Вы напрасно стараетесь – я и так чувствую себя идиоткой почти постоянно. И с вами, и без вас.

Меня это не интересует. Мне насрать на мое прошлое лето и на всякие там воспоминания, мальчики, улыбочки, осклабившись, иду гулять. В ушах – РЖБ – поверьте, самый лучший бит из всех, что я когда-либо слышала, хочется подпевать «if only»; вперемежку с каким-то пониковым или барбитурным репом. Набор для двух человек: любовь, дружба, ревность. Блядь скука-то, фантазия безнаказанности ограниченна: лгать – и выходить сухим из воды (а я не люблю-таки идиомы!), и все по кольцу: «Я люблю тебя больше жизни». Я люблю тебя, я люблю тебя, я. Тебя. Люблю. Всего хорошего. Все эти слова должны быть перемешаны, вывешены мокрыми полотнищами просушиваться, проглаживаться. Тогда и только джаз-бэнд начинает играть, музыка окутывает руки и талию, обнимая мужчиной, я стою курю у своего окна, а за окном темно, и я уже давно спокойная, как сталь, безупречная, как мамино молоко. Будешь меня? Будешь. Посмотрите на этого идиота! Посмотрите, как он ловко сцепляет обещания, пояса верности, как он выплел паутину и сам запутался. Он сидит дома перед компом и считает в уме столбиком. Он никогда не звонит, никогда не целует меня. Он боится при мне дышать. Когда он о себе читает во всех моих текстах, слышит обо мне из китайских колонок, у него руки трясутся, такой вот мальчик.
Мне за него бывает огненно-стыдно, когда он глупит, когда он наивно полагать стремиться, что вот оно все, что так просто меня стереть, говорит пошлости, становится предсказуем. И то, что обещало быть приключением из опасных, становится рутиной, хлеще, чем утренний кофе на кухне, лодыжки одной и той же каждый день женщины, хуже, чем все его тани, противней, чем кислый вкус удаляющегося по снежным проталинам последнего троллейбуса. Я совсем плоха, совсем пропащая: он себе жену ищет, а я ношу кроссовки, понимаю незыблемую сущность настоящего хип-хапа; и меня это так радует, так радует. Вот вам любопытно, меня зовут Таня на самом деле, я ожиревшее и охуевшее создание, живу в центре, а не на окраине, катаюсь на такси, когда полные карманы денег; и вот мне минута славы. Читайте, Андрей, читайте. Будем честны, я не самая лучшая девушка, но я тоже болею, и когда болею, мне кажется, что между нашими мозгами начался очень сложный процесс, не телепатия, но что-то похожее. Я выросла во дворе, курить начала в тринадцать, и первый ром с текилой – то же, горячие ночи, убойные треки, качало, и – странно – качать продолжает. Иногда пишу музыку, но чаще – тексты, и - если быть уж совсем откровенной – мню себя вроде поэта улице данного, как телеграфный столб и макияж разметок.
Меня от другой девушки отличает не холодная голова, не трезвость рассудка, не гордость отчаяния, а просто то, что если на чашах весов с одного боку порядок в голове, мужчина, теплота, красота; с другого – литература моя, бдение ночное, одиночество, то я выбираю второе, то ли потому как первого не знала, то ли потому что там – бесконечность, бесконечность. И может, как-то не так меня воспитали, что сердце екает у меня, когда меня провайдер сконнектить не хочет с сетью, а не когда он мне звонит в полвторого ночи. Я не прячу пальцы ломая, когда сказать хочу, - я говорю, вид мой залихватский стандартам и идеалам не отвечает, до двадцати четырех я наверняка сторчусь в питерских колодцах; зато я никому не должна, и должна не буду. Все на чистоту, на полном серьезе – слезы ли, песни ли. Но и меня любят, любят, такую, такой. (За Бриджет, такую, какая она есть!) Пока я пишу, в такт головой качая, пока ищу какой-нибудь дым, оно само срастается, как свежая рана: глаза, губы, если я плачу, похожая на немку, светлая, острые скулы, мрачные тексты. И вот оно, вот оно – fascinating! Однажды просыпаешься – я люблю это «однажды просыпаешься», - а я стягиваю твою простынь, широко улыбаясь, и сам понимаешь, что это только воспоминание. Одно из немногих, предельно крепкое; и можно уже не пытаться пятиться в глаза другой девочки, уже не поможет.
Я так трезва, по-моему, бываю редко, но вот сегодня какое-то особенное чувство - то ли пустая голова, то ли пустое, без меня платье валяется на полу. А я мягкая, валяюсь как кошка перед избавлением своим – клавиши, пальцы, опять же, бит в колонках. И нет страха. День расписан с точностью снайпера: идти, дышать, курить, петь, наступая на копошащиеся под ногами тени, и бархатные глаза, запомни, бархатные. Как когда смотришь на них - и кажется, что они слезятся.