Больше всего я не любила пиры и праздники, особенно, когда съезжались гости со всей округи. У меня сразу прибавлялось забот. На пирах я, конечно, не сидела, я бегала по лестницам туда-сюда, помнила тысячу вещей и отдавала три тысячи распоряжений.
Уже на следующий день голова у меня болела больше, чем у самого беспробудного пьяницы, а ноги и спину ломило сильнее, чем у самых буйных танцоров.
На этот раз наш южный сосед граф Эглиа привез с собой целую актерскую труппу, которую я с трудом разместила в новом, еще не до конца отстроенном флигеле. Артисты были веселые и неприхотливые и, в общем, мне понравились. А один из них, почти что мой ровесник, умудрился поцеловать мне руку и поблагодарить за заботу, чем окончательно примирил меня с приездом такой шумной толпы. Я пришла к себе, отдохнула, собралась с мыслями и решила, что на представление пойду обязательно.
Ночи стояли теплые и звездные, поэтому сцену сделали в парке, там же, поближе к реке, поставили столы для гостей. Смотреть представление разрешалось всем, кто не занят на кухне. Господам поставили кресла перед сценой, прислуга пришла со своими стульями и села поодаль. Я не относилась ни к тем, ни к другим, поэтому совершенно глупо стояла в стороне, делая вид, что озабочена и сейчас уйду.
В первом ряду сидели Леонард и Корнелия. Темноволосая, в черном платье, она почти сливалась с темнотой, только ее алмазное колье сверкало в свете факелов. По другую руку от Леонарда сидел Веторио, коей чести совершенно не заслуживал. Остальные прихлебатели размещались во втором и третьем ряду.
Рядом с наглым рифмоплетом, и это было совсем немыслимо, сидела сама Арчибелла Альби. Уж она-то знала, как одеться, чтобы все смотрели не на сцену (и не на Корнелию), а на нее! Платье на ней было совершенно белое, расшитое золотой гладью, волосы – рыжевато-медные, яркие, в волосах такие душистые лилии, что я даже за пятнадцать шагов ощущала их аромат. Истома и желание исходили от этой белой цветущей фигуры в кресле. Будь я мужчиной, у меня наверняка была бы только одна мысль: схватить ее и утащить вон в те кусты, стиснуть ее и надкусить как сладкую булочку с румяной коркой!
Леонард давно бы так и сделал, не знай он с самого раннего детства о ее недоступности. Он уже привык любоваться ею издалека, послушно разделяя с ней все ее безумства. Она изображала Афродиту – он переодевался Аресом, она становилась русалкой – он превращался в водяного... Ее все должны были безумно любить. Все! Он приказывал! Но никто не смел надеяться на взаимность, когда даже ему, барону Леонарду Карсти было отказано.
Мне очень хотелось рассмотреть ее поближе, поэтому я подошла к Леонарду с каким-то мелким вопросом. Он дыхнул на меня винным перегаром и ответил, что ему всё равно. Воротник его был как всегда расстегнут, смоляные кудри взлохмачены, точно после драки, глаза полуприкрыты устало и самодовольно.
У Арчибеллы на лице было полное блаженство. Она всем была довольна и вызывающе счастлива, как может быть счастлива молодая, красивая, здоровая, богатая и независимая знатная дама, к тому же не обремененная никакими предрассудками. То, что она не подпускала к себе мужчин, совсем не говорило о ее целомудрии, скорее это был ее необычный каприз. А свои молодые кипучие желания она утоляла любыми другими способами. Она позволяла себе всё, причем делала это открыто и даже демонстративно. Она как будто дразнила всех, для кого нормы приличия имели хоть какой-то смысл.
В отличие от грустной и напряженной Корнелии, Арчибелла Альби цвела как роза и благоухала лилиями. Я не то чтобы осуждала ее, но считала, что она родилась не в ту эпоху, и когда-нибудь ей придется расплачиваться за немыслимую свою самоуверенность и дерзость. Я далека была и от восхищения ею, но, тем не менее, ничего более красивого, чем эта женщина, я не видела.
- Сударыня, - послышался насмешливый голос Веторио, - неужели вы собираетесь смотреть комедию?
Теперь я уставилась на него, празднично-нарядного, просто красавца в только что пошитом по нему сиреневом камзоле, в желтых штанах и в белых сапогах, тоже весьма довольного жизнью. Кое-что я о нем уже разузнала.
Вовсе он и не музыкант, так, самоучка. Неутомимо весел, в состоянии рассмешить могильную плиту, любимец местной детворы, абсолютно безроден, в прошлом то ли портной, то ли парикмахер, аристократа из себя не строит и честолюбия лишен напрочь. Ко всем женщинам, кроме маркизы Арчибеллы, равнодушен. Подозрительно много знает, и еще, что уж совсем непонятно, искренне предан Леонарду.
Всё это я выпытала у горничных и кухарок. Сама же я видела одно: он опять собирается посмеяться надо мной, да еще в присутствии моего воспитанника и его благородных гостей. Его забавляет, что старухе не хватило места, и никто о ней не подумал, а она всё вертится перед сценой, умирая от любопытства и не в силах уйти.
Я даже не стала ему отвечать, я думала, что взглядом испепелю его как сушеный лист, так мне надоела его наглость.
- Веста! - премило улыбнулась мне Арчибелла, - забудь ты хоть на один вечер про свои дела! Эглиа уверяет, что это отличная комедия!
- Я слишком стара, - сказала я, - чтобы смотреть комедии.
- У женщин не должно быть возраста, - заявил Веторио и взглянул на Арчибеллу, - вы согласны, маркиза?
- Я согласна с тем, что возраста нет у Весты, - ответила она своим томным и нежным голосом и посмотрела на меня, как любящая дочь на дорогую матушку, - я ее знаю с пеленок, а она всё не меняется. Мне кажется, когда я состарюсь и умру, она будет всё такой же... Право, не понимаю, почему бы тебе не остаться, Веста?
После таких слов Веторио уже ничего не оставалось, как встать и уступить мне кресло. Он хотел угодить маркизе, а маркиза просто одарила меня своей любовью и вниманием. Так я неожиданно оказалась в первом ряду, а он сел в своих желтых штанах на зеленую траву прямо у нее в ногах. Мне показалось, ему это даже понравилось.
- У тебя новое платье, Веста? - заметила Арчибелла и с наигранной печалью вздохнула, - если б у меня была такая талия, я бы тоже носила такое платье, а мне приходится затягиваться как мученице.
На самом деле своим цветущим телом она была вполне довольна и вообще считала, что талия в женской фигуре не главное.
- Я просто худа, - сказала я ей на ухо.
- Мне кажется, что в последнее время ты не стареешь, а молодеешь. Имей совесть, Веста! Мы все скоро умрем от зависти к тебе!
Так мило и непринужденно она мне льстила без всякой цели, наверно, потому что слишком уставала от своего бесспорного надо всеми превосходства. Ей хотелось немножко унизиться и покритиковать себя для разнообразия. А может быть, ей нравилось дразнить Веторио, который там внизу прижимался к ее колену.
Надеяться ему было совершенно не на что, и мне с трудом верилось, что такой легкомысленный тип, как он, сохнет по ней и за полгода не нашел себе ни одной доступной девицы. Если у него нет, как говорят, честолюбия, то почему бы ему не согласиться на женщину попроще, чем маркиза Альби?
- Белла! - повернулся к нам Леонард, - а когда же мы увидим твой театр?
- Мой! - она засмеялась, - твоя челядь этого не вынесет!
Она взяла прядь волос Веторио и намотала на палец. Мне показалось даже, что она это сделала нарочно.
- Мой театр существует только для меня...
Но Леонард ее уже не слушал.
- Тори, - сказал он недовольно, - а ну-ка убирайся отсюда!
Веторио пропустил это замечание мимо ушей.
- Я сказал, вон отсюда! - уже рявкнул Леонард.
Этот крик прозвучал на всю поляну, долетел до реки и растаял, наверно, где-то возле утеса. В парке наступила полная тишина, потому что все разом смолкли, не понимая, что случилось, и что так прогневало хозяина.
На этот раз Веторио сразу поднялся и вместо того, чтобы провалиться сквозь землю, раскланялся как великий трагик после премьеры и только после этого удалился.
Следом за ним, как ужаленная, вскочила Корнелия.
- Ты куда?! - рявкнул Леонард, но она не намерена была ему отвечать.
За Корнелией ушла я. После этой сцены у меня пропало всякое желание там оставаться. За спиной моей заиграли трубы: представление начиналось.
- Ну что? Ты убедилась? - возмущенно спросила меня Корнелия, - он же озверел от ревности! И к кому? К этому клоуну в желтых штанах... нет, это невыносимо!
Мы быстро шли к замку по мощеной дорожке. Она поддерживала длинный подол, но всё равно спотыкалась. Мне хотелось ее как-то успокоить, но я не знала как.
Двор был ярко освещен факелами. Мы увидели необычную картину. На ступеньках парадного входа стоял Веторио со своей глупой улыбочкой и беседовал с седым человеком в грязном плаще. Человек был высокий и плечистый, но сутулый и, похоже, усталый до полного безразличия. Лицо его было сурово и отмечено глубокими морщинами от носа ко рту.
Я остановилась и придержала Корнелию, схватив ее за руку.
- Ты что? - удивилась она.
- Девочка моя, - сказала я взволнованно, - это же Конрад.
- Где?!
- На ступеньках...
Она схватилась руками за щеки.
- Нет, не может быть!
- Разве я могу ошибиться!
Забыв про Корнелию и вообще про всё на свете, я медленно, как сомнамбула, пошла к нему. Конрад посмотрел на меня сверху вниз, с высоты пяти ступеней, но не двинулся с места, и на лице его не было ничего, кроме усталости. Он страшно изменился.
- Мальчик мой, - сказала я благоговейным шепотом, потому что его появление было для меня чудом, - это ты?
Тогда он прищурил глаза, словно плохо меня видел, и остался в недоумении. Он не узнал меня!
- Конрад, - сказала я громче, - это же я, Веста.
- Здравствуй, Веста, - ответил он равнодушно и снова повернулся к Веторио.
Я чуть не задохнулась от обиды! У меня даже в глазах потемнело. Я так ждала его возвращения!
А Корнелия так из темноты и не вышла, пока Конрад не скрылся в дверях. Потом подошла ко мне и дрожащим от волнения голоском спросила:
- Что случилось, Веста?
- Ничего, - я вздохнула, - просто он не желает со мной разговаривать.
- Странно...
- Это барон-старший? - весело спросил Веторио, спускаясь к нам, кажется, всё в этом мире казалось ему забавным, даже собственные похороны.
- Это Конрад, - сказала я, - о чем он с тобой беседовал?
- Ни о чем. Спросил, что тут происходит, и что за гогот стоит в парке. Я объяснил, что Леонард развлекается.
- И всё?
- Еще сказал, чтоб я не спешил о его приезде докладывать. А я ему сказал, что я, конечно, только этим и занимаюсь, когда не подслушиваю и не пишу доносы, но сейчас хромаю на обе ноги и всё равно не смогу моего господина обрадовать.
- Болтун, - фыркнула Корнелия.
Веторио ей только улыбнулся, не нагло, а скорее снисходительно, и в тот момент мне, несмотря на мою затуманенную обидой голову, показалось, что он умнее всех нас.
- Почему он не узнал меня, Тори? - спросила я вполне серьезно.
- Кого ты спрашиваешь! - возмутилась Корнелия, но он не обратил на это внимания и ответил мне тоже вполне серьезно, оказывается, он это умел.
- Потому что он ничего не помнит.
- С чего ты взял?
- Он говорил со мной так, словно я обязан его знать. А на тебя, Веста, он просто не обратил внимания, как на старую служанку. Он вел себя как человек, который помнит только одно: что пять лет назад он был тут бароном.
- Я похожа на старую служанку?
- Ну, разумеется.
Нет, он надо мной не насмехался, он искренне верил, что успокаивает меня. И, наверно, был прав. Я и не выглядела как молодая госпожа. Я и была самая настоящая старая служанка, которую не признал собственный воспитанник. Возмущаться очередной этой наглостью не имело смысла, оставалось только усмехнуться.
- Что-то я тебя не пойму. Так я старая или до сих пор невеста?
- Ты и то, и другое, - сказал он, нимало не смутившись, чем разозлил меня окончательно, ему даже не пришло в голову извиниться за свою прежнюю выходку, на которую я так явно намекала.
- Пошли, - раздраженно сказала Корнелия, - и как ты можешь его слушать? - она нервно потянула меня за рукав и повела по ступеням к двери, - Веста, умоляю тебя, найди его... надо же с ним поговорить, не может быть, чтоб он не захотел с тобой разговаривать! Он, наверно, у себя. Пойди к нему, Веста!
- Ты же слышала, Конрад не торопится сообщать о своем приезде, - сказала я с горечью, - ему никто не нужен.
Мы прошли в проходной зал, из которого разбегались в разные стороны три лестницы: левая – на половину Леонарда, центральная – на половину Филиппа, которую тоже постепенно занимал Леонард, и правая – на половину Конрада, в которой всё осталось по-прежнему, только прислугу его почти всю распустили. Несколько горничных постоянно вытирали там пыль и мыли полы, зимой топили камины, чтоб не было сырости и плесени, а садовник ухаживал за цветами в горшках и кадках. Жизнь еле теплилась в этой части замка, и никто кроме меня не верил, что хозяин однажды вернется.
Я пошла на ту половину. Света там не было, поэтому пришлось взять лампу. Я ходила с этой лампой по всем комнатам и коридорам, но нигде Конрада не нашла. Кричать тоже оказалось бесполезно. Он как будто растворился.
В полном отчаянии, ничего не понимая и смертельно устав, я пришла к себе, на бывшую половину Филиппа, в центральную часть замка. У меня было три роскошных комнаты на втором этаже с видом на парадный вход, ворота и дорогу, я жила как баронесса, хотя с виду и напоминала кое-кому старую служанку.
- Странно, - подумала я, мельком взглянув на себя в зеркало, - почему мне так небезразлично мнение именно этого мальчишки? Если б не он, разве стала бы я шить себе новое платье? Так бы и ходила в чепце и переднике...
Я сама растопила камин, чтобы согреть чайник, и сама разобрала постель, потому что моя Сонита исчезла три дня назад. Ее не видели ни в замке, ни в деревне, в Семисор она тоже не собиралась. Ее отсутствие становилось уже подозрительным.
Я выпила чай в одиночестве, не выслушав последних сплетен, и упала в постель. Я успокаивала себя тем, что наступит утро, и всё прояснится. Конрад отдохнет и сам придет ко мне и всё объяснит. Он не может так пренебрегать мною, и сердиться ему на меня не за что, я была и есть его любимая няня, которую он всегда порывался назвать мамой.
«Или он», - я вся похолодела от этой мысли, - «не может мне простить, что я позволила Леонарду жениться на его невесте?.. Но разве это было в моей власти?.. И разве в моей власти было спасти Филиппа?!»
Лучше бы я о Филиппе не вспоминала! Весь сон мой как рукой сняло, осталась только дрожь в груди и тоска. Каменное сердце снова болело. Я лежала в темноте у раскрытого окна, с раскрытыми глазами и думала о том, что мне уже надоело жить. Вот так жить. Я устала, мне слишком много лет! Секрета молодости у меня нет, но у меня действительно есть страшная тайна, самая страшная из всех тайн! Я бессмертна.
Было время, когда я восхищалась своей прабабкой Исидорой и приставала к ней с расспросами, почему она так красива и не стареет. Я завидовала ей и была уверена, что у нее есть страшная тайна. Она устало отшучивалась и называла меня глупой девочкой.
Но однажды, когда ей совсем надоело жить, наверное, как мне сейчас, она привела меня к Миму. Это было в старой библиотеке, где теперь барахолка. Там между стеллажей с книгами я увидела странного человека в черном плаще до пят и в белой маске. Если б он не двигался, я бы подумала, что это гипсовая статуя.
- Сядь, Веста, - сказал он, и до меня не сразу дошло, что это не слова его, а мысли.
Мне стало страшно и безумно интересно.
- Исидора хочет умереть. Ты согласна занять ее место?
- Кто вы?
- Тебе этого знать не нужно.
- Вы дьявол?
Он засмеялся. Да, он смеялся всем существом, и я поняла, что это не так. Мим не мог врать, он громко и честно думал, а я слышала его мысли. Он был совсем не дьявол, да и вообще не считал, что тот существует.
- Вы можете всё? - спросила я тогда.
- Для тебя - всё, - усмехнулся он, - в том смысле, что у тебя не может возникнуть такого желания, которое я не смогу выполнить.
- Я не хочу умирать! – сказала я, - никогда-никогда! Это возможно?!
- Конечно. Ты не умрешь. Пока будешь охранять вот это.
И он указал на стену, где был портрет мой прабабушки в молодости, так похожий на меня саму.
Всё это было безумно давно, еще не столкнулась я на лестнице с недавно овдовевшим бароном, и не спросил он меня, не я ли внучка ключницы Исидоры. Я сказала, что я правнучка. Потом я чувствовала, как он провожает меня взглядом, и трепетала от волнения. Я поняла, что всё это неспроста.
Я тогда радовалась своему бессмертию, всё складывалось как в чудесной сказке, и мне безумно хотелось в этой сказке жить... А потом я стояла над его могилой, обнимала маленького Вильгельма, его сына, и поклялась, что буду жить для этого мальчика и никогда, ни за что не пущу его на проклятый утес.
Вильгельма я уберегла от такой смерти и успокоилась. И не заметила, как вырос новый барон Карсти. Филипп.
Продолжение следует ...
© Copyright Федина Елена Николаевна (yasnova_e@mail.ru)
© Copyright 
