Текст:
Екатерина Деготь
В России теперь можно купить Moleskine. Кому это ничего не говорит, те вежливо говорят: «Что вы говорите»; кому говорит, те не говорят ничего. Только громко и восторженно ахают, вдыхая атмосферу развернувшегося перед всеми нами блестящего будущего.
А всего-то речь о ежедневнике со странной резинкой сбоку, который его производители настолько умело позиционировали как культовый, что он таким и стал.
У меня тоже такой, и на меня тоже произвела в свое время впечатление информация, что якобы Moleskine пользовались Ван Гог, Матисс, Хемингуэй, Андре Бретон и Луи Фердинанд Селин. Напоминает, правда, список «Исключите лишнее слово», и лишним тут будет Матисс: слишком уж благополучен. Остальные полны того самого слегка мрачного, слегка опасного, сильно небритого артистизма, который и нужен, чтобы соблазнить навсегда.
В этот список добавить бы еще Оруэлла, Артюра Рембо. Хорошо было бы включить художника Караваджо, который, кажется, кого-то убил и вынужден был скрываться. У нас, я думаю, можно маркетировать эти книжечки через Троцкого. Отчего-то в этой вещи содержится мощный символический заряд альтернативности, который, в свою очередь, неотразим для буржуа.
Moleskine — одна из немногих вещей, которая обязательна в арсенале как закоренелого монетариста, так и пламенного антикапиталиста.
Книжки эти всегда одинаковы и всегда слегка старомодны (желтоватая бумага, тряпочная закладка…), и у того, кто такой обладает, возникает чувство облегчения: он избежал бессмысленной гонки за чем-то все более новым, в которую мы все теперь вовлечены. Можно остановиться на чем-то одном на всю оставшуюся жизнь и отдохнуть, тем более что ты не сошел с дистанции, а как бы ожидаешь, пока подтянутся другие. А с другой стороны, книжку все равно придется покупать каждый год новую, просто в силу изменившейся календарной конъюнктуры. Таким образом, производитель не остался в накладе, но и мы смогли выразить протест против диктатуры рынка, а также — следите внимательно — социальной несправедливости. Ведь что говорит о вас записная книжка, когда вы вынимаете ее из кармана? Что вы человек занятой? Отнюдь нет: она говорит о том, что у вас нет секретаря. Сейчас кругом изобилие электронных органайзеров и прочих машинок с памятью внутри, но, доставая такую, нормальный человек все еще испытывает легкий стыд за то, что, вместо того чтобы писать как человек, тычет палкой в экран. Есть еще совесть: ведь такая машинка похожа на раба, погоняемого стеком. Если вы пишете от руки, вам не просто хватает собственной памяти, но главное — вы человек прогрессивный.
Однако, если вдуматься, вряд ли Ван Гог вписывал в свой Moleskine встречу с дилером на десять утра, с куратором на полдень и визит к зубному (нет, конечно же, к ушному) на 14.30. Надо думать, у него была просто пустая тетрадка, и он в ней рисовал или, как это было для него характерно, письменно думал. Moleskine делает и такие тетрадки тоже, а также множество других, для разных мелких маний типа записи кулинарных рецептов. Деловой ежедневник на них очень похож, на нем не сияют золотые цифры 2006, и со стороны можно предполагать, что там что-то серьезно ценное, а не просто «зайти в химчистку». Ведь это книжка, а не блокнот, то есть вырвать страницу и выбросить ее так же физически и психологически сложно, как сжечь второй том «Мертвых душ».
Тем более еще эта резинка. Мы не просто закрываем эту книжку, но с довольно громким щелчком запираем ее как на замок, а внутри можем хранить не только список своих деловых встреч, но и (в специальном кармашке) разные сокровища, трофеи и интимности. Таким образом, вещь, которая вроде бы по определению должна выражать идею «время — деньги», предлагает нам аккумулировать вневременные ценности. Предмет, который, по сути дела, есть не что иное как нудный список наших обязательств, представляет себя гербарием, который мы собираем, легко двигаясь по жизни. Пухлый памятник нашей социальной несвободе маркетируется как символ свободы.
Таков уж современный человек. Он просто обязан быть одновременно здесь и там, собой и другим, перегружен и легок на подъем, в стрессе и в нирване. Иначе ему социальный каюк. Он обязан не просто много работать — это как будто бы его личное дело: но он обязан беспрерывно пересекаться. Страницы ежедневника — карта перемещений некоего свободного электрона, который время от времени сталкивается с другими такими же, высекая искры встреч. Просто благодаря тому, что они назначены на определенный час, эти встречи становятся событиями. Всякий, кто записывает себе какое-нибудь жалкое дельце ровно на 16 часов, может чувствовать себя слегка ВИПом, слегка даже героем, поскольку вырвался из ткани рутины. Страницы записных книжек теперь, как страницы журналов и газет, сообщают о вернисажах, премьерах, саммитах, переговорах — о пиках жизни, но не о самой ее повседневности. Человек, стоящий за конвейером, в ежедневнике не нуждается.
В него трудно записать и такие, например, дела, как «написать диссертацию», «найти себе невесту» или даже просто «работать 5 дней в неделю с 9 до 18». Странно, что кому-то еще удается делать нечто подобное.
