Кухонный джентльмен

Галина Николаевна Щербакова — известная писательница. Даже те, кто не читал ее произведений, знают фильм «Вам и не снилось», поставленный по одноименной повести. Но она была написана давным-давно, а Галина Николаевна продолжает много и плодотворно работать, из-под ее пера выходят новые романы и повести, многие из которых мне, читательнице предубежденной, кажутся гораздо более интересными, нежели ее ранние произведения. А ее стиль, ее язык! Стоит только послушать, как она рассказывает о своих кошках, — и всех их видишь вживую, в лицах.

Я очень люблю приходить в этот дом. Мне в нем уютно. Хотя это вовсе не современное жилище с вымеренным по сантиметрам дизайном, с красивой, но абсолютно не функциональной мебелью, а истинная квартира шестидесятников с богатейшей библиотекой — на книжных стеллажах во всю стену. В этом доме уютно и потому, что на пороге меня встречает кот Том.
Экзот Том — истинный аристократ, он приветствует далеко не каждого, и то, что он меня принимает достаточно благосклонно, поднимает меня в собственных глазах. Тома Галине Николаевне подарила дочь Катя; у котенка был какой-то дефект, невооруженному глазу незаметный, поэтому его продавали дешево — за пятьдесят долларов. Он не просто член семьи Щербаковых, он во многом хозяин дома. Как говорит Галина Николаевна, «муж у него любимый лакей, а я — так, прислуга на побегушках».
Том — кот палевого окраса размером с небольшую собачку (а может, и со среднюю). Он толстый и ленивый, словом, настоящий русский барин — при взгляде на него мне сразу приходит на ум Обломов. Правда, в отличие от Обломова, выражение «лица» у него чаще всего недовольное. Он не любит чужих людей. Не любит, когда вторгаются в его сферу — в его квартиру, которую населяют два человека, которых он считает своими. Однажды кота отвезли на машине на дачу, но пришлось вернуться в тот же день — настолько Том был подавлен вторжением в его маленький мирок огромного, незнакомого и страшного мира. Впрочем, регулярно, раз в неделю, кот испытывает стресс, когда в доме появляется Наташа, которая помогает Галине Николаевне по хозяйству. Том Наташу ненавидит, даже рычит на нее (я слышала этот звук: это не обычное кошачье шипение, а именно рычание, похожее на приглушенный львиный рык, который слышен по вечерам в зоопарке). И я его понимаю: Наташа покушается на святое! Она прикасается к его туалету, передвигая лоток. Она пылесосит и двигает его любимые кресла. Она вносит в дом суету и неприятные запахи моющих средств. Более того, она посмела в мыслях своих коснуться даже его священной особы! Войдя в хозяйственный раж, эта чистюля захотела его вымыть. Ей этого, разумеется, не разрешили, но он наверняка разгадал ее кощунственные поползновения.
Вся жизнь Тома подчинена ритуалам, он консервативен, и будь он английским джентльменом, всегда голосовал бы за тори. Даже такая неприятная процедура, как ежедневное промывание глаз, вошла в традицию, и он против нее не возражает. Хотя он не употребляет человеческую пищу, тем не менее охотно бродит по кухне, залезает на столы, обнюхивает все, что там находится, — и все это ему разрешается. Запрыгивает он и на плиту — проверяет, что находится в кастрюлях, причем он никогда туда не забирается, если плита горячая.
Это не тот кот, который может откликнуться на «кис-кис», — пусть хозяева бегут по его зову, он же никогда не уронит своего достоинства. Его нельзя подхватить на руки и потискать: этого он никогда не простит. Да и ласкать его абы кто не имеет права. Подходит он к людям только по собственному желанию и побуждению, а высшая честь, которую он оказывает хозяйке, — это возможность почесать ему брюшко, когда он раскидывается на спине у ее ног.
Особенно нежно Том относится к мужу Галины Николаевны, Александру Сергеевичу, известному журналисту. Многие годы он работал в «Комсомольской правде», «Огоньке», «Литературной газете», а теперь — главный редактор одного издательского дома. Когда он приходит с работы, то играет с котом, и в это время для него не существует ни гостей, ни телефонных звонков: это — святое. По утрам, когда хозяева еще спят, Том приходит в спальню, удобно устраивается на плече хозяина, и некоторое время оба так дремлют. Этот ритуал повторяется каждый день. Правда, однажды кот его нарушил, и вот как это произошло.
У Галины Николаевны был день рождения, я позвонила, чтобы ее поздравить, и услышала в ответ:
- Все равно лучше всех меня поздравил Том. Сегодня утром, когда он запрыгнул на кровать, то пришел не к Александру Сергеевичу, а ко мне, лизнул меня в щеку и заснул, тесно ко мне прижавшись.
Я знаю, что существует кошачья магия, которую мы не можем объяснить и, скорее всего, не сможем никогда. Щербаковы убеждены, что Том наделен экстрасенсорными способностями. Во время завтрака кот обычно сидит вместе с хозяевами на табуретке у стола — за компанию. Хотя ест только свою, лечебную еду. Допив чай, Галина Николаевна с Александром Сергеевичем переглядываются: «Пора». Значит, пришло время давать Тому лекарство (у него проблемы с почками). Кот этого не любит и прячется туда, откуда его непросто извлечь.
Естественно, у Тома есть свой личный ветеринар — красивая и очень строгая молодая женщина, которая держит в страхе Божьем хозяев, но не кота — тот никого не боится, а ветеринара уважает.
Но между хозяйкой и котом все же существует взаимопонимание и на вербальном (Томик понимает много слов), и на невербальном уровнях. Когда Галина Николаевна каждое утро садится за свой рабочий стол (а пишет она свои произведения по старинке, ручкой), кот тут как тут, так и норовит улечься на рукопись. Хозяйка никогда его не сгоняет, а пытается вытянуть из-под него листок. Это продолжается до тех пор, пока Тому не надоест и он не уйдет. Будем считать, что каждому является своя муза, и Том прекрасно играет эту роль. Недаром Александр Сергеевич нередко называет его Василием Ивановичем Качаловым.
Отвлекшись от созерцания плосколицего аристократа, я вспоминаю, что мне следует задавать вопросы, и спрашиваю:
— Галина Николаевна, а кого Вы все-таки больше любите — собак или кошек? Я знаю, что дома у Вас всегда жили кошки, но в Ваших сочинениях нашли отражение только собаки. В романе «Мальчик и девочка» большую роль играет брошенная собака, которую спасает главный герои, выхаживает ее, зарабатывает деньги, чтобы расплатиться с ветеринаром. Это несчастное создание, вернее, отношение людей к нему как бы проверяет всех остальных героев на человечность.
— Собака действует еще в одном рассказе, который только что вышел в «Огоньке». Но я никогда не ставила перед собой задачу: напишу о собаке. Или о кошке. Животные, я в этом уверена, лучшая часть природы. И я разделяю мысль неизвестного мне афориста: «Чем больше я узнаю людей, тем сильнее люблю собак». Домашние кошки, собаки, хомячки и прочая живность даны нам для смягчения собственной агрессивности, которой мы, люди, переполнены по самую маковку.
Я выросла в маленьком провинциальном городке в Донецкой области, где никто не спрашивал, держите ли вы собаку или кошку. Собаки и кошки жили в каждом дворе. Впоследствии нам с мужем и детьми пришлось много переезжать, и возможность завести животных появилась, только когда мы осели в Москве и нам дали пусть плохонькую, но свою квартиру. Так получилось, что в Москве у нас довольно быстро поселился кот, и с тех пор у нас почти постоянно жили кошки.
— Расскажите, пожалуйста, о них — тех, что были до Тома.
— Первый кот у нас появился, когда я работала в журнале «Смена».
— А как его звали?
— О, это целая история! Котенок был маленький, рыженький, слабенький. «Ах ты Манюня», — сказала я. Так и оставила. Но вскоре была уличена в идеологической диверсии. Разве я не знаю, спросила меня одна знакомая партийная дама, что Владимир Ильич называл Манюней свою сестру Марию Ильиничну? Она была убеждена: знать это должен каждый мало-мальски грамотный человек. «Что ж, в таком случае я назову его Дмитрий Ильич», — сказала я. (Для тех, кто родился, когда биографию Ленина уже не проходили в школе: Дмитрием Ильичом звали его младшего брата. — О.А.). Больше мы никогда с той женщиной не встречались и не разговаривали, а кот так и остался Дмитрием Ильичом, в просторечии Димкой, но мой сын всегда называл его уважительно — по имени-отчеству. Надо сказать, это было вреднейшее создание. Его любимой игрой была охота за пятками. Спозаранку он затаивался возле чьей-нибудь кровати и, как только из-под одеяла показывалась пятка, тут же в нее вцеплялся зубами и когтями — пребольно! А погиб Дмитрий Ильич трагически: упал с балкона. Он потянулся к цветочному ящику на соседнем балконе — и сорвался.
— А потом у Вас появилась Муся?
— Не сразу. У нас были неудачные опыты с уличными котами, которых мы подбирали. Все-таки кошки, выросшие на воле, совсем другие, в них воли больше, чем человек может принять. Они если не захотят, то не примут порядки в человеческом доме. Своим поведением они как бы подчеркивают: это же вы меня захотели, а не я вас. Эту волю силой не возьмешь. Когда эти бродяги возвращаются туда, откуда их взяли, они бывают счастливы, равно как и неудачники-хозяева.
— Ваш рассказ мне напомнил «Королевскую Аналостанку» Сетона-Томпсона, которая прекрасно существовала в городе, иногда за счет людей, но всегда держалась от них подальше. Но я знаю, что у Вас еще были Муся и Вася.
— Мусю маленьким котенком принес в дом муж. Эта бело-серая кошка была необыкновенной красавицей, хоть и безо всяких родословных: все, что надо, у нее было белоснежным: пятнышки на мордочке, манишка, носочки на лапах. Ее котят у нас разбирали мгновенно.
— А кто был отцом этих котяток?
— Самые красивые ее дети были от ее же сына, которого по причине переезда с квартиры на квартиру мы не успели кастрировать. Ах, какой был Васька кот! Как косил глазом! Как презирал рыбу минтай и меня, подавальщицу. Как мстил мне за столь непотребный продукт лужей на том самом месте, где я ставила тарелку с «гадостью».
С Мусей и Васей связана и поездка на выходные дни в дом отдыха газеты «Правда», что на Планерной. Мы поехали туда всей семьей — я, муж, дети, Катя и Сашка, и Муся с Васей в большой сумке — только две головы с двух сторон торчали — такой замечательный Тянитолкай. Там, в комнате дома отдыха, Васька, разглядывая себя в зеркале трюмо, торжественно пописал на подзеркальник.
Они недолго жили вместе, мать и сын. Муська доставляла нам каждый раз после дачи хлопоты очередным выводком, который радостно перегрызал телефонные провода, обдирал обои на стенах. Стеная, мы, тем не менее, всегда держали их у себя до последнего. Это было счастливое время, когда дети-деревья еще не стали большими и человечье-кошачья семья верила, что все будет хорошо.
— А все-таки, кого из Ваших кошек Вы любили больше всех?
— Больше всех любят последнего ребенка, а если он еще и нездоров, то любят особенно. Дети стали большими, внуки тоже. Мир, к сожалению, сужается. Как это ни смешно, а может, даже и глупо, но Том вызывает к жизни очень живые и молодые чувства. Откуда он, например, знает, что именно этого нам стало так не хватать? Но он знает. Он ложится на спину, вверх своим палевым брюхом — позиция полной беззащитности. «Видите, — как бы говорит он, — как я вам доверяю и как я в вас нуждаюсь. Кому еще я буду так нужен?» И он протягивает к нам лапы. Как Джим Качалова — на счастье.
Когда я ухожу из этого гостеприимного дома, Том выходит проводить меня в коридор. Мне кажется, что на его физиономии написано облегчение: ну вот, слава Богу, чужой человек ушел, теперь никто не будет стоять между мной и принадлежащими мне людьми.