В некотором царстве, в трикотором государстве жил-был русский народный абориген*. И была у него жена. Тоже еврейка. Его звали Никита, а ее чаще за амбар или в кусты.
Однажды вышел Никита утром на крыльцо репу чесать. По традиции, начал снизу. Да так рукой пахал, что это место в народе потом пахом прозвали. Почесал слева, почесал справа, затем по-французски. Хорошо! Потом почесал грудь возле пупка. Вот оно счастье! Жене грудь почесал и за репу принялся. От удовольствия аж мурашки по всему телу наперегонки побежали. А репа круглая рука скользит, чесать неудобно. Пришлось жену приспособить: она за уши держит, а он харю морщит. Так приятно, аж сосед застонал: он к жене сзади пристроился.
Дочесал Никита репу. Дырку скотчем залепил. Соседа за волосы схватил под мышкой да об печку, чтоб другим неповадно было. Другие испугались, и к его жене сзади больше не пристраивались. Выпил Никита кринку сливок, что целую неделю со всех бутылок сливал, и сел на лавку, жену слушать.
К вечеру устал, да на крыльцо вышел. Стоит он, чешет место, куда жена послала, на луну любуется. А луна то одним боком повернется, то другим, то зад покажет. Красота!.. Но всю ночь стоять не будешь надо и честь знать.
Познал Никита честь, да и потопал по указанному женой адресу.
А послала жена Никиту за тридевять земель, к чертовой матери. Тещу Никита не любил, да делать нечего: ослушаться жену нельзя, а то репу чесать не будет.
Идет он по лесу, цветы собирает, бутылки. Белкам голой пяткой орехи колет, медведям голыми руками рыбу ловит, зайцам голым задом морковку грызет. Птички поют, лягушки квакают. Хорошо! Птички квакают, лягушки поют Еще лучше!
Вдруг откуда ни возьмись выскочил ему навстречу Серый Хомяк зубами бряк. Хвост крючком, уши харчком, нос хачиком. Шерсть вся как есть дыбом и сбрита под самый корешок. А корешок между ног болтается, за коряги заплетается. Глаза красные, как спелые огурцы. Видать с похмелья.
Никита было обрадовался, и ну с ним за руку здороваться. А тот обернулся Красной Девицей и давай орать нехомячьим голосом:
Отпусти меня, Иван Царевич Тьфу, Никита Абрамыч! Я тебе пригожусь!
Но не пригодился, потому как девица с корешком Никите не приглянулась.
Обернулся тогда Серый Хомяк к лесу передом, к Никите задом и дал стрекоча. От ядреного хомячьего стрекоча Никита очнулся только под утро. Репу во все стороны распирает, особливо к югу. Ноги не держат, кишка тоже. Короче самое время поход к теще отложить года на четыре.
Домой приплелся. Жене покаялся, что не добрался до места назначения. Дескать, дорогу ремонтируют. А тут, мол, еще в пути продукты кончились. Да молния на ширинке разошлась. Да крылышки на прокладках стерлись. Да и страшно-то как одному в наше время по лесополосе ходить: не маньяк Щекотилло, так саблезубые негры поймают и лишат жизни на несколько лет, а то и больше Да и вампиры кругом активизировались. А он-то парень кровь с молоком. И крендельком. Не ровен час поймали бы, отметелили, и ходи потом с синяками на пятках
Жена посокрушалась-посокрушалась, да делать нечего. Собрала все, что насокрушала, и сама потопала к чертовой матери. С тех пор никто больше о ней в русских сказках ничего не читал.
А Никита стал жить-поживать, да добро пропивать. А потом и за зло принялся. Тут, собственно говоря, и присказке конец. А кто слушал тот лох...
