Загадки природы, человека, Вселенной. .
НАЗВАНИЕ ПОСТА
Такахе Первые исследователи Новой Зеландии из рассказов маори заключили, что на островах, кроме моа, водились еще какие-то замечательные птицы. Маори охотились на них. Птицы были ростом с гуся, с развитыми крыльями, но летать не умели. Одно воспоминание о чудесном оперении этих птиц приводило в восторг старых охотников на мого — так называли диковинную птицу на Северном острове. Другое ее имя — такахе — было в обиходе у жителей Южного острова.
Ученые сначала с интересом собирали все сведения о странной птице. Но проходили годы, и никаких следов ее обитания, даже в далеком прошлом, не нашли. От моа остались хотя бы кости и перья. А о существовании такахе — никаких вещественных доказательств… Решили было, что мого-такахе — мифическое существо из маорийских сказаний.
Но вот в 1847 году Уолтер Мэнтелл, неутомимый собиратель редкостных животных Новой Зеландии, случайно приобрел в одной деревне на Северном острове череп, грудную кость и другие части скелета неизвестной крупной птицы. Он тщательно запаковал свою находку и послал в Лондон отцу, известному в то время геологу. Мэнтелл-старший обратился за консультацией к палеонтологу Оуэну. Профессор Оуэн определил, что кости принадлежат большой крылатой, но нелетающей птице. Он назвал ее в честь Мэнтелла — Notornis mantelli, то есть — «Замечательная птица Мэнтелла».
Маори оказались правы: такахе — не миф, а живое существо во плоти и перьях. Такахе принадлежит к пастушковым птицам. Некоторые из них водятся и у нас: это болотные курочки, пастушки, погоныши, коростели и лысухи — все хорошо известны охотникам. Самая крупная из наших пастушковых птиц — султанская курица обитает в камышовых зарослях по западному и южному побережью Каспийского моря. Она очень похожа на такахе, хотя мельче ее и менее ярко окрашена. В Новой Зеландии, где султанская курица тоже водится, ее, случалось, путали с такахе.
Через два года после находки Мэнтелла последовал еще более неожиданный сюрприз. Группа охотников на тюленей расположилась на одном из небольших островков у юго-западного побережья Новой Зеландии. Ночью пошел снег. Наутро, когда люди вышли из палаток, они с удивлением увидели на снегу следы крупной птицы. О таких птицах здесь ничего не слышали!
Охотники, забыв о деле, ради которого сюда приехали, пошли с собаками по следу таинственного пернатого.
Пройдя порядочное расстояние, люди увидели впереди большую птицу. Собаки бросились в погоню за ней. Но странное дело: вместо того, чтобы полететь, птица с необычной быстротой пустилась бежать по снегу. Наконец собаки ее поймали. Птица пронзительно закричала. И когтями, и толстым — клювом она отбивалась так успешно, что собаки не могли ее задушить. Люди спасли отчаянную птицу от разъяренных псов. Охотники на тюленей не были натуралистами, но и они сразу поняли, что пойманная птица — большая редкость. Какое красивое у нее оперение! Голова и горло — сине-черные. Шея, грудь, бока — фиолетово-голубые, спина — оливково-зеленая, крылья и хвост — синие с металлическим отливом, а низ хвоста (подхвостье) — белоснежный. Толстый клюв и сильные ноги — ярко-красные.
Восхищенные блеском ее оперения, люди не решились убить столь чудесную птицу. Они отнесли ее на корабль. Там жила она несколько дней. Но что же с ней дальше делать? Охотники не знали. С большим сожалением после четырех дней раздумья они убили прекрасную пленницу, изжарили и съели ее.
Но шкуру птицы все-таки сохранили! Благодаря счастливой случайности шкура попала тоже в руки Уолтера Мэнтелла. Он немедленно послал ее в Лондон. Позднее с помощью собак было поймано еще несколько живых такахе. Из-за чучела одной из них произошел забавный «коммерческий конфликт» между Британским и Дрезденским музеями.
История эта такова. Один охотник на кроликов расположился лагерем в девяти милях к югу от большого озера Те-Анау (на Южном острове). В настоящее время берега этого озера — главная «резиденция» такахе. Однажды охотничий пес, гордый своей удачей, притащил в пасти еще трепещущую птицу. Хозяин был в восторге от «закуски», которую поймала умная собака. Он подвесил птицу к потолку палатки с намерением съесть ее на следующий день. К счастью, мимо проходил заведующий опытной станции Коннор. Он «реквизировал» редкую птицу, в которой сразу признал драгоценную для науки такахе. Принес находку домой, снял с нее шкуру и тщательно отпрепарировал все кости скелета. Это был первый полный скелет такахе, посланный в Лондон.
Но в Лондоне он не достался англичанам. Редкостную находку «предприимчивый» Коннор решил продать с аукциона. Представитель Британского музея получил от своего начальства инструкцию не платить больше ста фунтов стерлингов. А представитель Дрезденского музея прибыл с разрешением заплатить столько, сколько потребуется, но приобрести драгоценный экспонат.
Начался торг. Цена быстро поднялась до ста фунтов и… Британский музей вышел из игры. Посланец Дрезденского музея прибавил еще пять фунтов, получил покупку и с триумфом вернулся домой.
Здесь немецкие ученые подвергли скелет такахе тщательнейшему исследованию (не обошлось и без микроскопа) и нашли в нем некоторые отличия от самого первого экземпляра этой птицы, добытого Мэнтеллом 32 года назад. Значит, на Северном и Южном островах Новой Зеландии обитают два разных вида такахе . Первый вид был описан еще Оуэном и получил название Notornis mantelli. Второй вид назвали Notornis hochstetteri в честь известного австрийского исследователя Австралии и Новой Зеландии профессора Хохштеттера.
За другой пойманный позднее экземпляр такахе коллекционеры заплатили еще дороже, чем на аукционе в Лондоне: 250 фунтов стерлингов! Даже по теперешним временам это большая сумма. А 60 лет назад целая семья могла безбедно просуществовать на эти деньги несколько лет.
Такахе, оцененная так дорого, была поймана в 1898 году, и с тех пор она как в воду канула. Проходили десятилетия, но ни одна живая такахе не попадалась больше в руки охотников. А охотились за дорогой птицей, надо полагать, очень активно. Правда, маори рассказывали, что такахе еще водятся в горах около озера Те-Анау, но им не верили. Решили, что птица, пойманная в 1898 году, была последним живым представителем своего вида, и такахе занесли в списки вымерших животных. Там она и пребывала в продолжение 50 лет.
Но вот в 1947 году Джиофри Орбелл, врач из небольшого новозеландского городка и натуралист-любитель, решил проверить, действительно ли легендарная птица окончательно вымерла. Это была бессмысленная, с точки зрения многих специалистов, попытка. С несколькими товарищами Орбелл проник в густые леса западного побережья Те-Анау, расположенные на высоте около тысячи метров над уровнем моря.
Во время этой экспедиции Орбелл открыл лишь неизвестное картографам озеро. Для начала неплохо! Но такахе они не нашли. Правда, исследователи слышали крики каких-то неведомых птиц и видели странные птичьи следы. Это вселило в них новые надежды. На следующий год в ноябре Орбелл вернулся в леса Те-Анау, еще лучше оснащенный экспедиционным оборудованием — со всевозможными сетями, телеобъективами и даже с аппаратом для цветной киносъемки. Не забыл он и про кольца для мечения пойманных птиц. На этот раз его ждала удача. Сразу два живых такахе во всей красоте своего чудного оперения попались в сети! Их привязали к столбу, сфотографировали во всех позах, как голливудских кинозвезд, надели на лапы кольца и отпустили на волю.
Через год, во время третьей экспедиции, доктор Орбелл нашел даже гнезда такахе. Исследовав 30 гнезд, он пришел к выводу, что супружеская чета такахе воспитывает в год только по одному черному, как ночь, птенцу. Орбелл и его спутники подсчитали, что в двух смежных долинах живут 50 — 100 взрослых такахе. Конечно, где-нибудь по соседству есть и другие поселения этих птиц. Правительство Новой Зеландии немедленно объявило заповедником места обитания такахе. Орбелл исследовал пространство в 200 гектаров. Современный заповедник такахе у озера Те-Анау охватывает площадь в 160 000 гектаров. Этой «жилплощади» вполне достаточно для расселения всего будущего потомства сохранившихся здесь редкостных птиц.
Фотографии, цветные рисунки и подробные описания такахе в изобилии встречаются теперь в каждой книге о птицах Новой Зеландии. Ее красочные изображения мы видим даже на марках этой страны. Еще вчера «вымершая» птица такахе стала сегодня символом надежд всех энтузиастов-искателей неведомых зверей и птиц. Марози<сenter> "Затем эфиоп сложил свои пять пальцев вместе и приложил их к леопарду, и куда бы ни прикладывались пальцы, они всегда оставляли пять маленьких чёрных меток, расположенных рядом. Вы можете видеть их на любой леопардовой шкуре. Иногда пальцы соскальзывали, и метки получались слегка размытыми; однако, если вы внимательно посмотрите сейчас на любого леопарда, то всегда на частях его шкуры увидите рядом пять пятнышек - отпечатков пяти чёрных толстых пальцев." Р. Киплинг, "Как леопард получил свои пятна".
Львы марози Онза, королевский гепард, восточная пантера, сумчатый лев - всё это названия загадочных животных из семейства кошачьих (конечно, сумчатый лев к кошачьим не имеет никакого отношения, кроме названия, тут автор допустил неточность - М.В.) со всего света. Список этот далеко не полный и постоянно изменяется, однако существует всего несколько редких случаев, когда физическое доказательство, возможно, существует и добавляет уверенность в правдивость легенд туземцев и рассказов путешественников. Марози, пятнистый африканский лев - один из таких редких примеров.
В последнее время о марози практически не вспоминают и вполне может оказаться, что этого льва уже нет в природе, поскольку с животным не встречались на протяжении 40 лет (на момент публикации статьи оригинала, сейчас прошло уже более 50 лет - М.В.).
Знаменательным событием в истории существования марози считается случай 1931 года, когда фермер Майкл Трент из окрестностей кенийской горы Абердэйр подстрелил двух небольших пятнистых львов на высоте примерно 10000 футов (~3000 метров - М.В.). Эти экземпляры были выставлены в качестве трофеев и привлекли к себе внимание общества охотников и рыболовов. После первичного осмотра специалистами из этого общества в Найроби шкуры животных поставили трудный вопрос перед учёными: самка и самец были взрослыми, однако для обычных львов наличие пятен в таком возрасте невозможно, пятна пропадают у совсем ещё маленьких львят. С этих двух шкур и начинается история марози...
В те самые времена Зажиточный искатель приключений Кеннет Гандар Довер захотел увидеть дикую природу Африки собственными глазами, слышал он и о марози. Вот что он написал об этом впоследствии:
"Положение было далеко не многообещающим, когда я попал в Найроби. Всё что у меня было - это любовь к Райдеру Хаггарду и нечёткое представление о том, чего я хочу. Я хотел увидеть большую охоту в диких условиях, взять с собой фотографов и, когда это осуществится, попробовать отправиться в дикие леса в одиночку. Я хотел делать открытия и исследовать. При этом я не говорил на суахили (официальный язык Кении - М.В.). Я не имел друзей в Кении. Я едва умел обращаться с кинокамерой и ружьём. Моё искусство верховой езды ограничилось десятью уроками, взятыми за 17 лет до этого, когда мне было всего девять лет. Мои осторожные предположения о возможности существования новых животных выдвигались только в качестве довольно пренебрежительных шуток о морской змее озера Найваша (озеро в Кении - М.В.) и нанди-бэре."
Итак, в 26 лет Кеннет Довер отправился в путешествие. Не искать таинственное существо, а просто для того, чтобы исследовать животных и природу. Он взял с собой проводника Раймонда Хука, который мог быть очень полезен при возможном поиске пятнистого льва. Большая часть экспедиции Довера была описана в его книге "Пятнистый лев" (1937), хотя название книги, по сути, дезориентирующее. В книге Довер касается вопросов об открытых видах, нанди-бэре, чёрных рысях, а также о марози. Три месяца с момента прибытия в Африку Довер провёл в поисках легендарного животного, о существовании которого слышал, Хук отвечал на всё это коротко и ясно: "Вздор!". Вопросы "где искать", "что искать" и "что делать, если что-то найдётся" оставались открытыми.
"Этот шанс, был дан так незаслуженно новичку, который за три месяца до этого никогда в Африке и не бывал, толком не ездил верхом и не стрелял из ружья по живому существу. Огромная ответственность для большого человека. А я чувствовал себя маленьким. Мог ли я надеяться на успех даже с помощью Раймонда (Хука - М.В.), когда существование марози уже не вызывало подозрений? Ведь предстояло ощутить на себе это тяжёлое путешествие, окунуться в 2000 квадратных миль дикости, найти, выследить животное. А затем либо застрелить его, либо сфотографировать, либо споймать живым."
Подтверждения, собранные во время этой экспедиции, оказались косвенными: были найдены только следы. Для серии следов было выяснено, что их оставили самец и самка. Меньшие следы принадлежали самке, большие - самцу. След самца был больше, чем следы леопарда, но меньше, чем отпечатки лап льва. Однако это ничего не означало: следы могли оставить охотящиеся львы, а меньший размер можно объяснить небольшим возрастом. Чуть позже на высоте 12500 футов были найдены следы льва, возможно, пятнистого, учитывая их местоположение (первые марози тоже были убиты на довольно большой высоте, см. выше - М.В.).
Экспедиция провалилась, если её целью считать нахождение убедительного доказательства существования марози, однако эффект от этих поисков не является нулевым. Довер был единственным человеком, обратившим серьёзное внимание общественности через свои научные статьи и книгу, а также пересказы историй местного населения. В этих историях отчётливо проявляются различия между обычным львом, симбой, и пятнистым - марози.
Благодаря материалам Довера, представлявшим поначалу единичные короткие записки, пятнистый лев стал широко известным. О животном пишут вплоть до 1948 года, последним - Дж.Р.Т. Поллард, друг Раймонда Хука. Поллард подчёркивает, что Хук верил в возможность существования пятнистой разновидности льва, но подтверждений было не достаточно, чтобы всё строго доказать. Это не противоречит фразам Довера, который утверждал, что Хук считал истории о марози "вздором", то есть несущественным доказательством.
Кроме того, многие из докладов о марози довольно интересны. Например, статья Г. Гамильтона-Сноуболла пересказывает познания о марози, предшествующие экспедиции Довера. Более того, автор даже обнаружил пару этих животных на высоте порядка 11500 футов около плато Кинангоп. Львы ретировались до того момента, когда возникла возможность застрелить одного из них. При этом местные жители шёпотом произносили слово "марози" при наблюдении за парой животных.
Ещё несколько статей предшествуют материалам Довера. Полковник Ричард Майнержаган упоминал о марози ещё в 1908. Капитан Р.Е. Дент, начальник егерей, сообщил, что в 1931 году встретил четыре особи марози на высоте 10000 футов. Неопровержимо и то, что кого-то похожего на марози встречали в горах Абердэйр ранее XX века.
Существует несколько версий происхождения марози. Некоторые исследователи утверждают, что марози - помесь льва и леопарда; другие говорят, что марози есть не что иное, как львы с генетическими отклонениями; скептики утверждают, что пятнистый лев - плод воображения местных жителей, чтобы заинтересовать приезжих путешественников. Или обычный лев, пятна на котором - игра света и тени. Возможно, что эти толкования могут объяснить некоторые из свидетельств очевидцев, однако вызывает сомнение, что под эти версии попадают все свидетельства.
Если бы эти животные были хорошо продуманной мистификацией местного населения, стоило бы им шептаться между собой, произнося слово "марози", если риск быть услышанным постронним минимален? В этом плане показателен рассказ Гамильтона-Сноуболла, утверждавшего, что местные шептались между собой о марози, пока он пытался застрелить таинственное животное. Особого смысла придумывать марози тогда не было, так как привлечения денежных средств не производилось, в отличие от экспедиции Довера. (Вряд ли местные жители готовили легенду "на будущее". Правда, в этом часто упрекают первых очевидцев Несси. - М.В.)
С биологической точки зрения "гибридная" теория тоже даёт трещину. Несмотря на то, что смешения случаются, как правило, потомство бесплодно. В природе скрещивание разных видов встречается чрезвычайно редко, при этом неперспективно. Хотя генетически возможно. Естесвенными барьерами при этом служат различия в поведениии и местообитании.
Существуют примеры леопонов (помесь льва и леопарда), а также других кошачьих помесей, таких как лигры (смесь тигра и льва; экспонат этого животного можно найти в Дарвиновском музее Москвы - М.В.). Полученные леопоны обладают характеристиками марози, в частности промежуточным размером и пятнистостью. Однако до сих пор этот феномен встречается только в контролируемых условиях, но не в дикой природе. Для того, чтобы иметь популяцию леопонов на воле необходимо успешное естественное смешение, при этом необходимо получение фертильного потомства, которое, в свою очередь, способно к рождению потомства, способного к размножению. С каждым шагом репродуктивного цикла число фертильных потомков уменьшается. В нашем случае доклады очевидцев встречались на протяжении по крайней мере 40 лет, поэтому фертильными должны были быть несколько поколений леопонов, вероятность чего стремится к нулю (хотя что мешает львам и леопардам постоянно производить бесплодных леопонов? - М.В.).
Другая возможность, помимо различных разновидностей льва, - наличие у потомства обычных львов некоторых отклонений. Это не новость и имеет место в природе. Например, у нормальных львов иногда рождаются белые львята. Первым достоверным случаем является доклад о рождении белых львов в национальной резервации Тимбавати (около национального парка Крюгера). Там в 1975 году после спаривания обычных львов родилось белое потомство (львят назвали Темба и Томби). Стоит заметить, что это не альбиносы, имеющие аномальную пигментацию и проблемы со здоровьем, а нормальные львы. Также задокументированы случаи рождения белых тигров и даже гепардов. Вероятно, большую роль при этом играют спящие гены. Таким образом, возможность объяснения феномена марози подобным способом не исключена. С другой стороны, географическое распределение львов говорит не в пользу генетической теории, поскольку львы живут на равнинах, а все случаи встреч с марози происходили в высокогорных лесных районах.
Что же остаётся от неразрешённого вопроса, кто же такой марози? Если останутся только неподверждённые истории о марози, животное может рассматриваться как курьёзный пример в исследовании природы, несмотря на то, что это не совсем бездоказательный случай. Ведь существуют шкуры пятнистых львов, убитых в 1931 Майклом Трентом наряду с предполагаемым черепом марози, хранящемся в музее естественной истории в Лондоне.
Несколько вероятных экземпляров таинственного животного существует. И несколько, как в случае в вероятным экземпляром онзы, убитой в 1986 году в Сьерра-Мадре (Мексика), может оказаться уже известным видом, приспособившимся к особым условиям обитания. Шкура Трента, тем не менее, может быть совершенно другим случаем и показывать то, что убиты были обычные львы, по каким-то причинам (не относившимся к адаптации в необычных условиях) имевшие пятнистую окраску. Несмотря на все описанные варианты и неясность их достовернсти по отношению к марози, небольшая проверка шкуры и предполагаемого черепа всё-таки производилась.
Шкура марози. Одна из двух особей, убитых Майклом Трентом в 1931 году.
Вот что пишет по поводу экземпляра марози Р.И. Покок из лондонского Музея естественной истории:
"Это самец, размеры приблизительно: голова и тело - 5 футов 10 дюймов, хвост, без учёта пучка на кончике - 2 фута 9 дюймов; в сумме примерно 8 футов 8 дюймов. Это, конечно же, меньше взрослых восточно-африканских львов, шкуры которых могут достигать 10 футов. По их размеру я предполагаю, что возраст около трёх лет, к четырём годам достигают максимального размера. Грива не заслуживает особого внимания, небольшая, за исключением щёк, где она состоит из комбинации рыжевато-коричневых, серых и чёрных волосков длиной до 5 дюймов. Особенность шкуры состоит в наличии отчётливого узора из пятен, состоящих из больших "ягуаровых" роз, упорядоченных по косым вертикальным линиям, вытянутых на боках, плечах и бёдрах, теменющих к спине, где они пропадают. Пятна непостоянны по размеру и форме, наибольшие - 85 на 45 или 65 на 65 миллиметров. В диаметре. Основной оттенок пятен - бледный серо-коричневый, слегка темнее в центре, но на периферии они рельефно разделены бледными вкраплениями между ними. На животе цвета бледной кремовой буйволовой кожи, пятно проступают довольно отчётливо. Лапы покрыты цельными пятнами, более удалёнными друг от друга, нежели на боках; на задних ногах они более рассеяны, шкура там более серая, чем на передних лапах. Черепа пары пятнистых львов Трента не сохранились, когда с животных сдирали кожу; однако предполагается, что череп принадлежит одному из них. Череп без зубов и нижней челюсти был позднее добавлен к шкуре и отдан мне вместе с ней на рассмотрение. Это молодой череп со всеми открытыми швами, показывающими, что он ещё не достиг полного размера и по возрасту может вполне соответствовать шкуре. Пол особи точно определить не удаётся. По черепу можно предположить, что он мог принадлежать малорослому льву или же обычной львице."
Д. Хиллс из Музея естественной истории в Лондоне имеет похожее мнение, но добавляет: "Возможно, в будущем более точный ответ дадут исследования ДНК".
Всё, что известно о пятнистых львах из Абердэйр - это то, что их размер занимает промужеточное положение между обычным равнинным львом и леопардом. Они передвигаются группами по двое, однако есть свидетельство, когда были обнаружены сразу четыре марози. В отличие от обычных львов, пятнистость сохраняется в зрелом возрасте. Самцы лишены традиционной гривы, если она и присутствует, то в гораздо более скромном варианте. Ареал распространения - район гор Абердэйр на довольно больших высотах в зонах растительности. Местные жители твёрдо уверены, что существует различие между двумя видами львов, поэтому для каждого вида - свой название, симба и марози.
Загадка пятнистого льва до сих пор не разгадана, не перестают появляться всё новые и новые ребусы. Тем не менее, один факт безоговорочен: с 1940-х годов из местности гор Абердэйр о марози не поступало никаких сведений. Весомый факт, который намекает на то, что марози вымер, по крайней мере, в горах Абердэйр. Однако из других районов Африки продолжают поступать похожие доклады о малорослых львах с пятнистым мехом. Поэтому остаётся надежда, что икимизи из Руанды, абасамбо из Эфиопии, киталарго из Уганды - не что иное, как кенийский марози.
Эти сообщения из различных уголков континента могут возродить спор по поводу того, являлись ли марози помесью, или были львами с генетическими отклонениями. Так, если существует хотя бы одна гибридная популяция, то скрещивание разных видов в природе возможно (хотя и нежелательно). Однако, если учесть, что похожие сообщения поступают из мест, разделённых сотнями или тысячами миль, можно также говорить о существовании различных разновидностей львов, приспособившихся к жизни в высокогорных условиях. Возможно, однажды какой-нибудь отважный исследователь, такой же, как Кеннет Гандар Довер, наткнётся на район, где встречаются сообщения о пятнистых львах, и сразу для всех прояснит вопрос реальности существования марози в наши дни. Иркуйем “Обращаюсь к вам вот с какой просьбой. Помогите, пожалуйста, отыскать научную организацию или людей соответствующего профиля, которые заинтересуются неизвестными животными, не занесенными в систематику млекопитающих. Я уже обращался с таким предложением в Академию наук. Животное, о котором идет речь, относится к роду медведей, в этом сомнения нет. В роду медведей будет восьмым. Оно крупных размеров, примерно вдвое по весу превосходит обычного медведя. Но очень сильно отличается строением тела. Задние ноги короче передних, а между ног расположен курдюк, или жировой мешок, который постоянно касается земли. Местные жители (коряки, чукчи) называют его “иркуйем” с ударением на “у”. По-корякски — “волочащий по земле штаны”. Тигильские же коряки называют его “кайнын-кутхо”, что означает — “бог-медведь”.
Так начиналось первое письмо Родиона Николаевича Сиволобова, тридцатишестилетнего жителя небольшого поселка Тиличики, что стоит на берегу залива Корфа, в северной части Камчатского полуострова, у подножия диких гор Корякского нагорья.
Письмо это было направлено в адрес редакции журнала “Охота и охотничье хозяйство”. Профессор Верещагин спустя некоторое время опубликовал ответ на это письмо в журнале “Охота и охотничье хозяйство”. Начал он с рассказа о том, что к нему в Зоологический институт Академии наук в Ленинграде почти ежедневно звонят, пишут, приходят люди, “тронутые реликтовым зудом”. Один пожилой инженер на полном серьезе уверял, что знает и видел сам небольшого “динозавра метра полтора толщиной”, уползавшего в расщелину обрыва речки Оредеж, к западу от Ленинграда. Другой — корреспондент какой-то многотиражки — доказывал полную достоверность обитания крокодила в водоемах и прибрежных кустарниках на Южном Урале в Башкирии. Третий — из Челябинска — страшно разобиделся и перестал писать, когда профессор осмелился не поверить его заверениям, что в озерах правобережья Иртыша за Тобольском живет то ли бегемот, то ли морж. А бывший начальник геологоразведочной партии с пеной у рта доказывал, что в одном из озер приохотской земли водится огромная касатка. Она даже утопила однажды санный караван, разломав лед, когда один из каюров стал непочтительно рубить ее торчащий из льда спинной плавник-косу...
Были, припоминал ученый, и другие не менее занятные заявления. Но во время разговора с Феликсом Робертовичем я об этом еще не знал. И хотя всегда со скепсисом относился к мелькавшим в прессе сообщениям о Несси, “снежных людях” и подобных чудесах, раз и навсегда решив для себя: то, что невозможно снять на фото-, кино- или видеопленку, не может существовать, пообещал ученому попытаться разобраться и в этом деле.
Незадолго до этого мне довелось побывать на Камчатке, провести несколько дней в Тиличиках. Вместе с районным охотинспектором я облазил окрестные горы и речки. Целью моих поисков в тот раз были гнезда хищных птиц, но и бурыми большими тамошними медведями пришлось заинтересоваться. Не раз они встречались на нашем пути. Около десятка зверей довелось мне наблюдать там за месяц, некоторых удалось сфотографировать. С разными людьми за время этого странствия приходилось встречаться, с кем только не разговаривать: и с охотниками, и с рыбаками, и с пастухами-оленеводами. Но ни разу за все это время я не слышал о диковинном, столь необычных форм огромном звере. Будто и не существовало там его. А заявитель уверял, что “написать обо всем, что ему об этом звере известно, невозможно, для этого потребуется много страниц”. Вкратце же он сообщал пока вот что:
“...В течение нескольких лет я собираю опросные данные об этом звере. До появления на севере нашего полуострова нарезного оружия этих животных, вероятно, было немало, но затем каждая встреча с человеком оказывалась для иркуйема последней. Большой вес, широкая расстановка ног, маленькие задние ноги не давали возможности зверю быстро и вовремя скрыться при встрече с людьми. Есть сведения, что такого медведя, приняв его за “урода”, лет десять назад добыли геологи. Но в основном эти звери встречаются оленеводам. Так, судя по довольно-таки достоверным рассказам, их добывали в 1976, 1980, 1982 годах в Олюторском, Карагинском, Тигильском районах. Из всего этого следует, что в ближайшие годы зверь бесследно исчезнет. Два года я предпринимал попытки его отыскать, но проникнуть туда, где его можно найти в течение одного полевого сезона, можно только на вертолете, а у меня его, увы, нет”.
О себе, своей профессии человек этот не сообщил ничего, кроме того, что он родился в поселке Ветвей.
Но как раз это-то и заинтриговало меня более всего. Полузаброшенный поселок этот стоит среди пойменных диких лесов в среднем течении реки Вывенки. Мне довелось там бывать, и не стоило закрывать на миг глаза, чтобы припомнить путешествие по этой реке, где и в наши дни можно увидеть росомаху и удирающего от нее зайца, занятого рыбной ловлей бурого медведя, парящего белохвостого орлана. Медведей в тех местах что комаров, как говорят местные жители. И если даже отбросить, как несерьезное, заявление Сиволобова о том, что иркуйем — неизвестный науке вид, то что-то неожиданное из жизни бурых камчатских медведей, показалось, будет можно узнать.
Я отправил в поселок Тиличики два письма. одно — Сиволобову, воспользовавшись его заверением, что у него собран огромнейший материал об удивительном животном. Я просил его, не ограничивая себя размерами, написать поподробней обо всем: как, когда, от кого, при каких обстоятельствах он впервые услышал рассказы о звере, постараться привести в подробностях рассказы людей об иркуйеме, обещая опубликовать эти материалы в журнале. Заодно поинтересоваться, намерен ли он сам взяться за поиски зверя, и предложил на всякий случай свою помощь.
Второе письмо отправил давнему приятелю Рушану Абзалтдинову, районному охотинспектору, вместе с которым бродил по горам полуострова Говен, отыскивая гнезда белых кречетов, а затем кормил мошку в лесах по реке Вывенке и ее притоку Ветвею, где выслеживал тоже белых, но только крупных камчатских ястребов. Во время этих скитаний у нас с Рушаном родился план пройтись по камчатским рекам еще раз, но тогда уж не за птицами, а только для того, чтобы светлыми ночами понаблюдать за бурыми медведями во время массового хода рыбы к местам нерестилищ. Я уже и пленку высокочувствительную для съемки достал, но то непогода, то неотложные дела мешали осуществить задуманное, и, поинтересовавшись, не перегорел ли мой приятель, задал вопрос, что думает он по поводу иркуйема, о котором его сосед по поселку шлет письма в редакции журналов и Академию наук.
Ответ Родиона Николаевича пришел быстро. В письме была пачка фотографий. На них он запечатлел свою жену и маленького сына на фоне отменно выделанной медвежьей шкуры. Себя рядом с подстреленным довольно больших размеров бурым мишкой. И еще себя у туши медведя, с которого уже содрали шкуру. С давних пор я не занимаюсь охотой, запретив себе когда-либо брать в руки ружье, охочусь за животными лишь с фотоаппаратом, и, честно признаться, разглядывать подобные фотографии не люблю. Были в письме и еще снимки. Фотоэтюды с лайкой, у костра, на фоне пустынной реки, с добычей — подвешенным за ноги зайцем, но для меня в данном случае они также интереса не представляли. А в письме Сиволобов сообщал, что взяться за написание очерка для журнала об иркуйеме он наотрез отказывается. “Создавать сенсацию из ничего, — пояснил Сиволобов, — было бы неуважением к читателям журнала “Вокруг света”, которым являюсь и я. Любителей подобных сенсаций было немало, и у меня нет желания становиться в одну шеренгу с ними (“снежный человек”, лох-несское чудовище, якутский чучунаа...). А вот ваше желание принять участие в поисках иркуйема мне понравилось. Но, — предупреждал он, — напарник мне нужен такой, который смог бы находиться в тундре в жару и в Дождь, среди туч комаров и мошки и передвигаться при этом по болотистой жиже, затягивающей ноги, как тесто, с рюкзаком весом 25—20 кг. И это не в течение двух-трех дней, а полный месяц, когда все медведи будут привязаны к нерестовым речкам...”
Отказ поделиться с читателем собранным материалом и это его предупреждение о предстоящих трудностях меня несколько удивили, ибо я сообщил, что не раз бывал в знакомых ему местах. Волновало же Сиволобова больше всего то, что не удается ему никак получить лицензию на отстрел иркуйема. Летом охота на бурых медведей, как известно, запрещена, а как раз в это время он и может отправиться на его поиски. Обращался он за разрешением к охотинспектору Абзалтдинову, но тот оказался якобы не тем человеком, который смог бы вникнуть в серьезнейшую проблему. На первом месте, жаловался Сиволобов, у него музыка, на втором — подруга, а потом уже все остальное.
В конце письма Сиволобов сообщал, что ему стало известно о том, что оленеводы из совхоза “Корфский” осенью убили иркуйема. Он собирается предпринять поездку в поселок Хаилино, чтобы как следует все разузнать и постараться достать хотя бы шкуру. О результатах предприятия мне непременно сообщит.
В ответном письме я постарался убедить Сиволобова, что могу быть ему напарником, выслал снимки бурых медведей, которых снимал неподалеку от его родного поселка. Объяснил, что раз уж я буду с фотоаппаратом, то незачем иметь лицензию на отстрел. Сфотографируем, покажем снимки ученым, пусть решают, новый ли это вид, а уж тогда, если это на самом деле будет нужно, заведем разговор о выдаче лицензии. Вскоре я получил и весточку от Абзалтдинова. Охотинспектор сообщал, что тяжело болел, перенес операцию, едва на тот свет не отправился, а потому и долго молчал. К весне он надеется набраться сил, окончательно оклематься и отправиться со мной на моторке по рекам фотографировать медведей. Что же касается “чуда-юда медведя шибко большого”, о котором во все концы трезвонит Сиволобов, то сам он в это давно не верит.
Поначалу-то, признавался в письме Рушан, и он было возгорелся, стал расспрашивать о боге-медведе у всех охотников. Многие из них провели на Камчатке лет по двадцать, но все в один голос заявляли, что хотя и встречались им порой очень большие звери, но таких, чтобы с курдюком, короткопалых и очень жирных, не попадалось.
Не так давно в верховьях реки Кукгушной видели медведя, спина которого возвышалась над кустарником. А кустарник — по грудь мужчине-охотнику. То есть зверь был в холке не менее полутора метров, а это уже огромный медведь. Можно представить, каким он огромным покажется рядом с человеком, если встанет на задние лапы. Размерами он мог, пожалуй, сравниться с американскими гризли, кадьяком — самыми крупными бурыми медведями. И таких особей на Камчатке еще встречается немало, считал охотинспектор. Приходилось ему видеть и фотографии, и шкуры зверей, но все это обычные бурые медведи. Вот и думает он, что нет у них в горах никакого иркуйема. Такого же мнения и охотоведы из Камчатского отделения ВНИИ охоты и звероводства, а уж им ли не знать о существовании малоподвижного гиганта!
Во время медвежьих свадеб, когда за самкой ходят несколько зверей-самцов, припоминал в письме охотинспектор, ему приходилось видеть непривычных взору могучих зверей, поджарых, с необычно длинными ногами. Вполне возможно, допускал он, что осенью, во время обильных рыбных пиршеств, такие огромные самцы могут объедаться так, что какое-то время даже и не в состоянии нормально передвигаться. Не таких ли зверей коряки и прозвали иркуйемами? Но и это всего лишь его предположение.
О Сиволобове Рушан не пожелал много писать, но и не скрыл недовольства им как охотником. Есть у него подозрения, что не во всем соблюдает тот правила, а соблюдать их ему придется. Охотой он занимается как любитель, а работает в поселке в пожарной части шофером. Поискам иркуйема он никак не препятствует, но требует только, чтобы вел их, не нарушая законов, запасшись соответствующим разрешением. А более всего ему не нравится то, что Сиволобов “на каждом углу теперь заявляет, что прославится обязательно, будут про него писать в газетах и журналах”.br> Рушана я знал как человека до наивности честного и порядочного, с доводами его трудно было не согласиться, и, наверно, я поставил бы точку на поисках иркуйема, но тут и появилась статья профессора Верещагина, о которой я упоминал вначале.
Рассуждая о том, надо ли относиться скептически ко всем фантастическим идеям, предложениям, поискам, как бы наивны они ни были и какие бы иронические улыбки ни вызывали, профессор сослался на ученого и фантаста Ивана Антоновича Ефремова, который писал, что не следует отнимать у публики полет фантазии, веру в существование таинственных сил и загадок бытия. Это все равно что “отнимать у детей любимую игрушку”. И Верещагин, следуя избранному правилу, так высказался о сообщении Сиволобова:
“Как известно, у Берингова пролива, на Чукотке и Аляске, островах Алеутской гряды живут самые крупные в мире бурые медведи, — писал он в журнале “Охота и охотничье хозяйство”. — Отъевшись на нерестящихся лососях и пышной траве, они достигают веса 500—600 кг. Отсюда у нас в Зоологическом институте хранится большая серия черепов, собранных в 90-х годах прошлого столетия Н. Гребницким.
Что же за зверь, о котором сообщает Сиволобов? Весит он будто до полутора тонн, а высота его в холке достигает 1,5 метра. Быть может, это просто сильно откормившиеся особи бурого медведя? Но почему тогда они ни разу не попались ученым?
Всего 10—12 тысяч лет назад, — развивал свою мысль ученый, — в Северной Америке от Аляски до Калифорнии бродили последние экземпляры гигантского короткомордого медведя “арктодус симус”. Американские ученые считают, что арктодус был крупнейшим наземным хищником века млекопитающих — кайнозоя, грозой всех тогдашних копытных Америки—от лошади до бизона. Представьте себе чудовище высотой в холке два метра, весом около двух тонн, с черепом длиной 45 сантиметров.
Что, если арктодус, угаснув в Америке, сохранился до наших дней на Чукотке и Камчатке? А иркуйем не что иное, как измельчавший потомок арктодуса?! Это была бы превосходная разгадка. Я, конечно, написал Родиону Николаевичу и попросил прислать хотя бы один зуб или обломок косточки иркуйема со стойбища оленеводов. Поживем — увидим, но пока нужна широчайшая информация и призыв к охране последних гигантов”.
Хитроватые рассуждения ученого, большого, известного на весь мир специалиста, не повлияли на мою убежденность в существовании иркуйема. Профессор не стал “отнимать игрушку”, мило пофантазировал. Мне довелось читать, что заселение людьми Северной Америки началось, как считают американские ученые, 11 тысяч лет назад. После того, как там вымерли саблезубые тигры, львы, волки и другие страшные хищники, в том числе и арктодус симус. Этот огромный медведь, столкнувшись с которым, как считали ученые, потерпел бы поражение любой человек, особенно, как подчеркивалось, на открытом пространстве, где спастись от него было просто невозможно. И попади этот зверь на Чукотку в силу каких-либо обстоятельств, превратился бы он в жирную неповоротливую улитку. Кстати, крупные хищники, как считали те же ученые, вымерли в связи с изменением климата, ставшего для них губительным.
Однако Родион Николаевич от своего не отступал. Вскоре я получил еще одно письмо с фотографией шкуры бурого медведя, растянутой на стене сарая. С виду это была самая обычная медвежья шкура, но Сиволобов не сомневался — иркуйем! Он указывал на выступы между конечностями, на необычное расположение хвоста, что могло подтвердить наличие курдюка. Длина шкуры, сообщал он, — 235 сантиметров, размах передних лап — 300, весил медведь, как предполагал хозяин, примерно 500 кг. И хотя все эти данные не соответствовали размерам зверя в два раза более обычного, весом в заявленные первоначально полторы тонны, но наиглавнейшим доказательством, как считал Сиволобов, была шерсть. Она совсем не походила на шерсть обычного медведя. Пучок этой шерсти Сиволобов вложил в письмо и просил передать специалистам для анализа.
Шерсть, снимок и письмо я передал Валентину Сергеевичу Пажетнову, известному знатоку бурых медведей. А Родиону Николаевичу в письме пересказал его сомнения насчет иркуйема, который если и выделится из семейства бурых медведей, то, скорее всего, как подвид, а не самостоятельный вид. Ведь и такие необычные медведи Америки, как гризли, как, впрочем, и все остальные, отнесены к одному виду — бурый медведь. А как сказал Пажентов, подвидов бурых медведей в Америке некоторые ученые насчитывают около пяти десятков. Более того, не удержался я, разговор идет только лишь об огромном медведе, но если это самостоятельная порода, то должны быть и иркуйемицы-самки, и иркуйемежата-медвежата. А о них пока и речи не ведется, нет ни единого упоминания.
“Честно признаться, — ответил мне вскоре Сиволобов, — я был немного огорчен последним Вашим письмом, а именно тем, что Вы утверждаете о невозможности обитания в наших краях неизвестного науке зверя. Но я, наверно, больше удивился бы, согласись Вы со мной, так как начинал искать единомышленников среди местных охотоведов, затем в Камчатском отделении ВНИИ охоты и звероводства и в конце концов дошел до АН, и в большинстве случаев в ответ мне покручивали пальцем вокруг виска... Я ожидал результата оценки ученых, ждал письма от Пажетнова, но раньше получил еще одно послание от Сиволобова:
“Пишу Вам внеочередное письмо, так как получил от Верещагина с промежутком в пять дней письмо и почтовую открытку. И так как волею случая я затравил вас этим медведем, считаю нужным и в дальнейшем держать в курсе событий. Вот вкратце содержание письма: судя по фото, подчеревок у мишки был чудовищно необычный, окрас головы — белесый, морда — нестандартная. Уродливо короткие задние ноги. Зверь был медлительный, мирный. Макро- и микроскопическое сравнение с шерстью бурых медведей ничего путного не дало. Тем более что неизвестно, откуда взята проба. Для выводов о системной принадлежности нужен череп или хотя бы нижний или верхний зубной ряд. (А никак не фотография, подметил мне Сиволобов.)
Вот видите? То, чего не заметили вы, заметил человек, который кое-что в этом понимает. Голова действительно мала для медведя таких размеров, да и ухо опущено ниже, расстояние от глаза до уха меньше, чем у бурого медведя. Ну а в задней части шкуры различие сильно выделяется.
Содержание открытки: “Если по исследованию черепа и зубов иркуйем окажется действительно новым видом, то шкура его, безусловно, должна храниться в центральном музейном собрании с указанием первооткрывателя, то есть Вас. Поэтому поберегите ее для дальнейшего выкупа. Иркуйема для потомков назовем Ursus sivolobovi (“Медведь Сиволобова”. — Авт.), если Вы не возражаете, конечно. Было бы неплохо организовать на поиски черепа и костей специальную экспедицию, пока останки не уничтожили хищники или их не унесло водой”.
Такое обращение профессора уже не воспринималось как игра в фантазию, и, по правде говоря, меня несколько ошарашило, ибо перед этим я успел получить отзыв Пажетнова, который писал, что “не допускает мысли, что на Камчатке есть еще какой-то подвид медведя, кроме всем известного бурого”. Но в то же время и он, хотя считал позицию эту теоретически шаткой, допускал, что при определенных барьерах, не допускающих смешения с обычным бурым, другой подвид мог в принципе и существовать. А Сиволобов в конце письма вместо надоевших мне фото убитых медведей изобразил пером с особой тщательностью коротконогого с отвисшим до земли брюхом-курдюком иркуйема. В фас и в профиль. Зверя нарисовал ему корякский художник Кирил Васильевич Килпалин, одиноко живущий на реке Вывенке. А когда этот рисунок, сообщал Сиволобов, он показал в корякской семье Кадык, то старички-хозяева в один голос воскликнули: “Иркуйем! Точно такой, какого мы и видели”. Но видели они его лишь раз и давно.
Что же касается медвежат, заверил меня Сиволобов, то их и медведиц из рода иркуйемов также видели. Встретили однажды все семейство неподалеку от Хаилина. У него имеются и фамилии людей, повстречавшихся со зверями. Есть, мол, и это доказательство, что иркуйемы самостоятельный вид. Осталась теперь самая малость: заполучить в свои руки череп. И с делом этим он уж как-нибудь теперь справится. В предвкушении скорого успеха он делился в письме предстоящими планами: вначале отправится в Хаилино искать череп, а затем и самого зверя. Мне же оставалось сожалеть, что я не смогу отправиться вместе с ним.
С тех пор минуло два лета. На Камчатку я так и не выбрался. Хотя не раз, списываясь с Рушаном, строил планы путешествий по камчатским рекам за фотографиями бурых медведей да прояснением загадки иркуйема. Хотелось самому встретиться и поговорить с людьми, на рассказы которых ссылался Сиволобов. Но то одно, то другое непредвиденное обстоятельство заставляло откладывать поездку, переносить ее на следующий год. Череп же или хотя бы зуб пока так и не был найден.
Абзалтдинов уже не был районным охотинспектором. Стал работать простым охотником, и “помог” ему в этом Сиволобов. За это время он стал если не знаменитым, то достаточно известным. Про него, открывателя иркуйема, часто писали местные газеты, сделало передачу телевидение, наконец, рассказала газета “Правда”. “Идущий за тайной” — так был назван репортаж.
— Мне в общем-то все равно, — признавался Родион Николаевич, — кем является на самом деле иркуйем: просто крупным медведем или потомком вымершего арктодуса. Главное — приоткрыть завесу тайны над этим загадочным существом, добыть о нем правдивую информацию...
— На этот раз иду в тундру не один, с напарником, — сообщал он. — Если потребуется, не пожалею для поиска и своего отпуска. Не принесет результатов нынешняя экспедиция — предприму новые. Нам, живущим во второй половине двадцатого века, не простят потомки полного исчезновения столь необычного представителя животного мира. Опасность же подобная существует. Именно потому я и собрался в дорогу...
Немудрено, что местные власти стали относиться к нему с большим почтением. А районный охотинспектор, этот неисправимый меломан, как и прежде, стоял на своем: в летнюю пору — никаких лицензий на отстрел медведя! Сиволобов своими жалобами к вышестоящему начальству добился присылки в Тиличики проверяющего, и хотя уличить в каких бы то ни было неправых действиях районного охотинспектора не удалось, но “мышиная возня”, как признался в письме Рушан, ему так надоела, что он решил уйти в охотники. И не жалел, считая эту профессию прекрасной. “Если быть истинно охотником, а не уничтожителем”, — прибавлял при этом он.
Но поискам черепа иркуйема отставка охотинспектора успеха не прибавила. Выросло количество очевидцев, уверявших, что встречали иркуйема. Двое охотников пожертвовали шкуры застреленных ими необычных зверей с укороченными задними лапами. Сиволобов прислал мне фотографию: четыре медвежьих шкуры, вывешенных на заборе в ряд. Среди них была шкура обычного медведя, три — иркуйемов. Разница имелась, но Верещагин продолжал твердить свое: нужен череп, хотя бы косточка. А его-то, как это ни странно, потому что обычно охотники чаще всего предпочитают сохранить череп, ни один из охотников представить не мог. Шкура с выделанным черепом значительно дороже ценится.
С Сиволобовым я встретился в Москве. Он прилетел купить для охоты породистую лайку. Роста он оказался невысокого, из породы людей, про которых принято говорить — юркие. Выработавшийся, очевидно за последние годы, апломб в разговоре был хорошо заметен. Верным он считал прежде всего собственное суждение и не желал слушать каких-либо моих возражений. Охотником он оказался страстным. На хорошую собаку денег не пожалел. А медведей, не скрывал, за свою жизнь успел не один десяток уложить. В существовании иркуйема он был уверен на все сто процентов. На этот раз на поиски его он брал с собой кинооператора. Рассказал, что студия “Киевнаучфильм”, ознакомившись с публикациями в различных газетах, решила снимать про иркуйема фильм. Он согласился быть их консультантом и проводником. За чашкой чая, раздобрившись, Родион Николаевич пообещал пригласить в этот поход и меня. Вызвать в Тиличики в нужное время. Но лето окончилось, а приглашения я не дождался. А осенью получил очередную пачку фотографий, где было немало пейзажей, гнезд канюков и даже кречетов.
“А где же иркуйем?” — послал я в ответ вопрос.
“Вы спрашиваете, где иркуйем? — будто услышал я его ворчливый ответ, прочитав пришедшее письмо. — Спрашивать легче, чем искать, а искать пока никто не хочет...”
В конце июля 1991 года еще один иркуйем был бесцельно убит, сообщал далее он. Произошло это в районе мыса Грозный Олюторского залива. Караулившие оленей в ночном дежурстве Туркини и Элевьи увидели, как в стадо оленей вклинился медведь уродливого телосложения. Неуклюже прыгая, он приближался в оленям, распугивая стадо. Элевьи двумя выстрелами прикончил зверя. Утром сняли шкуру, пытались ее выделать, но начались дожди, и ее, зачервелую, бросили на одной из стоянок прямо в тундре.
Узнав об этом, рассказывал в письме Сиволобов, он позвонил Верещагину. Но тот, как и раньше, пожаловался на “нищету” своей организации, отсутствие средств для оплаты вертолета. А попасть в то место можно было только на вертолете. Верещагин пообещал созвониться с коллегами из Магадана, потом перезвонить ему. И пропал. Тогда Сиволобов обратился в редакцию журнала “Охота и охотничье хозяйство”. Ведь дорог был каждый день, того и гляди, выпадет снег, а тогда разве отыщешь в тундре останки!
— В редакции меня отфутболили, — продолжал Сиволобов, — в родное Камчатское ВНИИОЗ. Когда-то и там мне отказывали в помощи, но на этот раз согласились помочь, взяв с меня слово, что я отдам им одну из имеющихся у меня шкур иркуйема. Зафрахтовали вертолет на четыре часа. Со мной за шкурой иркуйема отправился В. В. Кощеев, специалист по медведям. Залетели вначале в Хаилино за людьми, которые смогли бы указать место, где был добыт зверь. По пути забрали со стоянки размокшую плешивую шкуру, брошенную оленеводами. Ну а дальше, как всегда, началось невезение.
Вешки с белой тряпкой на конце, оставленной охотниками у туши медведя, на месте не оказалось. Оленеводы, не предполагавшие еще в эти места возвращаться, не присмотрелись в свое время к местности и никак не смогли сориентироваться. Час утюжили мы площадку примерно в один квадратный километр, но костей так и не нашли. Все поросло метровой высоты кустарником. Так, несолоно хлебавши, пришлось возвращаться.
Вот и еще один иркуйем убит, подвел итог Сиволобов, а дело о распознавании его так и не сдвинулось. В свое время, припомнил он, я предлагал профессору Верещагину взяться за оповещение всех оленеводов этого района Камчатки о ценности и редкости этого зверя, важности заполучения останков для науки. Дело было за тем, чтобы разрешить им отстрел в летнюю пору. Ведь оленеводов не менее 500 человек, и в основном они постоянно ходят по отдаленным уголкам в летнюю пору. Разреши им отстрел официально, чтобы не хоронились потом, объясни необходимость, и пару лет назад мы бы имели не только череп, но и весь скелет. Верещагин же на отстрел никак не соглашается, продолжал развивать свою мысль Сиволобов, мотивируя это возникновением нездорового ажиотажа и ненужным уничтожением редчайших зверей. Если они есть. Но мне кажется, что в это-то он как раз и не верит. А тогда тем более, почему бы не выдать лицензию на отстрел. Видно, совсем остарел Верещагин, почти 90 лет, не скрывал раздражения Родион Николаевич. Пора бы ему на пенсию, уступать дорогу молодым. В том же письме с неодобрением прошелся и по Валентину Сергеевичу Пажетнову. Прислал, мол, тот письмо, пообещал подключить к поиску иркуйема зоо-факультет МГУ. Да так и пропал. Ни слуха ни духа.
В Олюторском районе, делал окончательный вывод Сиволобов, на сегодняшний день, по собранным им данным, имеется 4—5 разрозненных, удаленных друг от друга не менее чем на сотню километров, угасающих очагов этого непознанного зверя.
В каждом из них от нескольких по полутора десятков особей. Вероятно, два-три очага есть в Карагинском районе. Один зверь, а возможно, несколько разрозненно доживающих свой век особей остаются в Тигильском. Пора звонить во все колокола, считал Сиволобов, если мы хотим сохранить это уникальное, реликтовое существо. Он предложил мне написать обо всем этом в своем журнале “Вокруг света”. Приглашал приехать, сфотографировать на цветную пленку шкуры иркуйемов, предлагал для использования всю имеющуюся у него информацию. Я подумал и... согласился.
Лететь на Камчатку показалось накладным и ненужным. В результате длительной переписки “информации” у меня скопилось предостаточно. Я сообщил об этом Сиволобову, он не возражал. Очерк об ир-куйеме был поставлен в четвертый, апрельский номер. Хотелось, чтобы его прочитали оленеводы и участники всех экспедиций, отправляющихся на летние работы в отдаленные уголки Камчатки. Может, их наблюдения, выводы, нахождения хоть каких-то останков зверя помогут разрешить наконец-то загадку иркуйема.
Увы, первым откликом на публикацию было письмо жены Родиона Николаевича. За использование выдержек из писем своего мужа она ни много ни мало обещала привлечь меня к суду. Этим якобы я задел честь и достоинство Родиона Николаевича. Затем пришло на имя главного редактора и возмущенное письмо самого Сиволобова.
В своем очерке я предоставил возможность высказаться по поводу существования иркуйема не только ему, но и воспроизвел слова профессора Верещагина, высказывания охотинспектора Абзалтдинова. Это-то и задело неугомонного жителя Тиличик.
Об иркуйеме на этот раз не было сказано ни слова. Как можно было предоставлять на страницах журнала слово Абзалтдинову. Он уже давно не охотинспектор, а охотник, возмущался Родион Николаевич. Да и охотник-то он никудышный. Часами слушает музыку — меломан! Хотя из переписки с Рушаном я знал, что его вновь назначили на должность охотинспектора, он был председателем районного общества охотников. А Сиволобов опять пишет на него жалобы во все инстанции. Трудно ему работать.
Только теперь я, кажется, наконец-то и сам разглядел Родиона Николаевича. Понял, что человек этот далеко не простой, и посочувствовал Рушану. В письме в редакцию, испепелив охотинспектора, Сиволобов пояснил, в чем задета его честь. Читателям очерка может показаться, что это он сам придумал иркуйема, а потому он требует, чтобы в следующем же номере был опубликован список фамилий всех людей, которые рассказывали ему о встрече с этим зверем. Список был довольно-таки, надо сказать, длинный. И публиковать его, конечно, не было возможности да и необходимости.
Вскоре на телеэкраны страны вышел документальный фильм Игоря Гудзеева о камчатских медведях. Его раза три показывали по телевидению, и, конечно, смотрел его и Родион Николаевич.
Показан был там он сам. Как ходит по тундре, встречается с коряками-оленеводами, записывает их рассказы о большом медведе, показывает им рисунки иркуйема и те подтверждают, что да, он такой. Но во время этих походов не то что иркуйема, обычного медведя не удалось встретить. Пришлось киногруппе обращаться за помощью к Виталию Николаенко и Игорю Ревенко, известным охотоведам и большим специалистам по фотографированию камчатских медведей. Они и помогли хорошо снять на пленку очень крупных зверей во время рыбалки. Объяснили, как вести при этом себя людям, чтобы не вызвать нападения, а заодно и ответили на вопрос, верят ли они в существование иркуйема. Оба отнеслись к этому отрицательно. Нет в их краях никакого иркуйема!
Не обошли в фильме и стороной Рушана Абзалтдинова. В то время бедовавшего на берегу Олюторского залива простым охотником. Игорь Гудзеев, режиссер, по возвращении с Камчатки в разговоре со мной высказался о нем как о наиболее грамотном, образованном специалисте. Никак не унижая чести и достоинства Сиволобова, признавшись, что когда-то и сам был готов встать на сторону этого охотника, Рушан высказался в этом фильме так, что “иркуйем” не что иное, как результат инбридинга, близкородственного смешения. То есть — урод. Потому-то время от времени в их краях появляются такие звери и исчезают вскоре как не приспособленные к активной жизни. Но это, сказал он, его версия, и она еще нуждается в подтверждении.
Должно быть, фильм этот утихомирил пыл жены Сиволобова, и я не получил повестки с вызовом на суд. Откликов на публикацию пришло немного. Писали читатели из Болгарии, Москвы и других городов, но не пришло почти ни одного письма от жителей Камчатки. Отклики были разные: с заинтересованностью, сомнениями и даже с издевкой. Все эти письма по мере поступления я пересылал в Тиличики. Но от Сиволобова я получил лишь одно письмо. Пришло оно глубокой осенью.
Признался, что не все в моей публикации ему понравилось: не к чему, считал он, было приводить высказывания Верещагина и Абзалтдинова, а надо было написать просто, что вот, мол, есть три шкуры и много устных заявлений, и это помогло бы лучше продвижению дела по поиску иркуйема.
В существование его он верит по-прежнему, а на вопрос, почему оленеводы до сих пор так и не могут сохранить кости и череп зверя, отвечал, что повинна в этом прежде всего их темнота и необразованность. В которой, кстати, виноваты мы сами. Пора бы с большим вниманием относиться всем нам к этим малым народам.
На базе Камчатского отделения ВНИИ охоты и звероводства, сообщал с нескрываемой радостью он, создана новая научная организация, и В. В. Кощеев получил задание заняться исследованием медведей северных районов Камчатки. На полеты выделены средства, и начинается настоящая работа по поиску иркуйемов.
Читая эти строчки, я подумал, что публикация в журнале очерка, следовательно, не прошла даром. В скором времени исследователи отправятся на обследование окрестностей озера Потаггытхын, бухты Сомнения, где встречали диковинных зверей. А со мной, пояснил Родион Николаевич, бумажную полемику он решил навсегда закончить. Так как не видит в этом никакого смысла. Вот так.
Пожалуй, можно было бы на всей этой истории поставить точку. Но оказывается, как и ребенку трудно расстаться с интересной игрушкой, не легко стало и мне смириться с мыслью, что “волочащего по земле штаны” и “бога-медведя” не существует. Может, неверны все разумные доводы прагматичных специалистов, живет где-то в самых потаенных уголках Корякского нагорья медлительный и неповоротливый зверь-иркуйем.
Время идет. С тех пор минуло уже не одно лето. Но каких-либо новых сведений об этом с Камчатки больше не приходит... Секрет отпечатков пальцев Каждый знает, что отпечатки пальцев в криминалистике используются для идентификации. Почему же они так неповторимы, что отличны даже у однояйцовых близнецов? Что могут сообщить они о том, с чьих пальцев они сняты?
Ответы на эти вопросы дает наука о кожных узорах - дерматоглифика (от греч. derma, род. падеж dermatos - кожа, glypho - гравирую). Отпечатки снимают потому, что оригинал - гребешковый узор -менее удобен для рассматривания, особенно на живом человеке. Если в фокусе внимания - отпечатки людей, то дерматоглификой занимаются антропологи (от греч. anthropos - человек).
Наличие кожных (папиллярных, от лат. papilla - сосочек) узоров, или участков гребневой (гребешковой) кожи, является характерным признаком манипулятивной кисти отряда Приматов. У низших приматов - лемуров, тупай, долгопятов (предков обезьян) - способы захвата предметов и обхватывания ветвей достаточно однообразны, их узоры расположены лишь на пальцах и отдельных участках ладоней. Чем чаще и разнообразнее примат хватает предмет для обследования - тем более причудливыми узорами и более сложным головным мозгом он обладает.
Характерно, что малыши стремятся потрогать пальчиками все им доступное: чем чаще они делают это, тем эффективнее развивается их высшая нервная деятельность, тем быстрее созревает их мозг. Гребешки на пальцах помогают определить такие свойства захватываемого предмета, как фактуру поверхности (гладкая или шероховатая), температуру, вес и др., что важно для распознавания объекта. Плоские поверхности пальцев "сообщают информацию" об объемных свойствах предмета по принципу, обратному тому, который используется в картографии. На картах благодаря изолиниям воссоздаются горные цепи и океанские впадины - поверхности же пальцев покрыты приблизительно параллельными папиллярными гребешками. Гребешки усыпаны чувствительными к давлению и температуре нервными клетками (вне гребневой кожи таких клеток на порядки меньше).
Давно известно, что у человека гребешки образуют петли, завитки и дуги. Петли - самый распространенный у европеоидов тип узора. По крайней мере, у каждого четвертого встречаются только петли. Завитковые, или в обиходе круговые, узоры также популярны, особенно у монголоидов (на всех пальцах сразу), а также на больших и безымянных пальцах европеоидов. Таким образом, ясно, что встречаемость типов узоров, в основном, зависит от расовой принадлежности хозяина пальца, от порядкового номера пальца, а также от наличия патологических особенностей центральной нервной системы. При этом при патологиях, например, болезни Дауна, их обладатели независимо от расовой принадлежности характеризуются определенным комплексом черт как кожного рельефа, так и прочих.
Очевидно, что детей-даунов диагностировать по гребешковым узорам нет необходимости - они узнаваемы "по лицу". А вот с детьми - потенциальными заиками - ситуация сложнее: много времени пройдет, пока ребенок заговорит и выявится неблагоприятная ситуация. Родители заик часто обладают тем же дефектом речи; кроме того, среди них высок процент левшей. К тому же, вся эта семья часто невротизирована, или психоастенизирована, что осложняет избавление от заикания. Если взглянуть, насколько симметричны узоры пальцев новорожденных у таких родителей, то легко определить и рассчитать риск возникновения заикания у, ребенка в будущем. Прогноз важен потому, что дефект речи возникает отчасти по примеру кого-либо из взрослого окружения - ведь прежде, чем произносить звуки, дитя учится их слышать и лишь затем повторять. И при этом подражает но только тембру и интонациям родительской речи, но и всем её ошибкам.
Прогноз основан на статистически достоверном, факте: у заик, как и у левшей, узоры на пальцах симметричнее - и по типам, и по числу гребней. Среди современного человечества преобладают, как известно, правши. Обычно на ведущей правой руке общее число гребешков выше, тип узора сложнее, т. е. больше завитков. У левшей, как и у заик, отчетлива симметрия между узорами обеих рук. При этом заики выделяются тем, что у них существенно снижены различия в рисунках между отдельными пальцами, особенно сглажена специфика ведущего - большого пальца правой руки.
Разнообразие типов узоров и числа гребней (а это взаимосвязанные особенности) для их обладателей, как правило, остается невыделенным: если человек практически здоров, узоры его пальцев должны быть ему, как и всем окружающим, глубоко безразличны. Безразличны они потому, что функционально нейтральны - независимо от типа узора предметы воспринимаются одинаково. Нейтральность приводит к тому, что контроль регуляторных систем в развитии признака ослаблен, поэтому даже при почти идентичных генотипах - как у однояйцовых близнецов - в кожных узорах есть небольшие отличия. При слабом контроле всякие безобразия оказываются вполне допустимыми, и не безобразия они вовсе, а просто мелкие прегрешения. Отсюда и возникает уникальность гребневого рельефа, являющаяся частной иллюстрацией уникальности каждого из нас. А это в свою очередь - наша видовая особенность.
С самого начала возникновения рода Homo (рода Человек) наши предки - ярчайшие представители эволюционной магистрали позвоночных - становились все более независимыми от условий окружающей среды благодаря совершенствованию центральной нервной системы (особенно головного мозга), обеспечивающей пластичное, способное к эффективному обучению поведение. Благодаря такому универсальному типу приспособления к окружающей среде многие важные на уровне отряда системы признаков в качестве видовых особенностей оказываются нейтральными. В итоге, изменчивость человека на порядок превышает изменчивость даже "двоюродных братьев" - шимпанзе.
Видовой особенностью человека является его чрезвычайное разнообразие, в том числе и расовое, и половое и т. д. Наоборот, в патологии часто крайнее однообразие -например, те же лица с болезнью Дауна. Отпечатки пальцев выбраны для идентификации потому, что их просто получить |
Стоят на холме два быка - старый и молодой. Мимо (под холмом) проходит стадо коров. Молодой бык пихает старого под бок: "Ну давай, ну давай быстренько сбежим с холма и вот ту, молоденькую, трахнем, или вот ту, стройненькую. Ну давай, быстренько...". Старый бык долго слушает, качает головой, потом говорит: "Нет, мы медленно спустимся с холма и медленно покроем все стадо".
1. Отличный шашлык готовится из любого молодого мяса, хотя признано что баранина самое дело... Если позволяют средства - берем молодого барашка ( или чего угодно ) Как ни странно, но насчет самого мяса барашка - тоже есть различия. Все предпочитают разные места расположения оного на барашке... Хотя на мой вкус - пойдет любое... Будут только ньюансы по времени приготовления и качество продукта... Мясо очищается от жил и режется кусками по 150-200 грамм! ( По нашему понятию достаточно большой кусок). Далее берется лук в кол-ве 1 кг мяса - 0.5 кг лука (можно один в один). В кастрюли укладывается последовательно соль, специи, мясо лук и так далее (по кругу). Далее все тщательно мнется и ставится под гнет. Через 5-6 часов во теплом месте - можно жарить.... Желательно при насадки чередовать кусочки разной жирности...Лук не насаживается на шпажки и подается отдельно...Жарится на слабых углях (проще сказать - томится), никакого огня !!! При жарке обязательно поливать сие дело либо водой... Можно развести воду с виноградным белым вином 50/50... Это сохранит сок... Вино и прочие делабудут пригорать на мясе и только испортят все ... Самое здесь главное - не торопиться и иметь рядом запас горячих углей.... Шашлык поливается специями уже перед едой ! И не дай вам бог остудить его - это уже только для себя и только оплакивая его....
Добро пожаловать на мои странички,устраивайтесь поудобней и надеюсь вам тут понравится
одна маленькая просьбочка берите все что понравится ,но очень хотелось видеть комменты и пожелания чего бы хотелось увидеть еще
cybervantuz)
