Еще месяц назад даже вообразить не могла, что стану писать фики по Хеллсингу....

Название: Видимость 

Автор: surazal

Фэндом: Hellsing

Уолтер/Интегра

Не очень высокий рейтинг. Совсем чуть-чуть секса, да еще POV  Уолтера. 

Размещение любой части текста на других ресурсах и в личных дневниках запрещено. Свидетельство о публикации №21112171105

«Человек сам виноват в своих несчастьях». Эту фразу у меня, стареющего дурака, когда-то повернулся язык сказать тринадцатилетней девочке.

Через месяц я смог заглянуть в ее глаза и в глаза ее отца, которые теперь суждено было видеть только на фотографиях. Она ни о чем не спрашивала у меня, а рядом с ней я увидел его, потому что пришло для этого время.

Я абсолютно недооценил ее.

- Я тебе не верила, - сказала моя юная хозяйка во время одной из наших, теперь редких, прогулок по парку. Она настояла на своем, хотя шел сильный дождь.

Только потом я понял, что под дождем, оказывается, не видно ничьих слез. Да и откуда мне было помнить такое – ангел смерти давно разучился плакать.  

Но это было потом. А тогда она улыбалась и называла меня по имени, и выпростанная из белой муфты ее ручка грела мою холодную ладонь сквозь ткань перчатки.

Она не разболелась даже после того, как вылезла на крышу сквозь слуховое окно, чтобы снова поплакать, теперь уже без меня. Снизу, из окна моей комнаты я видел, как вздрагивают ее худенькие плечи, как облепили лицо намокшие белокурые волосы, как склоняется ее голова под этим небом, полным дождя, милосердного к слезам маленьких леди.

В день, когда она получила титул, она старалась сдерживать себя в проявлениях любых чувств. Наверное, моей шестнадцатилетней госпоже это казалось признаком входа в определенный возраст.

Но тем вечером она, как и прежде, сидела со мной возле камина на корточках, и мы поджаривали на огне булочки, смеясь и разговаривая негромко и доверительно.  

Через неделю я, убирая ее постель, увидел кровь. Если бы сам я не встретил ее с утра, не проводил в Лондон, я бы подумал…

Я не думал бы. Наверное, мой разговор с Алукардом был бы коротким и глупым.

Я смотрел внимательнее, и вдруг мое сердце как-то незнакомо и неровно стукнуло, застонав в унисон все еще плачущему небу. 

Мне представилось, как Алукард невольно облизнулся, глядя на ее пролившуюся девственную кровь, как вспыхнула глубина его глаз, как глухо Интегра вскрикнула.  

Теперь мне было суждено каждый раз, приближаясь к ее постели, вспоминать эти яркие пятна. 

Интегра.

Я пробовал на вкус ее имя, сидя поздно ночью в оружейной, произнося его шепотом, раз за разом погружаясь в воспоминания о ее светло-голубых глазах.

- Уолтер…Не кажется тебе, что мои глаза какого-то блеклого цвета?

- У вас глаза воплощенной тайны, моя леди, - она смотрит, приоткрыв рот, еще совсем юная, она слушает меня, будто Божьего посланника. – В них нельзя всматриваться; они обещают издалека, обещают безудержное и нечеловеческое…Вы потом сами поймете, о чем я вам говорил.

Конечно же, тогда, при упоминании «нечеловеческого», ей сразу пришел в голову Алукард. Ее глаза, которые она несправедливо считала блеклыми, засветились, словно ночные фиалки. Тайно влюбленная. Влюбленная в тайну, в ту тайну своего рода, которую мне более всего на свете хотелось бы не знать и не иметь к ней никакого отношения.

Я не мог ревновать ее к тому, кто был мертв на протяжении уже многих столетий. Но почему-то всякий раз, застилая ее постель, мне хотелось, пусть однажды, но проснуться с нею вместе, и чтобы Алукард, тот самый Алукард, которому она была обязана жизнью, непременно об этом знал.  

Подлинной мукой для меня стало делать ей расслабляющий вечерний массаж.

- Уолтер, у тебя руки Бога, - нечетко говорила она, поднимая лицо и уже сонно глядя на меня.

Я никак не показывал, что вижу безобразные полузажившие следы укусов на ее лилейно-белой спинке и хрупких плечах.

Однажды я, закончив обычные массажные манипуляции, прикоснулся к ее голове...

Ее волосы стали чуть жестче с тех пор, как я в последний раз гладил их, около пары лет тому назад.

Она тихо застонала и откинулась, прижавшись ко мне спиной, а я вдруг шумно сглотнул воздух и повел пальцами от ее затылка ко лбу и обратно. 

Он держал ее за волосы, тянул за них, быть может, вслух называя ее сукой, на грани осторожности проводя клыками вот здесь, где остались свежие, краснеющие крохотные шрамики.

И она рычала его имя, уткнувшаяся в подушку, растерзанная им… наверняка ей бывало с ним очень хорошо.

Я обжегся расплавленным серебром в ту ночь; сидя на полу, я понимал, что назавтра я попрошу расчет и больше не увижу не мою Интегру.

- Pedazo de queso, - весело щебечет она новую заученную испанскую фразу. 

- Хотите, я сделаю вам тосты с сыром? – улыбаюсь я.

- Хочу. Пожалуйста, - должно, самые красивые глаза бывают у восьмилетних девочек. Тех, в чьей жизни пока нет ни убитых родственников, ни похотливой нежити, ни предательства, ни того самого серебра, что жжет живых не хуже, чем мертвых.

Утром она вернулась с пробежки, и я поприветствовал ее как обычно.

Я знал, что она обязательно улыбнется в ванной своему отражению в зеркале, а потом задумается – будет ли она видеть себя вот так уже лет через тридцать.

Она не боялась стареть, и я не помню, изменилась ли она как-нибудь за те двадцать пять лет, что прошли сквозь нее после той самой ночи, когда она нашла себя в подвале в объятиях отныне защищающего ее не-человека.

- Я буду защищать вас даже ценой моей жизни, - зачем-то сказал я, глядя на ее влажные волосы.

В ответ она приблизилась ко мне и поднялась на цыпочки, сжав мои плечи своими не по-женски твердыми руками.

От ее губ пахло ее любимой сигарой «Тринидад».

- Вы уже успели покурить с утра, леди Интегра? - мои руки сжали ее талию, и я удивился тому, насколько она тонкая. – Ваши вредные привычки обесценивают ваше старание поддерживать себя в форме.

Мой голос до неузнаваемости сух, а ее шепот звучит хрипло, и почему-то кажется, что она…мурлычет.

- Меня ничто не может обесценить, Уолтер, - ее шепот срывается. – Запомни это.

В ванной скользкий пол и нет ни одного зеркала, кроме самого маленького, висящего на липучке.

Негде рассмотреть отражение лица леди Хеллсинг, отдающейся своему дворецкому.

Она стоит спиной ко мне, и ее лица я не вижу. Она глубока и восхитительна. Меня   взрывает внутри нее, и я не помню, чтобы когда-нибудь эта женщина так кричала… Но в ее спальне, конечно же, хорошая изоляция. И на ее спине и животе по-прежнему медленно тают мутно-розовые следы страсти любимого ею мертвеца.

Я люблю ее еще дважды, она неутомима, как я сам, и, кажется, нас обоих немного удивляет то, что происходит здесь. Ее крики мечутся по стенам, ударяясь о медные краны и гулкие раковины, глухо утыкаясь в ее пушистый халатик, которым я накрываю ее…

Рука Интегры ложится на мое плечо. Теперь это просто тонкая, чуть дрожащая рука усталой женщины.

- Уолтер, а я после операции буду видеть лучше? – покрасневшие огромные глаза вглядываются в меня.

- Леди, не стану обманывать вас – доктора сказали, что уверенность в улучшении зрения составляет всего десять процентов.

- Да и к черту! – вспыхивает она. – Хорошее зрение в жизни не главное.

Я помню, как в шестидесятые практически для каждой молодой девушки необходимость носить очки были подлинной трагедией.

Тогда я впервые представил, как сниму их с нее и положу на пол возле кровати, чтобы без помех поцеловать ее…

Я никогда не подносил к ее сигаре зажигалку.

Она запрещала мне это делать.

Я кладу ее очки на столик рядом с кроватью, и мне вдруг становится все равно, сколько еще раз мне придется стряхивать с ее покрывала черные волосы.

Интегра курит в постели – теперь у нее появится эта привычка.

- Сделай мне сегодня вечером массаж, Уолтер, - невозмутимо говорит она.

- Да, моя госпожа,  -  я замечаю, что в ее спальне нет ни одной чистой пепельницы. – Что вы желаете на завтрак?

- Бифштекс с кровью, салат и белое вино. Я беру тайм-аут до завтра. Иди, Уолтер. До вечера ты мне не понадобишься.

У дверей я самым неучтивым образом оглядываюсь на нее.

Моя леди Интегра, отвернувшись, смотрит в окно, и я знаю, что она видит там только серые размытые линии. Набухающий на кончике сигары пепел слетает на пол. Голые плечи зябко подняты, пальцы расслабленно обхватили левую щиколотку.

Если бы я умел писать портреты…

Хорошее зрение – не главное в жизни, леди Интегра.

Закрывая за собой дверь, я слышу тяжелый, шуршащий звук, с которым темные портьеры опускаются на окно ее спальни, похоронив  за собой весь мир, видимый ее взгляду.