жизнь - в очереди. Жизнь - очереди. Без царя в голове, в пять уже пьяные. Врут зеркала - вот он я, вот он я. Встретились, пошли гулять. Был влюблён и теперь люблю. О, рвать на себе волосы, плакать неслышно в пол, влюбилась. Я пью - страшнее отца, я живу страшнее, страньше. По коже слизкий осьминог, обнимая сладко, попадая в омут. Я делаю то, что хочется, того, кто боится. Кома, вернись, поговори с ней. Успокой её, она плачет. Хоро-шая. И зеркало вдруг станет водой, расплескается по полу, и вдруг он - не он, а я, мои друзья, их беды, их женщины, что меня не любят, и пальцы у виска - такая я. Мама,
мама...
мама! Где я? В какую я попала прорубь? Какие мне восемнадцать, мне все шестьдесят. Кого мне любить ночами? Некого! Не умирай, проси, прости - некого, приданое - некому, голубому небу, целовать траву, мягких невских кроликов. Я - ваше горе. Перестаньте меня! Перелистните.
Те фотографии, найденные между бабушкиным смертным и моим приданым, наглядно о том, как мало осталось: все то, и все не так, не так. Запах подмосковной жаркой улицы, дождь крапинками по тротуару - и дождь, ветер, озеро дыбится: умереть, утонуть, запах стоячей воды зеленый, простой такой, гнилостный. Потом мою волосы, в одиннадцать утра, смываю с лифчика тину, потом на балконе не курю - ем землянику. Так несбыточно, не остаться, не удержаться. И писать тебе не хочется.
И терять ты не умеешь, плачешь о встречах: Сенная, бульвары, города, умереть.
Как страшно мне теперь умереть! Плевать.
И как страшно, касаться ночами штор. Пустых записных книжек, пустых телефонных гудков. В ночи видеть тени. В темноте наступить коту на голову.