Мне бы хотелось...

Если надолго оставить женщину одну, у нее заводятся Мысли и она их Думает. В силу женских особенностей, ни к чему хорошему это не приводит

 

Прочитала вчера рассказ "Мне бы хотелось, чтоб меня кто-нибудь где-нибудь ждал" Анны Гавальды, французской современной писательницы. Это сборник новелл, повествующий разные истории из жизни. Люди разных социальных кругов, разной профессии, разного воспитания и образования. У них есть друзья, семьи, дети, работа, но всех их, таких разных, связывает одно единственное чувство. Они одиноки. В этом своем бушующем мире, они одиноки. 

Почему так происходит?

Мы живем среди людей, постоянно общаясь с ними. У нас есть друзья, родственники, родители, сослуживцы, компаньоны, но иногда не хватает одного единственного... Чем старше мы становимся, тем сложнее впустить человека в свой мир. В свой маленький домик бытия, где много потаенных комнат, есть чердак и подвал. В свой чистенький дом сознания. Мы боимся, что нам намусорят, боимся, что сломают мебель, опасаемся, что в нашей стерильности наведут беспорядок. И с каждым новым человеком, появившемся в нашей жизни, мы уже загодя уверены, что именно так он и поступит. Использует нас, обдерет до нитки, а после уйдет, оставив в хаосе. Когда было 20 лет, такого страха не наблюдалось. Мы были смелые, искренние, отзывчивые. Мы любили сердцем. А сейчас мы любим разумом. Тем самым мозгом, который создан не для любви, а для мышления. И мы не любим, а оцениваем человека, анализируем, проверяем и ни капельки не доверяем. И чем больше он проходит наших проверок, тем ожесточеннее мы выдумываем все новые и новые лабиринты к нашему сердцу. "Ах, какой наглец! Сумел обкрутить меня. Так вот, получи еще одну проверку" И еще, и еще, и еще... Мы опираемся на опыт. Нам почему-то кажется, что если один человек смог так поступить, так будут поступать постоянно и всегда. И мы заранее отворачиваемся от человека в опаске, что он нам навредит. Мы не даем шанс этому человеку. А при том, тот самый человек, так же боится нас, как огня. Потому что и у него был печальный опыт, обман, крах. "Романтик - это человек, который верит в любовь, но ещё не знает, что это такое. Циник - это человек, который знает, что такое любовь, но уже в неё не верит." И мы становимся циниками.  С шипами. И бродим по этому миру в одиночестве. Мы боимся одиночества, мы хотим, чтобы оно закончилось. И мы боимся в свой мир впустить человека, чтобы он нарушил наше одиночество. Опыт... Тогда мы влюблялись, мы жили сегодняшним днем, мы любили не за что-то, а кого-то. Тогда мы не задумывались о том, где жить, что есть, мы наслаждались мгновением. Детство? Возможно. Только в детстве люди способны на искренние чувства, не омраченные прагматизмом. Сейчас, глядя на человека, мы думаем о том, какая у него квартира- машина, какой доход- расход, какой жизненный ритм и уклад. Мы не хотим компромиссов. А как же флер? А как же эмпатия? К черту посылаются чувства, когда у человека нечего за душой.

Было на моей жизни свидание, когда мужчина добивался от меня честного ответа об уровне заработной платы. Мол, бухгалтера ведь хорошо получают. И было знакомство, когда после некоторого диалога, мужчина сразу задавал вопрос, киевлянка ли я. Ведь он был приезжим. Никакой романтики, никакой сентиментальности, только холодный расчет. А как же чувства? Они уже не нужны в нашем социальном обществе? Мы их прячем. И в этом случае каждый находит свои крайности. Кто-то свое одиночество топит в бесшабашных связях, когда качество уже не имеет никакого значения. Кто-то в бурных гуляниях, окружая себя толпами людей, случайных знакомых а-ля друзей. И они насыщают жизнь круглосуточно, забивая острое чувство тоски. А кто-то прячется в глубокой пещере, от всех подальше и поглубже. А на входе в пещеру кованная не пробивная дверь с табличкой " Я сам с собой!" Чем старше мы становимся, тем сложнее. 

Иногда я сожалею, что не вышла замуж тогда, в свои неполных двадцать лет. Возможно, у меня бы не было страха, что кто-то разобьет мое сердце. Но оно ведь было бы разбито об одиночество. Но с тем мужчиной, в том сейчас чуждом для меня мире. 

Я почему-то все еще верю, что человек меня найдет, поймет и не обидит. Но всякий раз, когда на моем пути попадается новая фигура, я включаю свой рентген. Автоматически. И только рассудительный анализ по социальным нормам- годен/ негоден.

Один поклонник засыпает меня звонками, просит о встрече, всякий раз видя меня в онлайне, заводит со мной диалог. Квартира, машина, должность, хороший оклад. Но я его боюсь. Я его опасаюсь, рядом с ним мне не спокойно. Несмотря на его галантность, аккуратность в обращении со мной. Интуитивно я понимаю, что он не мой рыцарь в золотых доспехах, и я стойко держу оборону своей крепости.

Есть и другой человек. Хороший славный парень, умный и талантливый, без квартиры и машины. К которому возникла сильная эмпатия, заставившая меня вылезти из моей ракушки на божий свет. Но я категорически его боюсь. Я запрещаю себе влюбляться в него, опасаясь, что будет мучительно больно. И он боится меня. И я это чувствую. Но рядом с ним мне спокойно и комфортно. Не логично...

Как так может быть? Почему наши сердца в полной власти рассудка. Осторожного, холодного, жесткого рассудка, который не позволяет вольностей в эмоциональном плане. Опыт...  Одиночество... Мы не смеем... мы опасаемся... мы стесняемся... мы боимся быть непонятыми... не хотим быть навязчивыми...

Хочу обратно двадцать лет! Когда еще нету опыта Феникса, когда еще солнце не только светит, но и греет, когда не боишься. Когда веришь и доверяешь, когда доверяешься. Когда искренне любишь не за что-то, а любишь человека, личность, его дух!

Солнечное желание
 

Я - наилучшая изо всех зол!!!

Говорят, что когда идешь под проливным дождем, наступает момент, когда уже становится все равно, и никуда не спешишь... Таки да... Вчера попала в дикую грозу... гром, молния, дождь стеной. Я, естественно, без зонта. Более того, я в легком кардигане на маечку... И вот иду я ночью по набережной, промокшая до самой потаенной ниточки, и уже никуда не спешу. День был солнечным, ночь теплой. Дождь поливает меня ливнем, вода капает с носа, слизываю капельки с губ и уже все равно. А ведь действительно, куда спешить, когда и так вся мокрая. Смысл бежать? А еще я вчера поплавала. В детстве я всегда обходила лужи десятой дорогой, а когда не удавалось стояла на месте. И отцу приходилось меня переносить. И вот вчера я плыла по щиколотку в воде.И даже получала от этой детской забавы искренее удовольствие. Так интересно. Жаль только любимых туфель. Надеюсь, они не очень пострадали. Все- таки первый их сезон. Так сказать, с крестовым крещением их. Вчера посетила вокзал. Когда я оказываюсь на вокзале, всегда такое воодушевление, предвкушение дороги. Но вчера такого ощущения не было. Сдавала билеты. Моя гастроль не удалась. Из-за семейных забот все отменилось в ожидании чуда. 

А вы когда- нибудь наблюдали за спящим человеком? Вчера я тихонечко пробралась домой, струи воды стекают по мне ручьями. Прокралась к маме за феном. Когда человек спит, он видит сны. И когда Оле- Лукое открывает над человеком свой радужный зонтик, он видит яркие приятные сны. На лице беззаботность. Уходит усталость, грусть, давление социума. Разглаживаются морщинки, лицо светлеет. А вот у мамы есть даже коллекция кадров меня спящей. Компромат, конечно, но очень милый.

...Так странно, что человеку для счастья надо. Пару ласковых или развратных слов...

Настроение- отличное. Либо Да, либо Нет, третьего не дано. Когда есть стабильность в понимании, всегда легче дышится. Рада, что после своей дождливой прогулки вроде бы не заболела. А вчера еще тускно так было. Жаловалась знакомому, что как-то все печали собрались вместе и грянули. А он удивился. А ведь и правду, чего горюнится? Красивая, молодая, умная. Главное- маме здоровья, а все остальное будет. Таки, прав. Не поспоришь даже. Пусть все будут здоровы и счастливы каждый своим счастьем.

 

Я счастлива и благодарна сейчас, что все здоровы и счастливы!!!

 

Ваша Солнечная Idria

Прощание с двориком.

Александр Белоус.

В тихом безымянном дворике, сдувая дым с воздушных одуванчиков, привожу свою жизнь в порядок. Беспокойно-бессмысленно я разыскиваю прибежище совести, ведь когда ты в движении – искусы искусства продолжают тебя волновать. Я уже не рекомендую землякам приобретать улыбки, а витрины-дразнилки обхожу стороной. Недуги заслуг не омрачают мой сон, но беспросветным утром фантомы фактов тут как тут. Потомки мудрого Богдана продолжают кормить киевского спрута плотью собственных детей, и мне грустно, что я ничего не могу изменить. Грозы гремят над страной чередой, подтверждая прогноз неутешный пророка. Бесполезны библейские тезисы, ибо в умах землян всё больше заторов. Потянуться б израненной ранью, сосчитав звонкие позвонки, и наложить светлое вето на козлиные козни техасского интеллектуала касательно иракской нефти. Ещё заманчивей – ведь логики я давно бегу – ладонью прикоснуться к своей неокрепшей плеши и, обгоняя облака, перенестись в сельскую глушь. Деревенский живительный воздух старательно переработает миазмы разума в долгие выдохи медленной меди. Гуд настырных насекомых перемешается с многоголосием пернатых, оперение которых напомнит мне цвет твоего платья. Ты надела его на свиданье с трубадуром трущоб, и семейство камелий я бесстрашно тебе подарил. Видение предельно молодеет, устремляясь в нарастающее завтра. Бесчисленные оттенки зелёного сплетают наивный венок, и стандартные мурашки радостно проносятся по клавишам тела. Заветные приветы близят срок взаимного интима. Сиреневое марево находит ищущие губы, и аллилуйя поцелуев творит ноктюрн любви нескладный. Погружаясь в набухшую влажность, забываю о собственной глупости, ибо имя её несказанно. Завихрения нежности откровенно-беспечны, и легкий ветерок нашептывает рассветную сказку детства. Мгновение медлит, как Гамлет, и неясно к чему мы придём в настоящем. Нагое благо выскальзывает из объятий, и образные галлюцинации неспешно гаснут. О наслаждение пробуждения! О промелькнувшие изгибы дорог! О робкие пробелы пространства! Я снова в келейном плену дворика, где соседский мальчишка, узнав о подписании Киотского протокола, рисовал в альбоме солнце. Глубины глухи, ведь никто не обеспокоился моим отсутствием. Пытаясь вычислить координаты счастья, я самозабвенно удалялся в запредельные сферы и его подлинные очертания оставил на бумаге. Пусть не всегда рука была тверда, как гегелевские триады, но священный ритуал ритмики не отдан на откуп восторгам торгаша. Давку у книжных прилавков из-за моих творений окрысившиеся выси, конечно, не допустят. На чистоты частотах, о хлебе позабыв насущном и бред презрев литпремий, я с двориком отроческим прощаюсь и – пребывая в ней – я к Ней стремлюсь в безмерье. Туда – где зной выпивает фонтаны, а глаза зажигают радугу для любимой. Туда – где будущее безимунно, а вежды надежды подымаются на Восток. Туда – где наследник котомки постигает ход вселенских крыльев, а ресницы светила вдохновляют первопроходца. В скопленье разноверящих племен дышу на ощупь, во времени дрейфую ирреальном и ереси несрочные рождаю…

За Одессу.

Томное одесское лето, такое лето, которое может быть только в Одессе. Окна нараспашку с ночи, потому что ночи такие же, как лето — томные, со звуками цикад и запахом акации, разбавленным запахами одесской кухни.
Одесская кухня начинает свой нелегкий труд в шесть утра и заканчивает за полночь.

 

На этой кухне решаются мировые и местные проблемы.
Обсуждается все — от того, как сыграл «Черноморец», до Суэцкого кризиса, и что брать с собой ТУДА, и что пропустят, и что это таки будет стоить.

Как пахнет одесская кухня, так это, скажу я вам, — отдельная тема.
О, эти запахи юга, неповторимые и такие родные.
Где еще так будет пахнуть семечковое масло, как в Одессе.
Если вы скажете, что это подсолнечное масло, то вы не из Одессы.
Как пахнут синенькие, запеченные на чугунной сковородке, и лук, пожаренный на настоящем гусином сале, заготовленном на зиму.
Боже, какие шкварки мажутся на этот кусок ржаного хлеба, и кто тогда знал за магазинную колбасу.

А тазик с салатом из помидоров, огурцов и всего того, чем богат Привоз, заправленный тем самым маслом.

Молодая картошечка, политая им же и просыпанная свежим укропчиком, а к ней — свежие котлетки из парной телятинки, потому как холодильники были редкостью, что удивительно, и все закупалось на Привозе или на Новом базаре ежедневно. И потому было наисвежайшее.
А штрудель, приготовленный из ничего, а это ничто было — из грецкого ореха, сушеного абрикоса, сливы и теста, замешанного на молоке и масле.
Эту песню можно продолжать бесконечно, но и тогда она не будет завершенной, потому как Одесса без покушать — не Одесса.

Роза Аркадьевна, крашеная блондинка неопределенных лет в сотню с гаком кило веса, в десять вечера жарит на примусе котлеты.
— Розочка, — спрашивает моя бабушка, — а что вы так поздно жарите?
— Екатерина Абрамовна, а вдруг завтра война, и я — голодная?
А как говорят на этой кухне! А что за язык у этих хозяек, чтоб они были здоровы!

С балкона второго этажа дома напротив тетя Аделя кричит моей бабушке:
— Катя, шо ты там ложишь до синеньких, шо мой Ленчик уже третий день не ест дома?
— Ой, Аделя, я тебя умоляю, ты же знаешь эту Цилю Островскую, что с угол Торговой и Канатной, ну — ту, от которой хромой Лейзер сразу после войны ушел к Мане Волобуевой, которая стоит у кино и торгует газировкой.

— Ну?
— Ну, так вот она сказала, штоб синенькие имели густой вкус, так их надо чуть полить уксусом.
— Хто?
— Тю, так Маня же и сказала.
— Шоб она подавилась, твоя Маня!
— Аделя, а что имеешь к Мане?
— Я?
— Нет, я.
— У меня таки уксус закончился, а Ленчик скоро придет, и шо я ему скажу? Шо у тети Кати синенькие вкуснее, чем у родной матери, по причине уксуса?

— Аделя, я тебе уксус налью, но ты помнишь, что ты еще не отдала мне два кило сахара, а Яше не вернула десять рублей за ту пару кур, что он взял для тебя в субботу на базаре.
— Катерина Абрамовна, вы еще вспомните, шо мой Наумчик, царствие ему небесное, кушал у вас компот в 39-м и чуть не подавился, или так не было?
— Аделя Израилевна, позволю себе заметить, что вы подлый человек и настоящая хайка, чтоб у вас рот замолчал.  

Все, ссора навеки, и война объявлена по всем правилам дипломатического этикета.

Воюющие стороны разошлись в стороны для начала военных действий.

С балкона начинает работать тяжелая артиллерия.

— Люди, посмотрите на это нахальство!

— Мине имеют вспомнить за пару паршивых курей, которые сдохли до того, как их взял в руки этот резник — Сюля.

— Это мине вспоминают за сахар, когда у прошлом годе ее муж две недели просидел у моего телевизора за так, и я ему не мешала поесть, когда эта подлюка, его жена, уехала в Хмельник на свой родон.

Первый этаж не остается в долгу, и минометный обстрел пытается подавить огонь противника.

— Что, чтоб мой Яшенька — и хавал то, что твои поганые руки готовили, да он лучше подавится, но не будет есть с твоих рук.

— И вообще, я ему заготовила так, что можно было год, не то что две недели прокормить всю мишпуху. 

Война бы продолжалась еще долго, но на горизонте появляется тетя Фаня, которую не любил весь переулок за то, что после войны ей досталась самая лучшая комната в коммуналке всего с тремя соседями.

Ко всему еще тетя Фаня была туга на ухо, чрезвычайно скупа, сварлива не в меру, и ее муж, старый Зисер, вернулся с войны инвалидом, что позволило ему добиться единственной на весь переулок инвалидной мотоколяски, которой не завидовал только слепой, да и ко всему ее квартира через коридор примыкала к нашей.

— Катя, — совершенно миролюбиво обращается тетя Аделя к моей бабушке.

— Что, Аделя?

— Катя, ты шо не видишь, кто это там идет?

— Или! — восклицает моя бабушка.

За войну все забыли, потому как приближается общий враг.

— Фаня Моисеевна! — обращается бабушка к идущей соседке.

Та делает вид, что ее не слышит, потому что знает, что ничего хорошего от беседы не выйдет.

— Фаня! — уже на повышенных тонах звенит голос бабы Кати.

— Ну! — это тетя Фаня пытается противостоять возможной атаке.

— Что — ну? Вы не на Привозе, где биндюжники с подводами, и я имею спросить, когда вы будете выносить ваше смиття, а не сувать весь ваш дрек в мое ведро?

— Катерина Абрамовна, мне на вас стыдно смотреть за ваше хамство. Чтоб мой геройский муж так был здоров, как мне надо кидать свое смиття до вашего мусора.

— Вы что, хотите сказать, что я это выдумала? Аделя, ты слышала за эту подлую ложь? Это такое хамство, такая нахальства, что я вас умоляю.

Тетя Аделя поддерживает родственницу, с которой пять минут тому назад готова была воевать не на жизнь, а на смерть:

— Катя, шо ты с нее хочешь, она же ущербная, ее Зисер за ней устал жить, шо удивительно.

Тетя Фаня все же прорывается сквозь строй шпицрутенов и скрывается в коридоре, ведущем в ее хоромы, а родственницы продолжают смачно обсуждать торжество справедливости.

— Ой, Аделечка, — вдруг спохватывается баба Катя, — мой Янкель скоро с работы, а у мене еще примус не запален. Сейчас Алик тебе уксусу занесет.

Войны как не бывало, потому что был найден общий враг и ему был нанесен полный разгром.

Это все Одесса пятидесятых-шестидесятых годов…

А одесский Привоз, так это вообще тема для целой повести, которая ждет своего Бабеля или Жванецкого.

— Женщина, чем вы кормите ваших кур?
— А шо?
— Хотела бы тоже так похудеть.

— Дамочка, что вы щупаете этот огурец? Идите домой и щупайте своего мужа, а огурец надо есть, а не щупать.

— Женщина, почем ваши бычки?
— Вы имеете спросить или вы имеете купить?
— Я таки прицениваюсь.
— А вы купляйте и потом будете прицениваться.
— А шо вы мене указываете, как мне жить?
— Ой, я ей уже слова не могу сказать, чтобы она хай не подняла.

— Сколько стоит эта лошадь?
— Но это курица, мадам.
— Я смотрю на цену.

— Пшенка, пшенка, горячая пшенка! — несется с угла. Так у нас называют вареную кукурузу.
— Мадам, ваша пшенка свежая?
— Или!
— Так еще урожая не было.
— А вам пшенка нужна или урожай? Женщина, не задерживайте народ из очереди.
— Где вы видите очередь ?
— Скоро будет, если вы будете мне голову за урожай морочить. 

А поездка на знаменитый курорт Куяльник, где на лимане мы с ног до головы обмазывались грязью, засыхавшей черной коркой на жарком южном солнце, а потом шли смывать ее в одесский аналог Мертвого моря, за которое тогда никто не слышал.

Туда ходили автобусы Львовского автозавода ЛАЗ, с двигателем, расположенным сзади, и с узенькими дверцами-гармошками, отрывающимися наполовину.

Автобус в Одессе берут штурмом, даже если народу немного, но на Куяльник автобус всегда был набит битком.

Водитель трамбовал народ, периодически тормозя, и таким образом освобождал места для следующей остановки.

И вот в таком автобусе с заднего сидения раздается истошный женский вопль.

— Мужчина, шо вы на меня легли?

Автобус замер в предвкушении интриги.

— Шоб я на вас лег? Так шоб вы мене доплатили, так я б на вас не лег.

Потом еще минут десять весь автобус трясло от хохота, и водитель не мог ехать. 

А какие кассиры ездили в тех автобусах!

Их почему-то называли кондукторами, хотя это совершенно другая специальность.

Обычно это были дородные дамы бальзаковского возраста, с подвешенной на безразмерном животе сумкой и рядом рулончиков с билетами на разные тарифы, расположенными на бюсте, потому как назвать грудью эти вершины будет неправильно.

— Проходим, граждане, приготавливаем мелочь, передаем с передней двери, пока всех не обилечу, автобус будет стоять как вкопанный, чтоб он был здоров.

— Мужчина, что вы мне суете? Где вы это взяли? Я понимаю, что это пятьдесят рублей, но если вы такой богатый, то ловите такси, а не лохов в автобусе.

— Посмотрите на его. У меня дневная выручка меньше, чем он протягивает, так я шо, должна из своих докладывать, чтобы ему разменять?

— Хухем, он думает, что я его повезу за так. Семен, останови, и пусть он идет и меняет, а мы поедем потихоньку.

— Эй ты, шлимазл, не отворачивайся и дай тете денег, я тебя запомнила, шо ты не любишь расставаться с деньгами, а я не люблю возить задаром.

— Мужчина, шо вы стоите, как памятник Дюку, проходите не задерживаясь.
— Я не могу.
— Люди, посмотрите на него. Он не может, как будто это и так не видно — странно было бы, если бы он смог.

— Не стой, придурок, и не смотри на меня так — автобус не тронется, пока ты не сдвинешься с открытой двери.

— Женщина с чемоданом, вы его себе на голову поставьте, а не в проходе — людям некуда стоять.

Тщедушный мужичок спрашивает ее, куда автобус едет и какой это номер.
— Тю, а может, он не туда?
— Так куда?
— А куда вам надо?
— Мне на дачу Ковалевского.
— Я знаю? Поговорите с шофером. Он приличный человек, и может, он вам поможет.
— Чо, неужели довезет?
— Щас, идиот! Он может остановиться, шобы ты успел выйти, потому что автобус в другую сторону. 

Где она, моя Одесса, город моего детства и юности?

Где этот неповторимый одесский говор, с его неподражаемым юмором, с его такой необъяснимой харизмой и колоритом?

Той Одессы уже нет и не будет.

Одессу, о которой было сложено так много песен, уже не вернуть.

Она растворилась на безбрежных просторах Москвы, Израиля, США и других привлекательных мест.

Эмиграция 70-90-х унесла большую часть тех, кто внес такую огромную лепту в то, что Одесса стала такой, какой я ее запомнил.

Нет, я не говорю за греков, русских, татар, украинцев и многих других славных народов, живших бок о бок и не разделявших друг друга по крови, что они не были причастны к тому, что из себя представляла та Одесса.

Или!

Как принято у нас говорить, но я так думаю, что наша доля не самая малая.

Как пел мой знаменитый земляк Лазарь Вайсбейн, со слезами на глазах.

Есть город, который я вижу во сне...

Я его вижу во сне очень часто. 

Словарик к статье:

Хмельник — курорт в Украине, знаменитый своими радоновыми ваннами.
Хухем — умник.
Шлимазл — неудачник.
Дача Ковалевского — район Большого Фонтана.

************************************************************************************************

                

 Из комментариев:

Уважаемый, Александр, сердечное спасибо за прекрасный юмор!!! Всегда был фанатом Одессы и именно ее золотого периода времени. Каждый из проживавших в ней народов дал частичку своей культуры и незабываемого колорита. Это просто неподражаемый юмор... Вам, Литевскому от Юрмальского старый одесский анекдот, но в стихах:

Однажды в модную больницу
Залёг с инфарктом одессит,
Занёс Господь его в Столицу,
Где башня Эйфеля стоит.
Французы – умницы и доки,
Вернули к жизни мужика,
Но не хочу я эти строки,
Листать совсем издалека.
Этюд  картины писан маслом,
Обед в палате номер пять.
Внесли поднос в порядке частном,
И положили на кровать:
Марсельский суп на дне тарелки,
И четвертинка от яйца,
Морковки треть, намёк на гренки,
Да сантиметр огурца….
Обед – мечта для лилипута,
Но наш больной, то одессит,
На всю еду ушла минута,
А после он им говорит:
- «Скажу я ша за кулинарку,
Но чтоб закончить благодать,
Мне принесите с почты марку -
Люблю, наевшись, почитать…».

Удачи и творческих успехов!!!

 

 

 

 

Секреты Лысой горы в Киеве: Почему здесь сходят с ума и исчезают люди

«Лыска», как называют это место в народе, «славится» не только многочисленными легендами о ведьмах, которые любили собираться здесь на свои шабаши, но и вещами не менее жуткими. Многие киевляне до сих пор предпочитают обходить это место стороной – и на то, оказывается, есть абсолютно объективные причины.

Дурную славу Лысая гора впервые обрела в 1240 году. Именно здесь, в многочисленных пещерах, скрывались уцелевшие после взятия татаро-монгольской ордой Киева горожане. Известно, что хан, не желая «вылавливать» из подземных лабиринтов беглых киевлян, приказал попросту… замуровать входы в пещеры. По некоторым подсчетам, около тысячи человек были похоронены заживо. Интересно, что часть этих пещер до сих пор не изучена – с начала XIX и по 70-е годы XX века Лысая гора была военным объектом, где какие-либо исследовательские работы были запрещены. Ну а в наше время, видимо, традиционно нет финансирования.

Дальше – больше. Во времена Петра І, в начале 18-го века, на Лысой горе была возведена крепость с многочисленными подземными резервуарами, куда закачивались тонны воды из Днепра. И это все на случай захвата укрепления неприятелем – тогда его можно будет затопить вместе с войском врага. А самое печальное в этой истории то, что около трех тысяч крепостных украинских крестьян, принимавших участие в строительстве, по приказу князя Меньшикова были убиты – утоплены в колодцах, которые сами же и построили.

Окончательно репутация «злого места» у Лысой горы закрепилась через почти семь столетий после взятия Киева монголо-татарской ордой – да и до этого, стоит сказать, местные жители не жаловали ее своим присутствием: по данным краеведов, горожане пугали «Лыской» непослушных детей и запрещали даже приближаться к ней.
В 1906 году почему-то именно здесь устроили «официальное» место казни так называемых государственных преступников – на одной из полян горы стояли виселицы. Хоронили казненных, как говорится, не отходя от кассы. Всего за несколько лет на Лысой горе высший приговор был исполнен около двухсот раз. Кстати, даже в наше время здесь можно найти характерные узкие прямоугольные ямы, заготовленные в начале 20-го века палачами, но так и не дождавшиеся своих «клиентов».

В 1918 году в городе произошел чудовищной силы взрыв – рванули артиллерийские склады, расположенные на Лысой горе. До этого времени Киев, а, возможно, и вся Украина, ничего подобного не видела – говорят, от взрывной волны полопались даже витрины магазинов на Крещатике и стекла окон университета святого Владимира – нынешнего красного корпуса «универа» Шевченко.

Сами киевляне не отрицают того, что «Лыска» – место не из самых приятных: «Что касается, как бы так сказать, атмосферы этой местности, то она действительно необычна. Здесь даже в солнечный день как-то не по себе, некомфортно, – поделился своими впечатлениями киевский экскурсовод Алексей Балдашов». «Лысая гора окутана множеством легенд, – рассказал народный целитель Анатолий Шевченко, – большая часть которых, конечно, является обычными выдумками. Но то, что с психикой людей в этом месте происходят некоторые «изменения» – доказанный факт».

И, как бы в подтверждение этих слов, стоит отметить, что во второй половине 19 века, когда здесь располагался Лысогорский форт, начальником гарнизона была издана инструкция, в которой, среди прочего, говорилось: «Перед выходом в караул офицер обязан предупреждать солдата, чтоб он не смущался непонятных шумов, - то всего лишь порыв ветра или крики ночных птиц». В период немецкой оккупации Киева, с 1941-го по 1943-й год, на Лысой горе была расположена немецкая танковая часть, которая стала своего рода рекордсменом по количеству солдат, сошедших с ума, и самоубийств личного состава. Историки, работающие с архивными документами тех времен, часто сталкиваются с рапортами вояк Вермахта, в которых описываются их встречи с «необъяснимыми явлениями».
И в наше время Лысая гора может «похвастаться» наибольшим среди прочих мест Киева количеством самоубийств: по данным МВД, еще с советских времен здесь фиксируется, как минимум, от одного до пяти случаев в год.

Недавно, когда были открыты засекреченные при СССР архивные документы, на поверхность выплыли любопытные факты. В 70-х годах прошлого века несколько солдат, проходивших службу в «лысогорской» части, во время ночного дежурства решили поспорить, кому из них и за какую сумму «не слабо» прогуляться по темным подземным ходам бывшего форта. Смельчака, который согласился на подобное испытание, больше никто не видел. На утро командованием части в подземелья была отправлена поисковая группа – и тоже не вернулась. Ни через сутки, ни через трое, ни через неделю. Говорят, из подземных коридоров форта доносились глухие звуки выстрелов… Интересно, с кем пришлось воевать пропавшим без вести солдатам? Инцидентом заинтересовался КГБ и… не придумал ничего лучшего, чем замуровать вход в злосчастный лабиринт.

Но на этом все не закончилось. В одном из рапортов того времени идет речь о постовом, который среди ночи с криками открыл беспорядочную стрельбу. Чтобы утихомирить «взбесившегося», дежурному офицеру пришлось застрелить солдата. По официальной версии, рядовой Соловцов стал жертвой психического расстройства и галлюцинаций.
В 1975 году геофизик Виктор Степанов был уполномочен специальной комиссией исследовать территорию Лысой горы. В своем докладе «наверх» ученый сообщил, что военную часть нужно «убрать». В скором времени так и произошло.

С 1982 года гора носит статус природного парка. Вот только гулять там не совсем безопасно. Да и многолюдным его не назовешь…