Название: Все, что плохо лежит.

 В рвущийся туман упали последние капли ночного безумия. На западе неба потухали бледные, скучные звезды и редкие мазки метеоритов. Было еще по-зимнему холодно.

 Под землей всегда во много раз холоднее.  

 Последний раз посмотреть на рассвет.

 И – вниз.

  

 В его комнате не было задвижки. Он вспомнил это, когда шел к себе и слышал как сквозь пелену – непривычно тихий голос, потом тягучий, медленный, потом голос, в котором кроме покорности и услужливости ему всегда слышалась какая-то злобная нотка, потом шепчущий, приятный женский голос, в котором были страстные интонации…

 Он же обещал себе не отвлекаться!  

 Интересно, как скоро его покинут ощущения? Сначала зрение, потом слух, а осязание, по закону подлости, в последнюю очередь. У него все будет так же, как у обычных людей.

 И он, вероятно, услышит еще эти голоса вокруг, уже не видя, но еще чувствуя…Они не будут обеспокоены его судьбой – только удивлены, и не больше.

 Может быть, еще попытаются вернуть его к жизни.

 Какой ясный сегодня будет день! Безветренный, тихий… Может быть, сегодня кто-то из них тоже умрет.

 Не нужно об этом думать.

 Никто не войдет сюда. Еще чего. Пока я не закончу – не войдет никто.

 Странный, экзотический способ смерти. И верный.

 Выпусти он себе внутренности – она тут же впихнула бы их обратно, прибежав на кровь, точно собака. Или кое-кто начал бы до седьмого пота воскрешать его т а к, «на сырую»…

 Он тихо засмеялся, прилаживая веревку. Как обычно, опробовал косу. Во всем есть свои правила, а в смерти тем более.  

 Утопиться, взорваться – тоже ничего хорошего.  

 Отравиться можно было бы, но долго. И опять же, возможность откачать его представилась бы ему самому миллион раз.

 Сам, конечно. В области плеч и шеи – а особенно шеи – чакра циркулирует хуже всего. Самый вялый участок, на который воздействие в три раза слабее обычного может оказать летальный исход. Даже болевых точек там тысячи. Не говоря уже о  слабых местах чакры, где «пробоины» и ребенок может нанести – скажем, техникой дзюкен.

 Он подергал веревку, проверяя. Повисел, уцепившись обеими руками, зачем-то раскачался. Слизнул уже проступившую кровь.

 Мадара.

 Больше нет смысла, Мадара.

 Ни в чем.

 Мысль о скорой смерти наполнила его чем-то приятным, каким-то воспоминанием из детства…И что-то легкое, свежее, как это утро, как их первый поцелуй с Мадарой. Что-то ненавистно-любимое. Как его смех. Как вся эта больная, изничтожающая тело и чувства, горячая, как крик боли, бессмысленная любовь демона.

 Будь ты проклят, Мадара.

 Все, кого ты полюбишь, закончат в такой же петле.

 Когда-нибудь тебя удавят в одной петле с твоей очередной любовью-жертвой.

 Пошел ты.

 Действие последней в его жизни печати отшвырнуло стол, на который он встал, чтобы дотянуться до петли, и ударило о стену.

 Он почувствовал, как резко сужается угол зрения, как глаза будто заливает кровь, и, сконцентрировавшись, представил, что чудовищная сила тянет вниз его ноги. Еще. Еще.  

 Он в совершенстве знал теорию быстрой смерти.

  

 - Вот дурачок.

 - Угу.

 - Чего на него нашло…

 - Угу.

 - Из-за тебя, поди? – съехидничал Дейдара, но был проигнорирован. После чего деланно вздохнул и продолжил: - Прибраться бы тут... только сначала убрать вон его…товарища нашего.

 - Тебе велели не трогать - значит, не трогать, - впервые за день Сасори посмотрел на него в упор и обратился к нему. – Тело старому нужно для чего-то.

 - Он уже вонять начинает, - протянул Дейдара. Но спорить с Сасори не стал.

 - Смотри-ка, - Сасори присвистнул. – Сколько у него тут Мадары…

 - Ого!

 Они склонились над вещами Хидана, которые до того меланхолично скидывали в мешки.  

 - Это что?.. Ничего себе! Это же…

 - М-да, прямо фотогалерея…- Сасори внимательно посмотрел на Дейдару, тот вернул ему взгляд. – Сечешь?

 - Уж секу…

 - Задавился, получается, из-за него, - почему-то сорвавшимся голосом констатировал кукловод. – Значит, ты почти попал…Хоть я и не Мадара.

 Они заспешили и через несколько минут закончили свою работу.

 Мертвый Хидан смотрел на них мутными, почерневшими глазами, вывалив язык, тоже почерневший.

 Выпрямившись, Сасори покачнулся и задел труп плечом.

 - Блядь! Прости, Хидан…

 Дейдара хихикнул.

 - Поцелуй его на прощание.

 - Достал ты! – заорал Сасори, поворачиваясь к напарнику. – Не раздражай меня и завязывай, блядь, ебучий мешок, пока там твоя блядская башка не оказалась!  

 - Ты это, потише, - занервничал Дейдара.

 - Ну, всё, - отвернувшись от него, Сасори резким, нервным движением затянул свой мешок.

 Хидан продолжал тихонько раскачиваться.

 - Пойдем? – Сасори сделал движение к двери, но вдруг его внимание привлекла еще одна фотография Мадары – на стене.

 - Ого, - сказали в один голос Сасори и Дейдара.

 Снимку, вначале незамеченному ими, было, по всей видимости, около семидесяти лет.

 Мадара здесь был одет не в доспехи, а в юкату. Фото не казалось постановочным, во что верилось с трудом, принимая во внимание его давность. Волосы Учихи лежали иначе, чем обычно, и казались немного светлее, чем теперь. Взгляд был задумчиво-равнодушным, но линии скорбно сжатого рта и складки полуопущенных век говорили о более глубоких эмоциях. Между бровей безупречной формы прятались едва заметные морщинки. Нос казался немного заостренным, как у мертвеца, а щеки запали, и в сочетании с резкой линией подбородка это производило впечатление чего-то необъяснимого и жуткого, подобного голосам в голове, вызванным то ли гендзюцу, то ли белой горячкой.

 Нечеловеческая сторона сущности истинного Лидера организации просматривалась на этом снимке как нельзя лучше.

 При взгляде на фото у Сасори похолодело где-то у сердца, а Дейдара почувствовал странное отвращение.

 - Вот пиздец, - невпопад сказал Сасори, и Дейдара, внутренне съежившись, поддакнул ему.

 - Пошли-ка отсюда.

 - А это…разве не будем брать, м? – одними губами спросил подрывник.

 - Да ну его, - Сасори вновь поежился. – Пусть висит. Пусть смотрит на него…хоть в последний раз.

 Обоим показалось, что Хидан чуть покачнулся – при отсутствии какого бы то ни было сквозняка, движения или ветра, и их, никогда не боявшихся смерти и оставлявших на своем пути сотни трупов, пробрала дрожь.  

 Они застыли на месте, словно оказавшись под чьим-то воздействием.

 - Это гендзюцу снимка, Дей, - очень тихо сказал сразу все понявший Сасори – так тихо, что едва услышал себя сам.

 - Не надо было так долго на него пялиться…- Дейдара выронил мешок с вещами Хидана из онемевших пальцев.   

 - Не надо…

 - Отвернись от него…

 Им показалось, что у изображения Мадары чуть шевельнулись волосы.

 - Тэйтё-но-Дзюцу!

 - Нахуй, - простонал Дейдара, позабыв, что никогда не матерится. – Не помогает.

 - Пробуй что-нибудь, не ной, дурак, - завелся Сасори, но сразу же понял, что затея глупая.

 Действительно, не помогало.

 Мадара уставился на них с фотографии, открывая зубы в улыбке.

 - Просто стой спокойно, не дергайся. Это не опасно для жизни, иначе бы Хидан не повесил фото здесь... м-м, - сообразил подрывник, смутно чувствуя некую нелогичность своих выводов – Хидан-то как раз был в тот момент мертв и, как верно определяло обоняние, попахивал.

 - Дурак, все-таки, - Сасори чувствовал, как вниз по ноге сбежало что-то влажное, неприятно щекочущее.

 - Не стал бы он вредить такому талантливому члену своей организации, - уже отчаянно выкрикнул Дейдара, почувствовавший, что тоже обмочился.

 - Хочешь сказать, что я не талантлив? – заорал Сасори, взбесившись по-настоящему.

 Дейдару согнуло пополам и вырвало. Не отрывая взгляда от жутко меняющегося портрета, он неуклюже, словно чужими пальцами вытирал лицо.

 Сасори вдруг швырнуло на него - впиваясь губами в рот юного подрывника, он целовал его, будто пытаясь впихнуть ему блевотину обратно…

 Дейдара не успел даже вытаращить в изумлении глаза, как почувствовал необъяснимое и минимум неуместное желание вдруг ударить Сасори, что и сделал.

 Хидан вновь покачнулся в петле, и из его тела вытекли нечистоты, слезы и сперма – словно он возбудился от того, что происходило перед его невидящими глазами.

 Цвета на фотографии поблекли, но целующиеся как одержимые Дейдара и Сасори не видели этого.    

 Сасори никогда раньше не мечтал трахнуть «эту блондинистую хабалку», как он выражался, но сейчас, именно сейчас он чувствовал самое сильное желание в жизни – большее, чем желание выживать, большее даже, чем желание жить вечно.

 Он разорвал форму Акацуки на Дейдаре, содрал с него штаны и, грубо пригнув его головой к самому полу, вставил ему на всю длину.

 - Сааасори!! – совсем не хабалисто, горлом заорал подрывник и сразу же подался навстречу.

 Его тело принимало Сасори. Яростно. И он не был против, хотя Сасори мог поспорить на что угодно, что этот случай был первым.

 Крови у Дейдары не было.

 Сасори чувствовал, что дойдет очень скоро, он уже не видел ничего – и тем более не смотрел на стремительно разлагающегося Хидана.

 - Еще! Еще… - стонал Дейдара, царапая грязные татами, увлеченно отдаваясь своему новому амплуа – кукловод все-таки оказался прав касательно того, что снизу Дей был впервые.  

 Когда они кончали, веки Хидана вязко, медленно поползли вниз, открыв глазные яблоки, уже порядочно раскисшие, и те повисли на одних нервах.

 Дейдара, упавший на колени, изогнулся в спине так, что едва не сломал позвоночник, а намотавший его золотистые волосы на руку и безжалостно дергающий их Сасори в ту же секунду спустил в его разработанную задницу.  

 - Сааасооори!

 - Дей!..

 - О-о!!..

 Стукнула дверь.

 Они проглотили свои страстные крики, увидев на пороге как всегда невозмутимого, ухоженного, со свежим маникюром, аккуратно причесанными волосами, одетого в идеально подогнанный плащ, сейчас нисколько не похожего на собственный портрет, Учиху Мадару.  

 - Раскричались, развопились…Как дети. Ей-б… - он покраснел от неуместности едва не сказанной фразы, - ну, в общем, как дети.

 Мадара прошел в комнату Хидана, бесцеремонно толкнув плечом труп своего любовника.

 Тот вновь закачался. От лица отвалился и с влажным звуком шлепнулся на пол позеленевший ошметок уже полусгнившей плоти.

 - Ишь, как чакра-то после смерти меняется, - задумчиво сказал тот, которого долгое время называли Тоби. – За два часа протух, а ведь тут холодно. Иной, посмотришь, как медом обмазанный и после пятисот лет в гробу…а этот…

 Мадара бережно снял портрет со стены. Обычный фотографический портрет мужчины средних лет, одетого в юкату странного покроя. И повернулся к Сасори и Дейдаре, все еще лежавшим на полу, но уже отлепившимся друг от друга. 

 - Наивный был этот Хидан…хоть и талантливый. Зачем-то увел у меня папину фотокарточку – а ведь он с ним даже знаком не был. Думал, я не замечу… И повесил к себе. И видите, чем дело кончилось, - больше не обращая внимания на обоих, Мадара перешагнул через них и вышел, аккуратно и тихо прикрыв за собой дверь.