме похоти

Когда извивающейся белой ленточкой вырывается из Сомы больше не сдерживаемый оргазм, Агни, уткнувшийся лицом в мокрые темно-смоляные волосы, сжимающий детские плечи, тоже приходит к финалу, рыча так глухо и сдавленно, словно рыдает.

- অদিতি শ্বর!.. – захлестнувшая принца страсть заставила его выговорить эти слова неразборчиво, будто все его обычные реакции исчезли следом за оставившим его разумом. 

С тихим, напоминающим всхлип звуком Агни вышел из любимого, оберегаемого им тела. Драгоценный повелитель, друг (о, единственный друг во всей его пропащей жизни!), а теперь и любовник, Сома тотчас повалился лицом в постель, беспомощно вытянувшись, содрогаясь…

- О, Агни!

Едва расслышал этот шепот дворецкий сквозь шумное дыхание господина и свое собственное, рваное и прерывистое. Он провел рукой по лопаткам, по пояснице – рука скользила, усталое тело потомка династии Кадар было освящено первой любовью.   

Чуть дрогнувшей рукой он бережным жестом приподнял пальчики принца. Сразу перевернувшись, тот удивленно воззрился на него.

- Мне следует поблагодарить тебя, - заалев лицом не хуже рассвета над океаном, по которому они оба так скучали, вымолвил Сома смущенно.

- И мне вас, мой принц, - очень тихо сказал Агни, какой-то потаенной глубиной счастливого сердца чувствуя, что наступает время, предназначенное им обоим.

А быть может, Божество, которому принадлежала жизнь спасенного им Агни, смогло сделать эту жизнь такой прелестной, похожей на легкое опьянение неведомым божественным напитком?    

В эти минуты можно было сказать многое.

Но Агни решил, что сделает это позже.