Гвардейцы Приднестровья сыграли в конфликте неоднозначную роль. Фото Дмитрия Борко (НГ-фото)

Громов улетел в Москву со словами: «Разбирайся и врастай в обстановку». Помочь «врастанию» должен был его однополчанин – полковник Кицак. Этот кадровый офицер-афганец, служивший когда-то заместителем начальника штаба 40-й армии, командовал теперь гвардией Приднестровья. Но вместо помощи Кицак положил на стол мне, новому командарму, кипу заявок на технику и вооружение. Мол, передайте их нашей гвардии для защиты от молдаван.

 

Война к тому времени еще не началась, но стволы вовсю ходили из рук в руки, по городу шастали вооруженные люди. Между Кишиневом и Тирасполем уже произошли первые словесные баталии. Ситуация постепенно накалялась, и чтобы ее взорвать, достаточно было малейшей искры. Я сказал, что ничего гвардейцам не передам, а буду выполнять только приказы из Москвы. Я хотел во всем разобраться. Стал ездить по частям, знакомиться с обстановкой. 14-я армия в январе 1992 года оперативно подчинялась еще Одесскому военному округу. Командовал войсками округа генерал-полковник Иван Морозов, которого я тоже прекрасно знал по Дальнему Востоку. По телефону командующий сказал: «Принимай дела, а на ближайшем военном совете я тебя представлю».

Но политические события в тогдашнем январе развивались по своему сценарию. Украина первой в СНГ объявила о создании собственных вооруженных сил. А основная группировка 14-й армии, главные ударные силы как раз находились на ее территории. Офицерам ставили ультиматум: принимаешь украинскую присягу – остаешься служить, не принимаешь – скатертью дорога. Всю армейскую недвижимость, технику, вооружение и имущество тогдашний президент Украины Леонид Кравчук объявил достоянием республики.

Видя такие дела, я созвонился с министром обороны Украины Константином Морозовым и услышал: «Пируй, брат, на молдавской территории, а на наш каравай рот не разевай». Доложил об этом в Москву, однако оттуда никаких указаний не поступило.

– Но ведь в Молдавии были воинские части, которые замыкались раньше на округ? Как с ними поступили?

– Они были в это время... ничьи! Ничьей была и морская авиадивизия, подчинявшаяся Черноморскому флоту. Комдив присягнул Украине и уехал, а оставшаяся техника, вооружение чуть ли не в открытую растаскивались. Самолеты МиГ-29 из авиаполка в Маркулештах впоследствии пытались бомбить Приднестровье. Потом их продали американцам.

– А можно ли было МиГи, когда они были ничейными, переправить в Россию?

– Конечно можно было. Я с таким предложением не раз в Генштаб обращался. Одну за другой направлял шифровки: разрешите подчинить себе «ничейные» боевые единицы, прекратить дальнейшее разбазаривание военного имущества, других материальных средств. Но – ни ответа, ни привета...

– Значит, в том, что МиГи летом 1992 года бомбили ПМР, есть вина тогдашнего российского руководства?

– Считаю, что в единственном авианалете летом 1992 года, когда пытались бомбить Бендеры, есть вина тогдашнего российского руководства. С молчаливого согласия Москвы военные склады и автопарки становились добычей молдаван и так называемой национальной гвардии Приднестровья. Части окружного подчинения по-прежнему болтались между небом и землей. Что с ними делать, как им быть – никто не знал. Не знал этого и я. Но на всякий случай заявил командирам: «До выяснения дальнейших деталей вы входите в состав 14-й армии». Таким вот макаром приходилось наводить подобие какого-то порядка.

– А было взаимопонимание с руководителями частей окружного подчинения?

– По-всякому было. Все тянули одеяло на себя. К примеру, в Тирасполе находился отдельный ремонтно-восстановительный батальон (ОРВБ) окружного подчинения. К тому времени от него оставались Боевое знамя и часть техники, которую не успели перегнать на Украину. И когда командующий Одесским округом заявил, что «свадьбы у нас отныне разные», я сказал: «Стоп, ребята. Ничего вы больше не получите. Все остается здесь». Я не знал тогда, кому вся эта техника достанется, но, ей-богу, просто злость взыграла. Тошно стало смотреть на все это. Так и не смогли они вытащить остатки батальона на Украину. Я выставил туда группу спецназа, и передислокация ОРВБ прекратилась.

– А приднестровцы на батальон зарились?

– По примеру соседней Украины Игорь Смирнов подписал указ, согласно которому военные городки и все, что в них осталось, объявлялись собственностью самопровозглашенной республики. Я сразу не рискнул противодействовать гвардейцам и местным властям. Чем могло это обернуться, объяснять не стоит. Kaк военный человек, я привык действовать по приказу. Но приказа не было. Лишь полковник Кицак исправно продолжал мне приносить заявки на вооружение. Но я потихоньку становился дипломатом. Потому заявки не рвал, а складывал в отдельную папку со словами: «Хорошо, будем рассматривать». А то предлагал позвонить Громову: «Как только из Москвы прикажут, передам все до последнего патрона и болта...»

Естественно, никаких приказов не было. Между тем «прихватизация ничейного» военного имущества шла полным ходом. Все, что не относилось к 14-й армии, фактически было брошено. В этих условиях брать на себя инициативу – значило спровоцировать никому не нужный конфликт. Гвардейцы, захватив военные городки, выставили там свою охрану. Да и не привыкли к тому времени мы воевать со своими же согражданами, пусть и бывшими. А раз Москва отмалчивалась, срабатывал железный стереотип – значит, так надо.

Наконец главком Сухопутных войск генерал Семенов после очередного моего доклада невнятно бросил: «Ориентируйся по обстановке...»

Это был уже какой-то карт-бланш. Через две недели после захвата приднестровцами ремонтного батальона я посадил в автобусы более сотни офицеров управления армии, и мы заехали на территорию ОРВБ. На подходе находилась рота спецназа, готовая вступить в дело в любой момент. Гвардейцев, стоявших на охране, разоружать не пытались. Но я им четко заявил: «Отсюда мы уйдем только после вас. Техника на территории батальона принадлежат 14-й армии. Поэтому, ребята, сматывайте удочки...» Произошел небольшой конфликт, но обошлось без стрельбы. Поехал к Смирнову: «Вы кончайте эти делишки, так ведь продолжаться не может». В ответ: «Мы – Приднестровская Молдавская Республика». – «Ничего против не имею. Но кто вас признал? Никто. И как я вам отдам то, что принадлежит всему народу – России, другим республикам? Меня на это никто не уполномочивал». Смирнов, конечно, поднялся на дыбы, но я еще раз заявил: «С этой минуты без разрешения вы брать ничего не будете. Точка!» И вышел из кабинета...

– Юрий Максимович, с чем вы связываете начало боевых действий в Приднестровье в марте 1992 года? Ведь это очевидно, что все началось с разграбления «ничейных» воинских частей, арсеналов и т.п. Можно ли было противостоять этому процессу? Можно ли было сделать единым управление всех воинских формирований под вашим контролем?

– Я надеялся, что будет политическое решение – взять под единый контроль все войска на территории СССР, но ответственность никто в Москве не хотел брать на себя. Шел бракоразводный процесс бывших единых советских республик. Войска по-прежнему оставались той реальной силой, которая могла остановить распад СССР. Я понимал, что укрепление армии не было выгодно ни Ельцину, ни Снегуру, ни Кравчуку, ни тем более Смирнову.

– А как начались боевые действия?

– Все началось в марте в Дубоссарах. В результате провокации бандитов Смирнова был убит начальник местной милиции. И это убийство послужило предлогом для захвата гвардейцами ПМР 27 молдавских полицейских различных национальностей. И образ врага появился. Он становился вполне реальным, потому что пролилась кровь. После захвата этих полицейских их родственники попытались захватить находящийся недалеко от Дубоссар кадрированный полк гражданской обороны. Он никакого отношения к Вооруженным силам не имел и замыкался непосредственно на Кишинев. Когда в Дубоссарах началась пальба, местное молдавское население ворвалось в полк, вооружилось и стало пытаться освободить своих родственников.

На следующий день полк захватили казаки и гвардейцы Приднестровья. Ситуация накалялась с каждым часом. Прошел слух, что из Кишинева движется подкрепление. Когда мне доложили обо всем этом, я тут же вышел на президента Молдавии Снегура. Объяснил обстановку, попросил повлиять на ситуацию, чтобы не допустить большой крови. Снегур вроде бы согласился. После этого я еще переговорил с их министрами обороны и внутренних дел. Была уже ночь, и мы с ними договорились так: утром я туда приезжаю, мы разоружаем людей, возвращаем оружие на место. И инцидент, как говорится, будет исчерпан. Я собирался проделать все по опыту отвоеванного ОРВБ. Предупредил Смирнова, позвонил гвардейцам, чтобы они до утра не дергались, без нужды не стреляли. Короче говоря, всю ночь я пытался урегулировать конфликт мирным путем. Но с рассвета все пошло совсем иначе. Гвардейцы «взялись за дело». Началась беспорядочная стрельба. Кто-то сказал, что надо срочно эвакуировать семьи офицеров полка гражданской обороны. И когда этот «процесс пошел», остановить его уже вряд ли было возможно. Подогнали автобусы, стали сажать в них женщин и детей. Хотя на тот момент в этом еще не было необходимости. А может, и была, если решили не мириться, а воевать. Надо было просто-напросто разоружить молдаван, которые захватили в полку оружие и были настроены против Приднестровья. И главное, договоренность об этом уже была. Но кому-то, видимо, не терпелось свести с молдаванами счеты. Смирнов не остановил свою гвардию. Я не верю, что она ему не подчинялась.

– Вы информировали Москву о возможном кровавом сценарии?

– Конечно. Позвонил в Министерство обороны СНГ и доложил об обстановке. Спросил, можно ли применить войска 14-й армии для разоружения населения и стабилизации обстановки. В ответ даже намека не услышал, чтобы войска вмешались в ситуацию, он ограничился лишь «отеческим» «держись». Потом это слово мне говорили еще не раз. Но как его понимать, никто не объяснял. Я понял так: мол, держи нейтралитет. А как это делать – твои проблемы.

То, что началось дальше, походило на театр абсурда. Гвардейцы ПМР воевали с молдавскими полицаями. Были потери. Сердце саднило. Звонки в Москву ничего не давали. Было одно – «держись». Мы держали нейтралитет. А сотни, если не тысячи женщин со всего Тирасполя и из других городов буквально оккупировали территорию 59-й дивизии. Они клеймили позором офицеров 14-й армии, призывали их одуматься и все-таки взяться за оружие.

На фоне этого гвардейцы Смирнова вообще распоясались. В мае 1992 года они захватили начальника особого отдела военной контрразведки полковника Юрия Степыгина и сутки держали в подвале, надев мешок из-под сахара ему на голову. И только после того, как я приказал завести танки 59-й дивизии в готовности освобождать полковника, Смирнов испугался и освободил Степыгина, передав его военному коменданту Тираспольского гарнизона подполковнику Михаилу Бергману…

Были еще и другие провокации против наших офицеров. Продолжалось это с марта по июнь. Причем события развивались очень быстро. А с мая, когда было объявлено о создании Российской армии, в Тирасполь зачастили разнообразные минобороновские комиссии. В их составе был и генерал Александр Лебедь. Я еще тогда с ним познакомился. Ездил он и в Кишинев, где его родной брат командовал парашютно-десантным полком. 7 апреля, как сейчас помню, раздался звонок. На проводе Бурбулис, а затем трубку взял и сам Ельцин. Я его сразу узнал, но не удивился. Доложил ему об остановке. Спросил, как действовать дальше. А в ответ все то же: «Я удивляюсь твоему терпению, командарм. Мы тебя не забудем, держись!..»

– Но, помнится, оружие вы все-таки без приказа применили...

– Конечно, ведь молдаване пытались применять боевую авиацию, бомбить мирных жителей. Это было выше моих сил. В июне во время событий в Бендерах возникла угроза бомбардировки Приднестровья. После первого налета молдавской авиации я письменно приказал начальнику ПВО армии полковнику Дербянскому открыть огонь из средств ПВО в случае повторного налета. Но вообще-то мы были в идиотской ситуации. Выводя средства ПВО для защиты неба Приднестровья, мы находились под угрозой захвата их теми же гвардейцами. Армия была как бы между двух огней. Но мы все-таки вели стрельбу по воздушным целям... Хотя это подсудное дело и меня элементарно могли обвинить в том, что я дал команду на открытие огня. Но не дать ее я не мог. В противном случае бомбы могли посыпаться на головы мирных жителей Бендер...

– Тем не менее вас заменили на посту командарма. А в истории главным миротворцем остался генерал Лебедь. Потому что принудил стороны конфликта к миру?

– Совсем не так. После вхождения 14-й армии в состав Вооруженных сил РФ было принято решение с помощью военной силы прекратить противостояние в ПМР. К тому времени из Москвы поступила команда действовать. Тянуть дальше было нельзя. Но с кем действовать, если нет личного состава? В караулы на посты ходили офицеры. Тогда мне разрешили призвать из запаса местных жителей. Мы доукомплектовали дивизию до штатов военного времени, развернули ее. Люди проходили боевое слаживание, учились стрелять, водить. И я решил, опять же на свой страх и риск: как только дивизия будет боеготова (люди не пушечное мясо), начинаем. Выводим подразделения и говорим тем и другим: «С этой минуты боевые действия прекращены. Шаг в сторону – мы стреляем». Так мы и сделали. Заговорила наша тяжелая артиллерия, вышла из боксов боевая техника... и моментально все стихло.

А через некоторое время в Тирасполе приземлился самолет Министерства по чрезвычайным ситуациям, доставивший полевой госпиталь и спецназ во главе с Лебедем. Он, правда, представился Гусевым. Но Лебедя-то я знал. А тут вдруг смотрю, он в полковничьих погонах: «Здравствуйте, я полковник Гусев». Ну я принял эту игру, поняв так, что они и есть «молодцы» Руцкого, которых он мне обещал прислать. Даже обрадовался. Думал, с этими ребятами мы сейчас развернемся...

Но «полковник Гусев» сразу повел себя несколько заносчиво. Заявил, что у него особые полномочия, что его лично инструктировали вице-президент Александр Руцкой, министр обороны Павел Грачев и тогдашний секретарь Совета безопасности России Скоков. Никаких бумаг, документов, правда, не показал. Только продемонстрировал мне записную книжку с какими-то записями. Но его неограниченные полномочия, по сути, были тогда уже ни к чему. Конфликт затухал. Наступал мир, потому что все наконец навоевались, и дивизия, приведенная в боеготовое состояние, контролировала ситуацию.

Через три дня мне позвонил начальник Генштаба России генерал-полковник Дубынин и приказал прибыть в Москву с планом размещения миротворцев, который я в секретном порядке по его приказу готовил уже несколько недель.

Командир 59-й дивизии генерал-майор Кожевников и командиры полков этого соединения получили от меня приказ провести рекогносцировку по выходу частей на рубежи для деэскалации конфликта.

На следующий день я прибыл в Минобороны и доложил НГШ о выполнении задания по подготовке плана. После этого меня направили к министру обороны Грачеву, который мне сказал: «Чтобы вы там не привыкали ни к белым, ни к красным, чрез каждые полгода в 14-й армии будем командующих менять». И сразу же после этого он назначил меня командующим 49-й армией Северо-Кавказского военного округа. Но все равно у меня на душе был какой-то неприятный осадок. Я позвонил в Тирасполь начальнику штаба 14-й армии генерал-майору Владиславу Тихомирову и сказал об этом. Он мне ответил, что хочет ехать вместе со мной и с остальными заместителями. Но Грачев дальнейшую ротацию офицеров не проводил.

Как оказалось впоследствии, на меня и моих подчиненных нажаловался Лебедь. Лебедь уже выступал по телевидению в роли командарма и выглядел как герой. Приехал, увидел и победил. Хотя на должность командующего 14-й армией он тогда еще не был назначен. Но бог ему судья.

– И как сейчас, по прошествии стольких лет, вы оцениваете свою службу в Приднестровье?

– Войну спланировали политики. А я солдат. Я смог только уберечь от растаскивания оружейные арсеналы 14-й армии и не допустил массового перехода личного состава наших тогда еще «ничейных» войск под приднестровские знамена. Не построил карьеру на солдатской крови, тем самым не допустил, чтобы матери плакали о своих сыновьях. И не допустил гибели народа, который нас одевал и кормил, – ведь не было реального врага, были только амбиции новоявленных политиков. И этим горжусь. В 1992 году в Чечне Дудаеву с разрешения тогдашнего министра обороны Павла Грачева передали вооружение окружного учебного центра, в котором оружия было на целую армию. Что из этого вышло, мы наблюдали почти два десятилетия.