Название: Ничего не бывает рано - ничего не бывает поздно (© Конфуций)

автор: surazal

Пребоянный пейринг. Асума/Шикамару

Рейтинг ниже некуда, можно ставить G, думаю :-) Немножко поюморила, своебразно, как обычно ;-)

 

Саммари: Никогда не рано ошибаться, в общем-то.

Навеяно собственными педагогическими изысканиями

Концовку скомкала я. 

Размещение любой части этого текста на других  ресурсах и в личных дневниках запрещено. Текст охраняется законом об авторском праве. Свид. о публикации № 21105181513

 

 

Я был готов извиниться.

Я почти был готов совершить для него невозможное, любыми поступками набрать нужную сумму очков к карме, чтобы забылось это нелепое происшествие, после которого между нами наступило отчуждение. По сравнению с этим мутнели все давние ссоры, стычки и все недоговорки, которые прежде мешали жить.  

Когда-то, в самом начале, он раздражал меня. С самых первых дней работы с ним я нервничал за его безопасность, потому что его за его ленью мне почему-то чудилась отлично скрываемая трусость. Осознав, что ошибаюсь, я не стал волноваться за него меньше.

Его умная голова была прекрасной компенсацией той скорлупе – личине отпетого лодыря, в которой он, забитый и издерганный собственной матерью, прятался в том числе и от меня.

Он обожал томатную пасту и тофу. Меня воротило от этого сочетания, а он, возвращаясь с наших миссий, всегда намешивал себе в тарелке что-то невообразимое, неаппетитное, и я крепче затягивался, чтобы не чувствовать сомнительного удовольствия обонять эти пищевые изыски. А Шикамару принимался за еду, и его взгляд равнодушно плавал где-то в окрестностях стакана с хаси и моей пепельницы.

На миссиях он всегда голодал. Мне было известно, почему он так делал – его нежелание добавлять себе физические нагрузки доводило меня до бешенства, но он не обращал на это внимания и гнул свою линию. А на миссиях он волей-неволей сбрасывал вес. Это было неправильно, опасно - но этот парень приучился согласно кивать и каждый раз делать по-своему.

Всегда.

Вчера он сделал по-своему. И нарвался.

А ведь благодаря ему мог нарваться Акимичи. Только это было бы не так страшно, потому что в силу особенности его фамильной чакры, Акимичи-то остался бы жить.

Шикамару – нет. И мне пришлось бы каждый день всей оставшейся жизни просыпаться с первой мыслью вроде такой: «я не смог уберечь жизнь моего ученика». Моего самого любимого ученика, мою надежду.

Я понимал, что в моем срыве не виноват Шикамару, не виноват Чоуджи, не виновата сделавшая больше невозможного Ино, которая, по всей видимости – и по своей храбрости-глупости, получила неприятную травму. Виноват я сам.

Взрослый человек не справился с чувствами. Невидаль.

Но мне было не по себе, было горько и странно, что Шикамару отправился спать без единого слова, чуть ли не закусив от обиды губу.

Ему было не «влом» переживать и показывать такие эмоции – я действительно сильно задел его.

Я слышал, как он возится, сопит; меня раздражала эта возня, и раздражали жесткие, какие-то шершавые, хоть и чистые, простыни.

Я тихонько позвал: «Шика!»

Нет ответа.

- Тебе сильно наскучила жизнь, да? – я не выдержал, поднялся и пошел к нему, за дряхлую, качнувшуюся от порыва сквозняка ширму – выяснять.

Он лежал, закинув руки за голову, видимо, наблюдая за какими-то, видными только ему, движениями тени на потолке.

- Вы столько рассказывали, что есть долг. А сами чего потребовали? Чтобы я зассал – и в кусты, свою жопу спасать, так ли, Асума-сэнсей?

Вон оно что. Я все-таки был уверен, что долго отмалчиваться он не сможет.

- Остановиться на четыре секунды, чтоб головой подумать – это не зассать, к твоему сведению. Это разные вещи, - я сел рядом с его постелью, вынул сигарету.

Шикамару повозил по полу рукой, достал что-то из-под футона. Щелкнул около самого моего лица.

- Откуда она у тебя? Ты начал курить?

- Мое дело.

Я затянулся. Шика вновь откинулся на спину и сложил руки на животе.

- Твое-твое, – сказал я невпопад и продолжал смотреть на парня.

- В то, что я не думаю головой, вы сами-то верите? – его глаза, блестящие, как поздние плоды сливы, темно и скорбно смотрели на меня.

- Я не могу понять – у тебя что, страха совсем нет?

- Есть. Только идиот не боится ничего, – вы же сами так говорили, сэнсей.

Откуда-то снизу, из долины ветер донес звук треснувшего храмового колокола.

- Вон, слышишь…

Он кивнул и повел плечами.

Накануне мы шли мимо этого сооружения – еще довоенного, наполовину разрушенного, построенного из красноватых каменных блоков, между которыми резвились ящерицы, в солнечном свете мазавшие позади себя бледноватыми «хвостиками» чакры – это было неудивительно, если учитывать энергетику места. Фигурки животных, похожих не то на рогатых лисиц, не то еще на кого-то, были расставлены по всему периметру храма. По сути, это было одно довольно немаленькое помещение, носившее, тем не менее, следы периодических визитов людей. Маленькие чашки, расставленные около чего-то напоминающего алтарь, не были пусты – в одной из них лежала груда крохотных косточек. К донцам остальных прилипли темные зерна риса. Ино разглядела на провалившемся полу около южной стены красновато-бурые высохшие пятна разных оттенков, что указывало на большие промежутки времени, между которыми они были оставлены.

- И ни одной культовой статуи, - заметила еще неокрепшая Яманака, и я краем глаза заметил, что Чоуджи держит ее за руку.

- А эти – что? – Чоуджи повел головой, указывая на статуи «лисиц».

- Это хранители места, скорее всего. А я про божества.  

Я незаметно вышел наружу, решив от нечего делать обогнуть и рассмотреть нехитрую постройку, и практически сразу же наткнулся на Шикамару.

Само собой, он сидел на земле, у входа, и без выражения пялился на горы, такие неуютные в этот наполненный солнцем день. Отсюда ему был слышен разговор Ино и Чоуджи.

- И лучше ей во всю жизнь не видеть эти божества, - неожиданно сказал Шикамару. Встал и пошел прочь, удаляясь по направлению к часовне – подвешенному на четырех столбах колоколу странной формы.

Сейчас отчего-то я вспомнил этот колокол, вспомнил, что на золотисто-медном боку его играло солнце, как сейчас играл озорной лунный луч на блестящей от пота щеке Шикамару.

- Вы действительно не знаете, что это за храм был? – спросил он, заглядывая прямо мне в глаза.

- Впервые видел такой, - я обрадовался тому, что он не зациклился на нашей ссоре на миссии.

Он отвел взгляд и поерзал, сдвигая одеяло. Ночь становилась неприятно душной.  

- Нара, - я положил ладонь на его руку. – Я отругал тебя при всех. Прости.

- Сэнсей…

- Ты самый молоденький дзенин из выпуска. Если, глядя на тебя, остальные будут считать дурацкий риск благородным делом, то наша деревня вымрет за месяц.  

- Сэнсей! – он прервал меня?! – Думаете, я не знаю, что вы волнуетесь за меня и не хотите меня потерять? Думаете, я не вижу, как вы смотрите на меня? Или, по-вашему, я полез подставляться потому, что мне на вас все равно? Вы считаете меня малолеткой или недоумком, сэнсей?

- Что? – выдавил я. Во рту пересохло.

Он порывисто сел.

- Ведь и вам на меня…не все равно.

Я впервые увидал, как он краснеет.  

- Поверьте мне, - совсем тихо сказал он и отвернулся. Выбившиеся из хвоста, его волосы отбрасывали колючую, бесформенную тень на ветхие татами.

Затушив окурок пальцами, я поднялся и бесшумно вышел из дома. 

Я не знал названия деревьев, что цвели в эту пору с таким удушающим запахом. Я не мог определить чувство, которое сейчас безраздельно владело Шикамару, вытеснив и его обиду, и все остальное. Несомненно, болезненная привязанность к кому-то кроме членов своей семьи должна была быть искоренена мной в самом начале обучения.

Но я не собирался рисковать его талантом эмпата. Рискнуть и рвать с корнем то, благодаря чему рос и расцветал его психологический гений, мог только дурак.

Шикамару был способен видеть самое нутро любого из нас; он чувствовал людей как самого себя, и потому ему ничего не стоило предугадать любую реакцию человека с каким угодно типом темперамента. В прежние времена таких как он называли пророками или одержимыми.

Наверное, весь я был у него как на ладони, - тем не менее, я не понял, что во мне его так напугало, потому что в следующую минуту он стоял рядом, переминаясь с ноги на ногу и все так же глядя куда-то в сторону.

- Сэнсей, - он не договорил и, шагнув ко мне, обнял меня, уронил голову на мое плечо и так остался стоять, а я думал только о том, какие холодные у него руки, что их холод чувствуется даже сквозь плотную ткань моей формы.

 

 

Холодным было наступившее утро.

Ино выглядела плохо. На подходе к деревне она уже еле тащилась, и ребята поддерживали ее.

Лицо Шикамару ничего не выражало, кроме усталости. Я видел, что у него не все гладко, и собирался попросить Цунаде осмотреть его ближе к вечеру, но он и не подумал «косить» от медосмотра, после которого сразу направился домой.

Сам наскоро обследовавшись, я поджидал остальных.

Чоуджи ждал Ино, и пакет из-под чипсов в его руке был весь истерт и – пуст уже несколько часов.

Мне припомнился случай, когда они были еще совсем маленькими…Сердитая Ино, вполголоса ворчавшая на Чоуджи, и молчащий как камень Шикамару с закрытым книгой лицом… «Акимичи нельзя голодать, - улыбался я, наблюдая за их забавной перепалкой, - от полноценной еды зависит состояние их чакры». Шикамару все так же не отвечал и не шевелился. Я тогда поймал себя на том, что слишком долго смотрю на него.

- Не волнуйся о ней, - я еле узнал свой, сухой и выцветший голос. – Она не очень серьезно пострадала и сможет иметь детей.

Глаза Чоуджи смотрели без всякого выражения. Я точно знал, что не лгу ему, поэтому легонько хлопнув его по плечу, остался сидеть с ним рядом, ждать результатов обследования Яманаки и снова думать о Шикамару.

 

Я встретил его лишь через несколько дней.

Приходить на его любимое место я мог только тогда, когда его там не было. На этот раз я намеревался поговорить с ним, не откладывая. Пусть даже там, где он мог чувствовать и себя и свой внутренний мир защищенными от всех. Даже от меня.

Как я удивился, увидев, что он был там не один!

Я вовремя и очень быстро скрыл свое присутствие, потому что такой молоденький дзенин как он мог и не заметить синоби моего уровня, а вот Юхи-сан могла.

Она сидела рядом с ним, и было видно, что разговор у них шел долгий. Шикамару не лежал, а сидел, – я никогда не сомневался в его отличном воспитании, к которому и сам приложил руку.

Они изредка встречались взглядами, и я не мог заставить себя расслышать что именно они говорили, хотя возможность для этого была. Я дождался, пока она оставит его одного, и уже тогда подошел ближе.

- Доброе утро, сэнсей, - он не смотрел на меня.

- И тебе. Давно не встречались, - я слегка улыбнулся, зная, что он видит мою улыбку.

Я присел с ним рядом, и он тут же бесцеремонно откинулся на спину, всем видом показав, насколько облака были ему сейчас интереснее, чем я.   

- У вас такая хорошая женщина, сэнсей… Она просила меня не оставлять вас, если вдруг что…она так сказала. Не злитесь.

Злиться мне хотелось в последнюю очередь.

- Так?

Шикамару оторвал травинку и пожевывал ее.

Травинка оказалась колючей, и через секунду уже мой ученик вяло ругался, стирая с губы вдруг полившуюся ручьем кровь.

Не до конца понимая, что делаю, я вытер его кровь – не так, как обычно делал это, согнутым пальцем, наскоро, а ладонью, нежно, долго, задевая кончиками пальцев его щеку с пробивающейся щетиной. Он забывал побриться с утра, а может быть, ленился, а может быть…

- Я хочу рассказать тебе о вреде глупых подражаний…

Свой голос я не узнал.

На земле валялась зажигалка, выпавшая из его сумки.

А небо вдруг стало каким-то слишком горячим, красным, как в ветреный сентябрьский день.

Он сел и потянулся окровавленными губами к моему лицу. У меня остановилось дыхание. 

Небо стало еще горячее.  

 

Наверное, перед смертью, вспоминая, как и положено, всю пройденную жизнь, я вспомню этот день. Я буду очень удивлен, если узнаю, что где-то такие как я или Шикамару хоронят своих близких, и что Юхи говорила всерьез. Мне кажется, что перед самой смертью я смогу разгадать загадку странного храма и, может быть, даже увидеть божества, о которых Шикамару говорил так туманно. Тогда наступала пора ученику становиться учителем. Я поблагодарю его когда-нибудь, не теперь, а когда каждому из нас наступит пора узнать цену своей и чужой жизни.

Наверное, это странно, но я буду рад, если пойму, что каждый из нас троих оказался тогда по-своему прав.

© surazal