... Горел дом, а в доме горел я.
В пустыне февраль, старый дом - в нём мечтали.
Сколько раз за последние недели я знал нависший над головой меч во всех его узорах, потому что это - красиво. Твёрдо убеждены, что и распятие на кровати бессильных встать, пригвождённых запястьями к проводам капельниц, в пятницу ушёл тот-то, забыли, потому что забыли, though, - очевидность, правильность, правило. Как, думал я, эти правила учат нас забывать... плохо учат. Мне грешно реветь, а вот ребёнку в моих руках - нет: он надрывается своими бесконечными лёгкими, и в этом - жизнь, и в этом - боль, и нет у нас ничего страшнее.
И однажды попадаешь в воронку, и осознаёшь, что ни книг больше; не рисовать, не играть в домино - в один момент это становится очень простым, и затем - ненужным, как и календари на будущий год, кредиты, или пенсионные взносы. Как так? - на шторы смотришь, гниющие медленно-медленно, а в пятницу ушёл кто-то, а кто-то проходил мимо, может, жена моя. Может, земля моя.
Как вдруг становится жаль покинутых деревень, кондовых изб с молоком и картошкой, и хлебом, ароматным и чистым, и лета, оставленного засыхать где-то в моём девяностом... И так было и будет, и умирать даже уже не нужно, только дайте мне провести рукой по лицу. Где ты?
Где ты прячешься от меня? Любишь, мучаешь, пишешь, молчишь. Пойдем пройдёмся по трещинам дорог, поплюёмся на жизнь...
Что до этого - каждодневное ожидание почты, газеты о людях и для людей, я терпеть не могу того парня в углу, а потом - буду жалеть. Я хочу ненавидеть, но я люблю. И эту пустую землю, и этих змей внутри меня, и кровь люблю больше всего; и родину, и президента, и актрису m., и этот новый, очень популярный фильм (как жизненно! как сильно!)... Не понять этого тому, кто вдыхает город со всеми его счастьями, и тому, кто много прочтёт, не увидеть и не понять, и уж тем более тому, кто многое забыл и пытается вспомнить, как будто бы было в этой пустоте что, да нет. За окном, где мимо проходит моя жизнь, - лишь отблески, туманы да миражи. Где-то плетёшь кружева, где-то я не раз бил стены, в безнадёге факта и факта; где-то плачут по мне, где-то уж и не ждут, там молодость моя повешена на столбе, там я зарыт. Хочется думать, глядя в неисчерпаемую неприятельскую даль, что там поблекло лицо твоё и почернело, зачем тогда бесплодная такая красота? Некого тебе обнять - есть, кому писать, да нужно ли?.. Красота у нас – в пепелище, в пожарище, мимо пройдет кто-то да пожмёт плечами; прочитаешь своё надгробие да отплюнешься. Сама всё узнаешь.