Фрол

Фрол жил по строгому распорядку. На рассвете он скреб опасной бритвой свой острый подбородок, разглядывая себя в треугольный осколок зеркала, вставленный меж двух гвоздей над умывальником. Затем он зачесывал долгие черные волосы и аккуратно собирал их в хвостик на затылке. Большие свои руки с длинными узловатыми пальцами и жесткими, отполированными лопатой до блеска ладонями, он мыл сначала хозяйственным мылом, потом втирал в них крем «Нивея» из голубой жестянки.

Туалет завершался полировкой ногтей, которые были прекрасной миндалевидной формы и блестели, как зеркало. Рано утром его голенастая с животиком фигура уже маячила на дорожках. Пробегающих мимо девушек Фрол провожал длинным носом, который нелепо топорщился посреди морщинистых обвислых щек. Фрол, конечно же, мечтал проникнуть за проходную общежития, однако в силу природной застенчивости и ошибочных представлений о мужской обходительности, так никогда там и не побывал, но проводил свои дни в трудах и размышлениях.

Вот, например, — рассуждал Фрол, сбивая снег с кустов, — человечество для всякой вещи придумало размер. Скажем, от Москвы до Питера лапоть по карте. Но и то, в каждом размере своя сложность. Тот же путь можно измерить литрами пива или весом дорожной курицы. Еще за меру сойдет количество синяков после драки в вагоне или сколько слез пролила невеста в свадебном купе, на которое родители молодоженов год с премии откладывали.

— Но копнем глубже, — продолжал рассуждать Фрол, убирая снег широкой лопатой, — есть размеры потаенные. Они-то, может статься, самые важные. В человеке они связаны с постыдной необходимостью. Если задуматься, то и стыда-то в этом нет никакого, изошел бы род человеческий да и все, так что дело это архиважное, и размеры к нему относящиеся должны быть как раз на публику, как от них вся зависимость. Однако выходит —наоборот, ведь редкая жена расскажет о достоинствах своего суженого. А разнесет сорокой на хвосте, то значит не любит она, и ценит его не дороже какой-нибудь бабской сплетни, да и себя, выходит, что не уважает. Возвращаясь к мужскому достоинству, скажем просто, что никакого специального оборудования в современной культуре для него не предусмотрено, а значит и размеры одежды на него не ориентируются. Этому есть несколько причин, но вспомним только две — размеры эти все время меняются, и никакого постоянства здесь не найти, да и гибкость предмета настолько велика, что он к любому устройству одежды может быть пристроен, и вся-то разница только что направо или налево, — углублялся мыслью Фрол.

Однажды, занимаясь уборкой мусора, Фрол увидел большой ящик. Ящик был старый, каких уже не найти, и Фрол уж хотел было совсем выбросить эту рухлядь в контейнер, но заметил, что из-под крышки выбивается атласная ленточка. Ленточка весело вилась на ветру, звала, светилась розовым. Фрол ухватил прохладный материал своими длинными пальцами и потянул тихонько. Ленточка подалась, но не пошла, что-то там внутри держало. Фрол дернул осторожно, крышка приподнялась, и на волю чудесной бабочкой выпорхнул женский лифчик. Покроя он был старинного, однако не из ширпотреба, а сделан добротно, с изяществом и любовью. Был он украшен многочисленным метками и бирками, от руки исписанными выцветшими фиолетовыми чернилами, и каждая бирка имела свою пломбу с печатью тонкого рельефа. Фрол взял ящик и на вытянутых руках, журавлиными шагами, унес его в свою каморку.

Каморка эта имела выход в задний двор, совсем колодец, из черных кирпичных стен без окон, и никаких других ходов в него не было, а была только труба вентиляции из столовой на втором этаже. Труба эта завывала ночами и будила Фрола, но в остальном двор этот служил ему и дачей, и летней верандой. Стояли там еще плетеное кресло на трех ножках и двух кирпичах, девушка с веслом и старый манекен без головы и с урезанным набором вторичных признаков, но все равно женского пола.

Вот и у женщин тоже свои тайны, — подумал Фрол, устраиваясь в трехногом кресле. Он поглядел на девушку с веслом и вспомнил свою находку. — Редкая женщина знает, какой ей точно нужен размер бюстгальтера, — потекли мысли, — все только думают, что знают, а на поверку выходит, что покупают себе все не те номера, и мучаются, и даже не знают об этом. Это, как кучер у барина, ведь уверен, что у него в санках полный комфорт, а если его в «Ладу» семерку посадить, то тут-то он и поймет, что такое настоящий люкс. Но кучеру в семерку никак, они в разных эпохах, а вот с лифчиками дело другое. — Фрол уже не понимал откуда, но мысли катились снежным комом, обрастая подробностями.

— Миллионы женщин мучаются каждый день, и нет никакого спасения. Если отвлечься и взять, например, очки — по аналогии, что ведь два глаза, то и тогда под каждый глаз подбирается персональная линза. А с женской прелестью все сложнее — здесь мы имеем прекрасный объем в двойном повторении материала нежнейшего, и расположены эти прелести неровно по телу, да и размерами они могут не совпадать. То есть небесная механика с тригонометрией. А если вспомнить про бретели, жесткость уса, и такие важные обстоятельства — как глубина дыхания в приподнятом настроении и объем реберного каркаса, который совершенно необходим для поддержания жизни, то никакая женщина это все правильно для себя ни оценить, ни измерить не сможет, а посему осуждена на вечную муку ходить в бюстгальтерах жестких, тесных или обвислых.  Добавьте моду, утренние замечания редкого мужа, даже если он всего-то сопит с тревожным недовольством с утра, пусть и во сне, то картина совсем потускнеет.

Вот с такими, неожиданно непростыми мыслями Фрол вернулся в свое убежище к загадочному ящику. Оказались в нем опытные образцы бюстгальтеров с фабрики, слишком сложные для производства, но созданные с тщательностью и любовью, которая достается вещам вместе с надеждой на долгую жизнь. Лифчики, уложенные ровными рядами, были так замысловаты и прихотливы, что не оставалось у них никакого шанса попасть на прилавок. Творениям художника выпала доля погибнуть во имя создания технологичного продукта. Фрол перевернул коробку и высыпал содержимое. На столе выросло радужное облако из кружева, атласа, усов и застежек. Фрол запустил руки в нежную глубину и закрыл глаза. Мягкая сила вошла в его длинные пальцы. Фрол наугад вытянул предмет, расправил на столе, возвышениями вверх и возложил ладони на нежный шелк полушарий. Перед мысленным взором пронеслась череда образов и пришло знание. Взволнованный он выбежал в сад. Взгляд его остановился на безголовом манекене:

— 80C, — пронеслось перед глазами. Фрол упал в кресло и долго улыбался, глядя на глухие стены.

 

Ночью случилась гроза со снегом, Фрол ворочался, сполохи из низенького окошка тревожно освещали кружевной ворох на столе. А с утра невыспавшийся Фрол свалил все добро в коробку и пошел  разгребать снег на дорожке, от крыльца к трамваю. Лопата была широкая и работницам приходилось обходить Фрола, пробираясь по сугробам. С утра девушки шли сонные и хмурые, но Фролу вдруг стало весело — теперь ему хватало только взгляда, чтобы точно определить размеры, и это свежее умение окрыляло. Каким-то новым свойством он чуял во что была одета молодая особа, и где и как ей неудобно, и много чего еще. Когда на крыльцо вышла Лидия, Фрола как ударили: —Да у нее же 80D, а она носит 70B! — пронеслось в голове. Когда Лидия приблизилась, осторожно семеня по ледяным корочкам, Фрол решительно поднял лопату и опустил ее в сугроб как раз в том месте, куда собиралась ступить девушка:

— Лидия, — строго сказал Фрол, — я чувствую, что тебе необходимо со мной поговорить. Давай пойдем в парк сегодня после работы!

Лидия даже слегка растерялась и сначала хотела по привычке сказать, чтобы он засунул свою лопату известно куда, однако неожиданно для себя испуганно протараторила:

— Давай, только не поздно, лучше сразу после смены, пока киоск с пончиками еще работает. — Лидия была полная девушка и любила пончики.

Фрол убрал лопату, Лидия порхнула через сугроб, и тут Фрол с размаху шлепнул ей лопатой по заду. Лидия взвизгнула и исчезла за снегопадом.

 

Вечером Фрол гулял под руку с Лидией по парку. Дорожки сходились и расходились, но Фрол с Лидией были неразлучны, и только у ларьков с пончиками, которые все стояли на перекрестках, Фрол оставлял Лидию и покупал ей мешочек пончиков и кофе в бумажном стаканчике. От кофе шел пар, снег искрился и Лидия смеялась. Фрол был счастлив и только неудобство Лидии печалило его. Он ощущал каждое движение, любой вздох причинял страдание, терло в подмышках и очень болела спина. Вечером, когда они уже возвращались к общежитию по чистым дорожкам, Фрол не выдержал:

— Лидия, — мягко сказал он, — Лидия… — Он замолчал, собираясь с силами. Лидия замерла, ожидая услышать что-то очень важное для девушки, такое, что изменит их жизнь. — Лидия... — продолжал Фрол, — Лидия, тебе не трет в подмышках?!! — наконец выпалил он.

Лидия привыкла к тому, что кавалеры в конце свидания начинают хватать ее за всякие тайные места, но вопрос про подмышки был неожиданно из какой-то другой категории. В нем была забота. И на волне ответного доверия Лидия призналась:

— Фролушка, жизни мне уже нет никакой, так натерло. И давит, вот здесь, — она погладила варежкой пальто, чуть правее воротника, как бы стряхивая снежинки, но Фрол все понял, так как он имел те же самые ощущения. И уже когда они были в каморке, Фрол жарко зашептал ей на ухо.

 

Назавтра Фрол почувствовал облегчение — под мышками будто бы уже не терло, грудь не давило. Он мел дорожки, вдыхая могучей клеткой морозный воздух, а мимо со смехом пролетали стайки девушек. Фролу казалось, что они как-то слишком громко смеются и с интересом на него поглядывают, все норовят то толкнуть, то близко подойти, задеть рукавом. Фрол уже перестал думать о Лидии, как вдруг из дверей общежития, прихрамывая, показалась вахтерша Валентина Григорьевна:

— Фролушка, — спросила охранница, — ты ничего не чувствуешь?

— Нет, — честно сказал Фрол, — я в порядке.

— А Лидия, Лидия тоже, прямо расцвела цветочком осенним, — воскликнула Валентина Григорьевна и вдруг пожаловалась, — а у меня вот тут что-то ломит, — и ткнула пальцем в грудь Фролу. Фрол сначала не понял, но Валентина Григорьевна доходчиво взяла его за плечи, развернула и стала мягко и неукоснительно подталкивать к подъезду. В будке, на вахте, она сказала: — Фролушка, ломит мне грудь, сил нет, ты бы помог — вон Лидия вся не своя, как в гостях у Господа побывала, такая счастливая.

— Валентина Григорьевна, — спокойно сказал Фрол, — вы знаете, с Лидией я чувствовал, там размер был, я ей совет дал, а с вами — ничего не могу сказать.

— А ты руками, руками возьми, — запричитала Валентина Григорьевна, — я вот сейчас, — и она принялась стягивать с себя телогрейку. Когда она осталась в офицерском френче со споротыми погонами, Фрол сказал: — Достаточно. — Он потер руки, чтобы согреть и добавить осязания кончикам пальцев и, сделав из ладошек две полусферы, наложил руки на обильную грудь Валентины Григорьевны.

Даже через карманы кителя Фрол уловил непорядок. Рукам стало холодно. Тянуло и дергало, Фрол пытался сосредоточиться на размерах, думал, что вот сейчас, через эти размеры он сможет помочь, но не шло дело. Ладони сводило, плечи тянуло вниз и даже в ногах был свинец. Последним Фрол запомнил лицо Валентины и чей-то голос монотонно, как по книге, читающий непонятные цифры и буквы.

 

Проснулася Фрол в своей постели от стука в окно. В каморке было чисто прибрано, у печки лежала свежая вязанка дров, и по окошку елозила женская рукавичка, видно давно уже, так как протерся островок в заснеженном оконном пространстве. Спросонья, в одних кальсонах, Фрол открыл дверь, и прячась телом от морозного воздуха, высунулся носом. На пороге стояла девушка из общежития, с авоськой:

—Меня Валентина Григорьевна прислала, спрашивает не хотите ли чего к завтраку, — и она протянула Фролу авоську. — У меня тут хлеб свежий и варенье домашнее, и вот еще — масло, это Валентина просила передать. 

— Спасибо, — буркнул Фрол и уже собирался закрыть дверь, но заметив нерешительную улыбку девушки, вдруг спросил, — еще чего?

— Валентина мне сказала, что у вас дар такой особый, — проговорила девушка, — говорит, она от Лидии узнала, что если вот вы руки наложите, — она опустила глаза, — то потом так сразу все подходит, и счастье, как никогда не было!

— Не знаю, — сказал Фрол, — вчера что-то такое было, я плохо помню, а я не выпил случайно? — зачем-то спросил он у девушки.

— Я не знаю, Фрол Гаврилович, может вы и выпили, только Валентина говорит, что очень ваше измерение ей помогло. Вы не могли бы….?? 

— Что не мог? — глупо спросил Фрол.

— Ну, руками посмотреть?

— Куда посмотреть, — еще глупее не понял Фрол.

— У меня вот здесь болит, — сказала девушка, показывая куда-то в область живота. — Помогите, а?

Фрол открыл дверь пошире:

— Заходи, не натопчи только, у меня сегодня прибрано, — и он с удивлением окинул взором неожиданный порядок, наступивший в его пристанище. Девушка сбросила демисезонное пальтишко и осталась в заношеном байковом халатике. А когда сняла валенки, то оказалось, что она совсем босиком. — Меня с постели Валентина подняла, говорит, тебе во вторую смену — отнеси гостинец Фролу, ну и рассказала мне, как вы ее вылечили, пока я там умывалась. Давайте я хоть чай поставлю, ой, а что это у вас? — неожиданно спросила она, указывая на старую коробку, которая стояла рядом с обеденным столом.

— Лифчики там, — равнодушно сказал Фрол, — могу тебе подобрать, только старые они, поставь уже чай, а я пока посмотрю, что подойдет. Фрол запустил руку, пошарил и вытащил красный бюстгальтер с тонкими фиолетовыми бретелями. — Вот, возьми, — бросил он через плечо, направляясь к умывальнику.

— Только вы не глядите, — пискнула девушка и зашуршала тряпками.

Фрол с удовольствием плескал водой, фыркал и думал о превратностях судьбы.

— Тебя как зовут? — спросил он не поворачивая головы.

— Кира, — сказала девушка, — можете уже.

Фрол поднял лицо от умывальника и глянул в осколок зеркала, который он использовал для бритья. Кира, какая-то вся посвежевшая, весело хлопотала у стола, а на Фрола из отражения тяжело глянул совсем старик. — Эк меня! — подумал Фрол, размашистыми движениями зачесывая волосы. — Эк меня, — сказал он вслух и повернулся к Кире.

— Не болит, — улыбнулась Кира.

— И хорошо, и славно, — ответил Фрол, — давай пить чай.

 

Вечером к дверям каморки выстроилась очередь. Окошко не горело, и женщины терпеливо ждали. Фрол, возвращаясь с двумя жестяными ведрами, вставленными друг в друга, аж присел от неожиданности. Женщины приплясывали на морозе, некоторые громко и весело шутили, чтобы скрыть неудобство момента, а именно, что пришли они сюда уже с какой-то последней надеждой и что нет у них почти уже никакой веры, но все-таки есть где-то глубоко, и такая эта надежда маленькая и смешная, что надо ее спрятать за соленой женской шуткой, которая, как известно, и мягче, и крепче мужской. Фрол подошел к толпе, поставил ведра на снег донышком вверх и, молча, уселся. Верхнее ведро со стоном опустилось на нижнее и остановилось.

— Эх, что же мне с ними делать, — подумал Фрол про себя, — теперь ведь не вытащу. — Но вслух сказал, весело и устало, — добрый вечер, женщины! Зачем пришли?

Демонстрантки маялись, скрипели валенками по снегу. Самая смелая вдруг весело крикнула:

— А Фрол, говорят дар у тебя открылся, ящик на столе чудесный, не гони, поделись со мной, вот тут болит у меня, — и прижала к груди руки в толстых овечьих рукавицах.

— Мехом внутрь, хорошие, — подумал Фрол, но тут же встал со своего ведерного табурета и махнул рукой в сторону входа в общежитие. — Идите, уходите сейчас, устал я сегодня, завтра с утра, — он оглядел женщин, которые теперь стояли кругом так, что он оказался в центре. —Ты, — ткнул он рукой, — ты и, — он задумался на миг, повернулся, оглядывая собравшихся, — и ты. Завтра приходите, только не вместе, договоритесь сами, да поесть принесите.

 

Утром у входа в каморку стоял строй из молодых и не очень женщин. Валентина Григорьевна в парадном тулупе управляла приемом. Текстильщицы вели себя дисциплинированно. Был уговор — не занимать Фрола дольше, чем на полчаса, отчего на лицах у последних в очереди читалось разочарование, которое переходило в робкую надежду по мере продвижения. Для обогрева развели костер, дежурные бегали в столовую за кипятком. Еще был уговор — подменить Фрола в его ремесле, и помолодевшие после приема, полные сил женщины тут же получали, кто лопату, кто ведро, и направлялись убирать снег и собирать пустые бутылки, которые надо было добывать из сугробов под окнами общежития.

Но Фролу все это было уже не ведомо. Тяжелым взглядом встречал он вошедшую, и она сразу понимала, только по взгляду этому, молча, без слов скидывала одежду и ложилась на жесткую Фролову кушетку. Фрол подходил, накладывал руки, стоял молча, потом садился на стул и долго устало дышал. Он уже не понимал совсем, что происходит, сон это или не сон, зачем, кто эти люди, и что будет, но его это не беспокоило, действительность несла его, и поток этот был могуч, и не было нужды ни думать, ни сопротивляться, ни даже осознавать происходящее. Гостья на кушетке была частью, сосудом для этого потока. Когда сосуд наполнялся и течение стихало, Фрол вставал, подходил к ящику, вытаскивал из него лифчик, молча, не глядя, бросал посетительнице на постель и тихо говорил:

— Пусть зайдет следующая, ты скажи там.

 

Поздно вечером Фрол проводил последнюю гостью, лег на теплую еще кушетку и умер.

 

А все молодые женщины, кто побывал у него в этот день и в дни перед этим, в течение короткого времени повыскакивали замуж. И у всех у них до одной народились красивые здоровые мальчики, все с хвостиками на затылке.

Гурский Аркадий Карикатура " Дворник"

 

Глеб Вдовин. Родился в Кемерово. В 1986 году получил диплом по специальности "Квантовая Электроника" в Ленинградском Институте Точной Механики и Оптики. С 1993 года живет в Нидерландах, работает профессором в Делфтском университете, где занимается разработкой лазерных оптических систем и инструментов. Публиковался в научных и технических журналах. В начале 80-х писал репортажи для "Гатчинской правды". 

Литературно-художественный журнал ЭТАЖИ