У входа в миланский отель Bulgari стоят красный Ferrari и желтый Lamborghini. Елена Батурина может себя чувствовать почти как дома. 52‑летняя миллиардерша утром прилетела из Лондона. Она выступает в качестве специального представителя всемирной выставки Expo, проходящей в мегаполисе на севере Италии. В парке рядом с отелем Батурина открыла павильон своего фонда Be Open; павильон рассказывает об истории парфюма. Интервью с ней случаются едва ли чаще, чем встречи российского главы ФСБ с журналистами. С журналом Der Spiegel Елена Батурина говорила полтора часа. Это первое большое интервью после сенсационной отставки ее мужа. Легендарный бывший мэр Москвы Юрий Лужков был снят с должности в сентябре 2010 года, после того как на российском телевидении прозвучали обвинения супружеской четы в коррупции и злоупотреблении должностным положением .

Spiegel: Елена Николаевна, вы единственная в России женщина-миллиардер. Вот уже 10 лет ни одной другой женщине не удается войти в эту лигу. В российской политике тоже все решают мужчины. Почему?

Елена Батурина: Мне кажется, женщины менее амбициозны. Возможно, нам просто не нужно все время самоутверждаться. Это относится и ко мне. В 90-е годы руководитель Совета безопасности Российской Федерации, на тот момент один из первых людей после президента Ельцина, дважды приглашал меня быть его советником. И оба раза я отказывалась по причине беременности.

— Вам хочется казаться простодушной и бесхитростной. Но совсем без амбиций вам бы не удалось выстроить состояние, которое в какой-то период оценивалось в 4 миллиарда долларов.

— Я просто стараюсь добиваться того, что мне интересно.

— Ваш брак с Юрием Лужковым, занимавшим пост мэра Москвы c 1992 по 2010-й, считают основой вашего бизнес-успеха. Недавно убитый оппозиционный политик Борис Немцов публично обвинял вас и вашего мужа в «коррупции, ставшей системой».

— Немцов врал. Я подала на него в суд. Даже после отставки Лужкова суд не постановил, что слова Немцова — правда, определив, что это его личное мнение, которое он вправе высказывать. Интересно в этом деле то, что пока Лужков был мэром, мы выигрывали все заседания, но после отставки сразу стали проигрывать. Видимо, такова российская система правосудия.

— Как вы составили свое состояние?

— Просто я оказалась в удачной экономической ситуации и приняла ряд правильных решений. Например, купила акции «Газпрома». И вот за полтора года их стоимость выросла в три раза — мне повезло.

— Возможно. С другой стороны, вы сами признавались, что давали взятки.

— Я говорила так: не надо думать, что кто-то из нас вообще никогда не давал взятки. Я лишь действовала так, как на тот момент действовала вся российская экономика. Когда мы даем взятку медсестре, чтобы быстрее пройти очередь — это тоже коррупция. И если мы хотим эту коррупцию победить, мы должны начинать с себя, с таких мелочей. Говоря же о начале 90-х, стоит вспомнить, что после распада Советского Союза поле было свободным, все возможности были открыты. Многие компании, которые начинали тогда, выросли в международные концерны.

— Это был час рождения олигархов, таких как Михаил Ходорковский, с которым вы встретились достаточно рано.

— Я познакомилась с ним в конце 80-х, в годы горбачевских реформ. Тогда невозможно было предвидеть, каких высот он достигнет. Потом он здоровался со мной только в присутствии мужа. Моих миллиардов ему не хватало, чтобы меня заметить и поприветствовать. Я где-то читала, что Ходорковский сам признавал, что не всегда правильно обходился с людьми.

— Этим можно оправдать те десять лет, которые он провел за решеткой?

— Как минимум второй процесс у меня вызывал много сомнений. Ведь его приговорили за то, что он присваивал нефть, которую официально продавал — это было абсурдно.

— Российская экономика тесно связана с власть имущими в Кремле. Что изменилось для предпринимателей в путинской России по сравнению с ельцинскими годами?

— В 90-е годы ситуация еще была такова, что бизнес-элита доминировала в политике, оккупировала власть…

— Бизнесмены в известной степени «назначали» президента. Теперь же Путин «назначает» олигархов.

— К сожалению, после 2000-го в списке богатых появились в основном те, кто завязан на государственные деньги. А сам по себе бизнес, завязанный на государственных подрядах — это уже не бизнес в чистом виде. Кстати, моя дочь пишет сейчас в университете работу на эту тему.

— Что лучше для России: господство олигархов или господство президента?

— Мне тогда не нравилось, что олигархи захватывали власть. Если государство не ставит границ, то бизнесмены могут превратиться в бандитов. Такова человеческая природа. Но если власть, в свою очередь, вмешивается в бизнес, это тоже в корне неверно. Государство никогда не было эффективным предпринимателем и никогда им не будет.

— Тогда чего бы вам хотелось?

— России нужно нормальное, здоровое взаимодействие между властью и бизнесом. И каждый должен заниматься своими задачами. Политики — политикой, предприниматели — бизнесом. Здесь нужно четкое разграничение.

— Почему в 2011 году вы спешно покинули Россию, после того как в октябре 2010 года ваш муж Юрий Лужков был отправлен в отставку?

— Он отказался поддержать планы тогдашнего президента Дмитрия Медведева переизбираться на второй срок. Медведев за это отомстил, отстранив моего мужа от власти. Все очень банально.

— Медведев захотел остаться на второй срок? Вот уж не думали, что Медведев способен на заговор против своего покровителя Владимира Путина.

— От политических оценок я воздержусь. Я лишь рассказываю, как все было. Если бы вы оказались на должности главы государства, то вы бы сами удивились переменам в себе.

— С 2007 года вы, по информации Forbes, потеряли три четверти своего состояния. Какие активы у вас еще остались в России?

— Только один отель в Санкт-Петербурге. Я была вынуждена продать «ИНТЕКО» за порядка 1,2 миллиарда долларов — намного ниже рыночной стоимости, составлявшей около 3,7 миллиарда долларов. Новый мэр Москвы Сергей Собянин в нарушение закона стал отменять уже подписанные постановления, которые позволяли моей компании строить на земле, купленной у третьих лиц. Это не была городская земля. Кроме того, у меня безосновательно пытаются отобрать имущество — участок земли в Москве — что я до сих пор оспариваю в судах.

— У вас пытаются отобрать землю, и ваши юридические контрмеры пока оставались безрезультатными.

— Да, но мы все еще находимся в процессе. Суды продолжаются. Сейчас мы ждем экспертной оценки.

— Бежавший в Лондон глава Банка Москвы рассказывал нам, что президент Медведев, отправляя в отставку вашего мужа, преследовал собственные, вполне определенные бизнес-интересы. Это так?

— Я вполне верю, что это могло быть так. Москва — как золотое дно, это самый богатый регион России. При слове «Москва» у всех слюнки текут. Что же касается Медведева, я не понимаю, почему ему дозволяют до сих пор оставаться премьер-министром — при том, насколько плачевно обстоят дела в нашей экономике.

— В чем его вина?

— Утверждать, что всему причиной якобы низкие цены на нефть и западные санкции в связи с украинским конфликтом, — абсурдно. В России проблемы потому, что у нас не улучшается экономическая политика, и потому, что мы слишком долго почивали на дорогой нефти.

— Что нужно менять?

— Результат тех или иных действий в экономике — предсказуем, потому что это наука. Если создать бизнесу благоприятные условия, то он идет. Если ставить ему препоны, например, давать заказы только своим друзьям, как это происходит сегодня, то тем самым ты отпугиваешь капитал, который бежит из страны. Кроме того, в России, к сожалению, до сих пор доминирует монетаризм. Когда в декабре прошлого года Центробанк повысил учетную ставку до 17%, многие фирмы одной ногой оказались в могиле.

— Западная стратегия, цель которой заключается в том, чтобы посредством санкций против друзей Путина и их компаний вынудить Кремль переосмыслить украинскую политику, дает результаты?

— Государство продолжает оказывать поддержку крупному приближенному к власти бизнесу. А вот частные компании и небольшие фирмы страдают. И это ужасно.

— Западу следует продолжать свою санкционную политику?

— Трудно сказать. Хотя бы потому, что не я эти санкции принимала, и против меня они не вводились.

— Но вы согласны, что санкции явились логичным ответом на аннексию Крыма?

— Я русский человек, а для русских Крым был, есть и останется русским. Мой муж был на переднем крае борьбы и яростным противником того, чтобы после распада Советского Союза оставить Крым Украине. В Совете Федерации он тщетно пытался не допустить подписания договора о нерушимости границ.

— Факт остается фактом: российская аннексия Крыма нарушила данный договор и международное право.

— При отделении Косова от Сербии Европа не интересовалась международным правом.

— Ваш фонд Be Open, основанный три года назад, в ледниковый период в политике призван наводить мосты между Востоком и Западом?

— Да, мы сводим вместе молодых людей со всего мира независимо от географии, причем наша главная тема — дизайн. Я жертвую на его деятельность около 10 миллионов долларов в год.

— Разве в мире нет более насущных проблем, решению которых вы бы могли поспособствовать? Голод, война, эбола?

— Если бы люди думали только о том, как себя накормить и излечить, то искусства бы не было. Миру нужны и те, кто посвятит себя прекрасному и будет покровительствовать ему.

— Говорят, что филантропия имеет целью успокоить совесть…

— Я принадлежу к другой группе филантропов. Мне нравится встречаться с людьми, с которыми я как предприниматель, вероятно, никогда бы не познакомилась. Но я не забываю о своем происхождении. Я начинала на московском инструментальном заводе, где работали еще мои родители, и не стесняюсь своих корней.

— Сегодня у вас сохранились связи с Россией?

— Я летаю туда почти каждый месяц.

— Что, если бы сегодня кто-нибудь предложил вам занять какой-либо высокий политический пост?

— Все зависит от того, кто выступил бы с таким предложением.