И поправивши волосы,
голосом
по-тембральному в баритон.
Мы сыграем в рулетку,
я
поставлю свободу на кон.
Этот день
прошёлся по мне
минорным аккордом,
своеобразный граттаж.
Вечер будет финальным,
и возможно фатальным,
это будет нескрытый шантаж.

Я смываю с себя все краски,
ты увидишь меня другой.
Просто слишком устала,
словно мраморной стала,
да и ты далеко не святой.
Вновь поправивши волосы,
полосы
остаются на коже штрихом.
В ожидании антракта,
ты уже не константа,
но остался культурным витком.

Тебе место на полке,
где Петрарка и Поллок
раскладывают пасьянс.
Тишина стала песней,
нет звука прелестней,
чем этот безнотный альянс.
Я тебя наказала касанием,
посмотри на меня,
слышишь стук?
Я поправила волосы,
колосом
прорастёт твоё семя мук.

ты ушёл – и спасибо богу за это счастье,
я не плачу, я всем довольна. не возвращайся.
ну конечно, я износилась и изломалась,
но зато отступила хроническая усталость.

я как будто восстановилась душой и телом,
расцвела, поновела и даже помолодела.
ты ушёл спустя восемь, девять... двенадцать-десять,
предпочтя своих баб всему, чем мы жили вместе.

и ушёл, и не надо прощения и прощаний.
я без сложностей справлюсь с тем, что безумно тянет,
и, хоть боль ещё давит мучительно под ключицей,
это лучшее, что могло со мной приключиться.

у тебя в этих чувствах была лишь одна задача –
улыбаться маниакально, пока я плачу.
нет границ у такого обычно, но есть пределы.
и платить своей кровью мне дьявольски надоело.

ты ушёл – слава богу, сама бы я не решилась,
ведь заполнил мой организм, как смертельный вирус.
я к тебе приросла к такому, как к героину,
но мне жутко приелось несчастной быть героиней.

это всё, и я рада, что кончились все невзгоды.
может быть, от тебя оправляться я буду годы,
но обратно уже не вернусь, я клянусь, мой милый.
я как будто вдруг вышла из комы и изменилась.

из меня тебя долго вытягивали с кусками,
я кричала, сопротивлялась, моля оставить,
а теперь ты ушёл, как похмелье от алкоголя,
и я осознала,
ведь,
боже мой,
я здорова.

и когда рухнут наземь слова крылатые
и когда оборвётся в груди струна
и когда распадётся весь мир на атомы,

ничего не останется —

кроме нас

и мне хватит этого, правда, хватит мне —
никогда не раздастся курка щелчок
и пускай тьма мира — моё проклятие,
ты в ней вечно будешь

гореть

свечой

Я искусана, я изранена, перемучена, передавлена.
Пальто мятое, пальцы тонкие, тело клятое, глаза громкие,
Вены синие, голос ангельский, взгляд и тёплый и предательский.
Слова жгучие,выдох огненный. Перекручена. Переполнена.
Шаги тактами ренессансными отбиваются реверансами.
На абзацы рассыпана личностно, не собрать меня, я бесчисленна.
Упоение мадригальное, как отрада оно, радикальное.
Меч в руках, взмах, удар, след от лезвия. Будет боль, будет страх, будет реквием.
Цель - абрис, но была обесточена. Выдох-вдох. Чья-то жизнь напророчена.
Я как будто сама себя предала. Передавлена. Перемелена.
Мысли в панике,тело в агонии, вкус айвы, запах аронии.
Смысл бродит где-то в артериях. Я разобрана. Я потеряна.

напиши на лбу, заруби себе на носу:
ты одна принцесса в своем лесу.
ты ни лучше, ни хуже других принцесс,
у них просто другой совершенно лес.

у тебя тут свои драконы и стаи птиц.
где-то в чащах бродит отважный принц.
он однажды отыщет тебя, а ты
времени зря не трать и сажай цветы.

напиши на лбу, заруби себе на носу.
ты одна принцесса в своем лесу.
ты сама принцесса в своей судьбе,
эта сказка написана исключительно
о тебе

наступает июль.
слов так много, а правды мало.
помогают (пусть не всегда, но) кино и брют.
мне не нравится, кем я стала. я проиграла
в той войне, о которой не говорю.

мне в спину дышат мрак и пустота. на кладбище заброшенных могил я вспоминаю всех, о ком мечтал, кого боготворил, кого хранил, кого чертой выбрасывал из глав, кого сквозь боль выдёргивал куском, и от кого бежал во тьму, стремглав, и без кого весь мир бывал пустой, и для кого оставил все слова и молча их сюда захоронил.
кого хотел ласкать и баловать, кому отвёл десятки из могил, кому кричал, а с кем молчал в ночи, кому писал без шанса на ответ, кому
строчил,
строчил,
строчил,
строчил,
кого нашёл в безглазой синеве, кого в той синеве и потерял, и без кого упал и не вставал, к кому любовь всегда была остра, о ком всегда болела голова, — а всё лишь ты.

лишь ты, лишь ты, лишь ты.
лишь ты и никого ещё вокруг.
я схоронил здесь шансы и мечты,
а чувства бросил пеплом на ветру,
но жаль, что всё вернулось мне опять,
как будто никуда и не ушло.

как жаль, что время не воротишь вспять.
как жаль, что это чувство больно жгло.

и я иду, где мрак и пустота мне дышат в спину — там, среди могил, где мирно спит, кто та и только та, куда я отдал ту, кого любил.

но жаль, что это место не в тиши, не в тёмном заболоченном лесу, — а там, где в глубине своей
_души_

я этот крест пожизненно несу.

чтоб прожить эту жизнь, не лишившись рассудка,
для кого-то святым, для кого-то ублюдком,
для кого-то примером, не факт, что хорошим,
для кого-то - обычным бесцветным прохожим,
стоит помнить, что жизнь начертила границы,
и не стоит ломаться во имя синицы,
и рыдать, что журавль не всегда на ладони.
нужно просто идти, не согнувшись в поклоне,
а, смеясь, что рассвет заглянул в твою яму,
несмотря на кредиты, долги, килограммы,
твоих новых и бывших, мосты и причалы...
если даже рассвет начинает сначала,
значит, стоит и нам, столь дурным и нелепым.
значит, стоит и нам поучиться у неба.

я спрашиваю его: как мы оказались здесь,
в 3:50 на кухне питерской коммуналки.
закончился трудный день, купюры, вино и спесь.
теперь ничего не жалко.
почти ничего не жалко.
я спрашиваю его: как мы оказались здесь,
в конце февраля, на карте, где нас прочертили красным.
растрачены все слова, все чувства и голос – весь.
но голос был не напрасным.
наверное, не напрасным.
я спрашиваю его: как мы оказались здесь,
среди шепотков и глаз, что видят врагов повсюду,
и тихо дрожит земля, и разум велит «не лезь».
но мы ожидаем чуда.
нас вытащить сможет чудо.
я спрашиваю его: как мы оказались здесь,
а он лишь хохочет – так,
что льётся мороз по коже.
и в воздухе — только снег,
а снег – это только взвесь
от взрывов, что далеко,
от взрывов, что близко – тоже.
я спрашиваю его.
я спрашиваю его.
я спрашиваю его,
ему не найти ответа.
и кажется – вечен лёд.
и хочется одного:
пусть в мире наступит лето.
надеюсь,
наступит
лето?

и ежели я ночью отыскивал звезду на потолке, она, согласно правилам сгоранья, сбегала на подушку по щеке быстрей, чем я загадывал желанье.

одиночества тихий крест.
чай без сахара, пыль в углу.
столько в мире прекрасных мест,
одного только не пойму:
есть ли место, где мы вдвоём?
я на карте найти не смог.
(засыпаем под шёпот волн,
ты щекочешь котиный бок;
там нет похоти и вражды,
в нашем мире стихов и грёз...)
далеко от меня — есть ты,
задаёшь себе мой вопрос.

там, где скалы целуют море,
острова выгрызают мель,
всё, что виделось мне в миноре,
разом рушится на постель.

солнце мягко лизнёт лицо,
тёплый ветер всщекочет щёки.
в этом месте среди отцов,
прародителей одиноких,

мне так сладко и больно быть.
на паром приходить с зарёю,
чтобы снова туда уплыть,
где отныне не пахнет солью,

где нашёл я себе приют
среди скал, что пронзают небо.
я стандартно вскрываю Брют,
разливаю в стаканы лето.

сладких персиков ароматы,
едкий дым от костровых стен -
всё мне видится хмельноватым,
но я только тобой хмелен.

приходи завтра снова в восемь,
я приду сюда ровно в шесть,
чтоб стряхнуть эту злую озимь
чтоб стихи свои вновь прочесть.

как тяжело ходить среди людей
и притворяться непогибшим.

знаешь, это нечто более важное, чем слова, для тебя в словарях не найдется такого слова - я пишу, но на деле не знаю с чего начать - получается как-то сладко и леденцово - сахар, патока, мед - неправдиво и бестолково. или мне не хватает природного мастерства. нечто более важное, больше нас - лики вечности возле столпов творений, и дорожки слез, и обрывки фраз - я не знал ни видений, ни сновидений, ни предчувствий таких запредельных бед. те осколки звезд на путях планет, будто это сглаз, это ведьмин сглаз, что мощней всех сглазов - таков сюжет, вот пришла беда - неземная раса - где-то в сердце меч на ходу вонзя, любой план пуская на тормоза дерзким ходом шахматного ферзя - и прекрасна, словно сошла с Парнаса.

может это все про твои глаза, и такие огромные в них зрачки, что черны как титановы рудники, они адски сияют на пол-лица - антрацитовы дыры, как маяки они светят и зрят на меня, поганца, и зияют как омуты, и полны - то ли едких слез и смолы, свинца, то ли раскаленных протуберанцев. это все, конечно, недопустимо - здесь таится страшный большой секрет, и чужая власть, и чужая сила, что меня столкнет прямиком за борт полушарий, спутников и ракет, марсианских сказок твоих орбит, здесь забыт, заброшен пустынный порт самых злых морей, литосферных плит, на пороге ясных небесных врат, в Атлантиде спрятанных кораблей. в днк твоих голубых кровей - это недоступно, необъяснимо - за когтями, искрами - темнота, а за темнотой одинокий зверь, для него там светит твоя звезда. этот зверь бессилен.

нечто более важное, весь секрет не в эмоциях, чувствах, касаниях и словах. это больше злости, мудрости и светил. больше неба в облачных лоскутах. и никто так ярко мне не светил. я смотрю на тебя, нахожу покой. это больше, чем время, нет полумер - ты здесь стала самой большой бедой снизошедшей прямо с античных сфер, расступила воды, зажгла огни, запалила мир как большой костер - я хватаю искры его, ловлю здесь момент как мелочный крахобор. это не любовь, ведь мое люблю - есть ничто для лучшей из всех побед. и тогда получается лишь один здесь вопрос и главный на все ответ -

из всех слов, что я еще не сказал, как-то так наверное б объяснил - на краю тех самых небесных врат, находясь в отчаянии и без сил, больше мне не горестно умирать, потому что рядом с тобой я жил, потому что смерть ничтожная здесь мелка, мне совсем не больно. и мне не страшно,

ведь назло всем демонам и богам -
у меня есть нечто, что правда важно.

на какое-то лето из многих таких же лет
оказалось, что боли под рёбрами больше нет.
будто стали прахом
и рассыпались сами последние из оков.
у меня о тебе не осталось ни слёз, ни слов.
ни тоски, ни страха.

в легких дым, в горле ком - значит, всё на своих местах,
только в сердце какая-то гулкая пустота.

по привычке, знаешь,
по утрам проверяю, ладонь приложив в груди:
всё по-прежнему, ты никуда и не уходил.

вот он ты.

зияешь.

у земли есть память, она всему
очевидец, хроника и мерило
она помнит, кто погружал во тьму
города и души, а кто мирил их

кто пришёл с любовью, а кто – с мечом,
кто обучен жизни, а кто – лишь смерти,
кто построил дом и разрушил дом
она знает, верь ты или не верь ты

пусть нас вырывали и жгли, как сор,
мы в неё врастали ещё прочнее
так живут узнавшие приговор:
время длится, но навсегда тускнеет

разве снился им тех степей рассвет, –
«грады» распахали сухие травы
здесь лежат все те, кого с нами нет,
и на них уже не найти управы

здесь воздастся каждому по трудам:
упокоя павшим, беспечным – страха
ласточки взмывают со дна пруда
и летят на горловку с волновахой

все эти люди которых я осязала
делила с ними постель, преломляла хлеб
растворились в кипучей толпе вокзала
заблудились в голодной и необъятной мгле

ни тоски, ни любви, ни печали,
ни тревоги, ни боли в груди,
будто целая жизнь за плечами
и всего полчаса впереди.

я безликая тень
порождение темноты

кто меня создавал
тот создал меня пустым

я лишь блик на краю заточенного ножа

мне не жаль исчезать
и тебе не должно быть жаль

я не логос
не космос
не мантра
и не завет

я бегу за тобой
но теряюсь всегда в листве

я бегу за тобой
но тебя не смогу догнать

у меня остаётся только твоя спина

я бегу за тобой
исчезая в кромешной мгле

не смотри на меня
не жалей меня

не жалей

ведь меня невозможно любить
обнимать
спасать

я всего лишь ступень в твоей лестнице к небесам

я пойду за тобой
я иду за тобой всегда

я отдам тебе всё
что только смогу отдать

я безликая тень
я беспомощный тихий стих

но пока я могу
я буду тебя вести

не жалей меня
не пытайся меня согреть

у меня ведь есть то
что меча твоего острей

я безликая тень
и внутри меня пустота

но ты эти слова
моим голосом
прочитал

я безликая тень
я затушенная свеча

но в твоей голове
я только что
прозвучал

ты не бойся меня потерять на краю во ржи

ведь пока ты читаешь это

я буду

жить

слева памятник справа праздник
сверху льются огни и сны
я не шел к тебе из боязни
а пришел к тебе из вины

справа памятник слева тризна
снизу льются слова и тьма
я любил тебя больше жизни
но я выжил здесь из ума

все что было да не оставить
горе скверное решето
сзади памятник в центре память
я запутался что есть что

Сегодня ровно в девять вечера, я с тоски выброшусь в океан.
Делать нечего, идти некуда. Мой единственный лучший план.
У меня отобрали родину, затем дом, а за ним и язык.
Мне остался всего лишь свет месяца, чтоб дописать этот стих.

На свободу осталось мгновение, на прощание - последний взгляд.
Это даже не откровение, а случайные буквы подряд.
Мысли сыпятся штукатуркой на твой выглаженный пиджак.
Оглянись, здесь такая скука, словно очередь в рай и ад.

Там внизу ждут такие скалы, ты не видел таких никогда.
О них бьются насмерть печали, их потом забирает вода.

Без пятнадцати девять. Вторник. Допиваю последний бокал.
Платье с вырезом. Цвет оливковый. Обнимаю крепко.
Пока.

у пустоты нет ничего – ни формы, ни лица, ни грани.
ты просто знаешь – она здесь, сидит вальяжно на диване
и молча смотрит на тебя, перебирая в пальцах душу,
как будто бусы, а шнурок – петлей на горло. туже. туже.

объятия холодных стен – ни дать ни взять уже привычка.
уставший вечер за окном лениво догорает спичкой,
но мысли снова далеко, где двери могут приоткрыться,
и под Ее босой ногой знакомо скрипнет половица.

и вроде знаешь, что нельзя – вчерашний день, он как трясина,
опять раскинется у ног, вот прямо здесь, в твоей гостиной
и будет звать тебя шагнуть. и ты шагнешь, дурной и пьяный,
чтоб ненадолго утонуть в столь соблазнительном обмане.

однако вынырнешь на миг: в груди - тоска, сквозняк, бессилье.
жестокость памяти ведь в том, что клеит срезанные крылья -
на раны клеит, мол, лети, как было там, в далеком прошлом,
когда, влюбившись в первый раз, еще не знал, что разобьешься.

знаешь ли это ты?
в людях живут коты.
каждый - немного дом.
дом со своим котом.

если урчит живот,
это мурлычет кот.
душу твою скребёт
тоже тот самый кот.

ласку и теплоту
надо бы дать коту.
если не ты, то кто
будет с твоим котом?

в каждом из нас живет
толстый ленивый кот.
все вокруг - суета.
просто погладь кота.

ты ведь неправ, да и дело твоё неправое.
сердце моё хоть и хрупкое, но не слабое.
вот, я отведала счастье — и это главное,
словно отведывать ада не довелось.

связь прерывается, искры летят и мечутся.
невыносимая боль несомненно лечится.
ждать перемен, ибо ждать теперь больше нечего:
просто не вывез, не справился, не донёс

всё, чем дышал, колотился, кормил, выращивал.
знала тебя бесконечного, настоящего.
знала тебя отчуждённого и погасшего.
знала, чего ты стыдишься, о чём молчишь.

здесь, на земле, я глотаю кусочки гравия.
дай мне понять, дай поверить, что это правильно.
мы не ошиблись, а просто забыли правила:
нет никаких оправданий и нет причин

этой безудержной ненависти и похоти.
весь такой статный, лощёный, на деле крохотен —
сыплется сера, на пальцах остатки копоти.
слыть человеком гораздо труднее, чем

быть отвратительным зверем, больным чудовищем —
это не прозвище, это совсем не прозвище.
если по-честному, ты был моим сокровищем.
если по-честному, просто ты стал никем.

июнь ажурным кружевом провязан на просвет,
с черёмухами, лужами, и грозами в родстве —
идут дожди несметные серебряной парчой
сквозь сумерки рассветные
и травы — по плечо
встают.
часы ускоренно несутся, как в кино —
проиграны, проспорены, а впрочем — всё равно.
отходит роскошь россыпью цветения садов,
отходят ночи росами от снов и холодов —
и не удержишь в памяти, не то что в кулаке
бездонное, закатное, намёком, вдалеке
растаявшее, летнее, бегущее сквозь свет —
как будто бы последнее из всех возможных лет:
летят, неисчерпаемы, распахнутые дни —
что ни в руках, ни в памяти, ни в снах не сохранить.
кружится по инерции дневное колесо,
и солнце на трапеции несётся в унисон
как акробат под куполом: овации. антракт!
и, в облака укутано, спускается в закат.
а вечерами длинными сгущается во мгле
люпиновый, павлиновый лиловый летний шлейф —
сиреневое, белое, насквозь, вразлёт, навзрыд —
как будто лета не было: не помнишь — не болит.
отмерянное россыпью — от смерти не спасёт.
всё отберётся осенью.
все обернётся осенью.
и оборвётся всё.

если ночь опустилась - значит утром бывать беде.
не спасут ни молитва, ни дикий зверь, это сродни пожару в святом лесу:
уповая на чудо, лакать росу, собирая по берегу влажный ил, когтем намертво в дерево - все, приплыл;
это будто совсем не осталось сил, и не справиться силами ста Россий -
это гул, приумноженный на пятьсот, это сторону выбрать: огонь и лёд ..
это кровь.
это кровь да гнет.
словом, каждый, кто верил, потом умрет, утопая птенцом в беспросветной лжи -
если ночь опустилась
спасёшь ли ты?

в этом мире нет объятий, которые в конце концов не разомкнутся.

Я вспоминаю тебя только в суе.
Господи, помоги мне. Господи, дай мне силы.
Дай мне прощения и отпусти грехи.
Дай мне обогащения и на истинный путь наведи.
И душу мою очисти и за мысли плохие прости.
Спаси меня, Господи.
Господи, меня ты спаси.

Я нарушила все 10 заповедей, а быть может уже больше ста.
Расскажи мне,будь милостив, Господи, как ты от таких устал.
И спокойно ли ты засыпаешь, забирая чужие кошмары?
Тяжело продолжать нас любить, что бы мы не совершали?

Что в глазах твоих отражается, когда ты смотришь в зеркало?
Чем душа отяжеляется, если простить не осмелишься?
Ты давно улыбался, Господи, очень радостно, очень искренне?
Сколько новых ты для себя открыл простых, неприложенных истин?
Где черпаешь своё терпение? И откуда берёшь столько веры,
Чтобы нас ненасытных насытить и всё так же остаться 'спорным'?

Я тебя обнимаю крепко. И ничего не прошу.
Засыпай, будет сон спокойный.
Я
За тебя
Помолюсь.

в какой-то момент трещина доходит до края
и человек, как тарелка, распадается надвое
я не знаю, чем себя склеить
правда не знаю
и надо ли

трещина доходит до края
но это совсем не твоя ответственность
ты не нанимался меня выхаживать и вытаскивать
какое всё было хорошее, радостное и светлое
когда мы из-за ковида носили маски

какое всё было хорошее
когда я ругался на улицы, скользкие ото льда
и на то, что руки болят от холода
прости мне моё наивное детское «навсегда»
мне так хотелось чего-то вечного
вечной любви
вечной дружбы
неуязвимого города

теперь я курю и слушаю гулкий грохот
то ли гроза, то ли снова по нам прилёт
я не умею стрелять в людей
я персонаж из другой повести
если нет ничего бессмертного
то пусть моё тело умрёт
раньше моей совести

и как из меня, лупоглазого первокурсника, слепили лжеца, коварного и искусного, циничного дядю, злого и меркантильного, из глупого школьника, набожного, стерильного?

и как кмсника, зожника и отличника сделали хмурым типом с плохими привычками? романтика с розой в бумаге за все карманные кто превратил в отморозка и хулигана?

и как из поэта, каждой строкой тебе суть пророчащего,
я превратился вдруг в офисного рабочего? мечтателя с космосом, едва уместимым в черепе, кто сделал очередным побитым отребьем?

куда дели брюки со стрелками, кофе из фриманса, ужин с друзьями в пятницу? кто дал виселицу в руки дрожащие, записку неровным почерком с "прошу никого не винить в моей смерти. точка"?

кто отнял амбиции, блестящие планы на будущее, обменял на провалы, "у меня ничего не получится"? кто срастил перелом на живую, кто чип вживил в голову? куда дели парня – славного и весёлого?

у кого мне забрать обратно чувство полёта? как отключить за окном потускневший Готэм, где герои погибли в муках, где церкви рушатся?

кто сделал меня нелепым, тупым и скучным?

я выбивал из себя казанками молодость, состаривал кожу огнём, в седой красил волосы, всё хотел до звёзд, космонавтом, пилотом боингов!..

а потом проснулся старым бездушным роботом.

ограниченным страхами, комплексами, сомнениями, с вечно недовольным хлебалом и без настроения, с подделкой на эйпл вотчи, с дешёвыми кросами.

ебануться!

я так не хочу быть взрослым.

Аднойчы ў ночы, калі горад сціхне,
а потым патухнуць усе ліхтары,
Калі ты стамленны заплюшчыш вочы,
спыніўшысь у самай дзверы,
Адчуеш стук рэек з пустога вакзала,
ён нібы як рэха ў сэрцы гучыць,
Ты ўсё зразумееш і станеш шчаслівым.
Ці трэба яшчэ гаварыць?

я куплю себе глобус и карту ближайших стран,
обозначу твой дом красным лаком, что портит ногти.
там к нему от меня три шажочка пройти губам,
а на деле по три пересадки в аэропорте.

я представлю, что мысли - не просто окошки в чат,
ты мне их произносишь действительно, слово в слово.
здесь мы вместе, пока говорим, а с тобой молчать,
разбирая на звуки узор тишины, готова.

не получится фразами вытравить пустоту
между нами, она растянулась на километры.
оставайся в сети, будет легче представить тут
те же самые воздух и небо, всё то же лето.

пусть июнь - это время влюбляться всем дуракам,
в зное августа чувства сгорят, словно листья клёнов.
но едва ли покажется финиш сюрпризом нам,
двум прожжённым до пепла, и только на миг влюблённым.

я хотела б пылать, как полено в печи - согреть
пальцы, будто себе доказав, что не просто тлею.
но пока не огонь в топке рёбер, лишь искры медь,
я ещё разгореться способна куда сильнее.

провидение вовсе не станет сводить пути -
каждый знает финал, вряд ли нужен теперь оракул.
нам же не о чем ни тосковать, ни потом грустить:
за хорошие чувства не жалко мне карт и лака.

давай не о вечных проблемах в духе долги, дела, работа.
давай о том, почему мы превратились в гордых идиотов,
о том, что внутри себя каждый носит свой личный ад,
расскажи о том, от чего у тебя глаза горят.

давай о том, как страшно, когда ломаются самые сильные.
как в объятиях любимых боль становится выносимей,
о том, что ни за какие деньги не купишь счастье,
о том, что человек выдыхается, как фломастер.

давай не про дефолты, инфляции, доллары и рубли,
давай о том, что самые крепкие объятия случаются на вокзале,
о том, что те слова, которые мы так и не произнесли,
обладают куда большей силой чем те, что мы сказали.

давай не про отчёты, авралы, стресс,
давай о том, как люди пытаются забыть кого-то под градусом куантро.
давай о том, чьё имя заставляет содрогнуться все нутро?
о том, как страшно, когда самый нужный теряет к тебе интерес.

давай о том, что любовь не в красивых словах и букетах роз,
это остаться вместе когда всё идёт под откос,
это принимать друг друга, далёкими от идеала,
делить поровну ужин, проблемы, счастье и одеяло.

давай о том, что важнее внешнего блеска и громких побед
— после всех дел спешить к родителям на обед,
важнее похвал, аплодисментов и света прожекторов,
когда друзья бегут встречать тебя у метро.

давай о людях, что дотронулись до сердца, но не стали нашей судьбой,
давай о том, как важно нести в себе свет,
что страшнее любой войны - война с самим собой,
что зависимость от человека страшней, чем от алкоголя и сигарет.

давай о том,
что те, кого мы любим, просят нас оставить их в покое,
почему тот, кто должен тебя беречь, сильнее всего калечит?
почему если все говорят,
что время избавляет от боли,

от него ещё никому ни разу не стало легче?

Именно с ними Лира и начала вести войну на уничтожение, как только впервые сообразила, что камни под ногами валяются не просто так, а для того, чтобы швыряться ими в цель.

И я поняла, что куда больше подхожу для того, чтобы целоваться на солнце с юношей, чем для того, чтобы защищать диссертацию.

кто-то не я
будет варить тебе кофе, затягивать галстук потуже,
ходить по квартире в твоей футболке голая и босая,
ждать тебя дома, встречать с работы, готовить ужин.
и твоя подушка будет пахнуть её непослушными волосами.

кто-то не я
будет слать тебе фото в стиле ню, говорить о пошлостях,
мониторить твои страницы в социальных сетях с девайсов.
эта девочка сделана без изъянов и без оплошностей,
и ты будешь бросать ей небрежное: «раздевайся».

кто-то не я
будет касаться запретных тем, кожи небритых щёк,
она станет твоим чертовым божеством самой высшей масти.
эта девочка - личный опиум, её хочется ещё и ещё.
в ней нежность, граничащая с развратом, чистота и счастье.

кто-то не ты
будет слушать мой голос в трубке глубокой ночью,
он узнает о том, как со всех сторон меня обступает мгла.
у нас с тобой не было общих фоток, вещиц и прочего.
тем паче — ничего не пришлось раскидывать по углам.

кто-то не ты
рядом со мной будет себя вести влюблённым дураком.
он будет точно знать, что я ненавижу розы и приторные духи,
и дай бог этот мальчик ни разу не спросит меня, о ком
я по ночам сочиняю в блокнот все свои стихи.

кто-то не ты
будет меня горячо целовать в округлый изгиб плеча.
заботливо прядь волос по утрам убирать со лба.
__________
я надеюсь, мне хватит ума вот сейчас заткнуться и замолчать,
и стихи писать уже точно
не про тебя.

мы проснемся однажды с другими людьми в кроватях
и не вспомним уже, кто кого обидел, кто от кого ушёл,
___________
и пускай нам с тобой никогда не придётся лгать им
на вопрос: «тебе со мной хорошо?»

вряд ли дважды встречают тех, от кого разом слетает крыша,
это новый уровень отчаяния — отдаваться лихим страстям.
___________
и пускай мы друг другу никогда уже не напишем.

ни одной смс,
от которой все полетит
к чертям.

А гори оно всё огнём! Собирайся, идём кутить. И сегодня давай пропьём всё, с чем больше не по пути: эту шубу (ведь нет зимы), те сережки (мне не идут).

Знаешь, важное - это мы. Остальное - пучок из пут, и давай их с себя срывать. Их менять на сейчас и здесь. Я меняю на два крыла всё, что в наших карманах есть: горстку старого табака, сигареты и блеск для губ, два засаленных петрака и билет в прошлогодний клуб - помнишь, тот, где паршивый звук, и толкучка на час на вход.

Разложи эти вещи в круг. Поджигай и иди на взлёт. Разбегайся, я за тобой, там же, где и всегда была. Мы поднимемся над толпой, на двоих у нас два крыла, дай мне руку, а дальше - вверх. Ты и я - мы один дракон. И плевать нам на всё и всех, лишь один есть для нас закон: сбросить вовремя весь балласт, не дающий нам воспарить. Всё, что важно, хранится в нас. Так что срочно идём кутить!

А серёжек тех или шуб, чупачупсов и сигарет, табака и билетов в клуб мы не вспомним, что больше нет. Потому что тут нет зимы. Потому что мы здесь вдвоём.
Знаешь, главное - это мы.
Остальное гори огнём.

я не то чтоб тебя люблю, или все хочу возвратить назад,
но если ты обнимешь меня со спины — мне не выстоять.
если в этом чертовом мире есть хоть какая-то истина,
я нашла её в твоём грубом голосе, смеющемся невпопад.

я тебя запомню улыбающимся в закат, курящим анашу.
в этом мире сложно играть по правилам, если ты не читер.
говорят, каждому предназначен свой мучитель,
(а иначе я понятия не имею, зачем о тебе пишу).

я не то чтоб хочу узнать, с кем ты делишь свои печали.
ты забудешь меня, как и тысячи прошлых фигур и лиц,
мне проклятием стало помнить взмахи твоих ресниц.

если на чистоту, лучше бы я вообще
никогда тебя не встречала.

я запомню тебя, чтобы промолвить в толпе слова:
"ну, здравствуй, самый дорогой и обожаемый человек,
без которого что ни день, то мертвящий холод и колкий снег,

ты все ещё помнишь, как ты меня сломал?"

о моей вездесущей боли никому не получится рассказать,
и от неё, по факту, я должна была бы уже скончаться,
а я все пою о каком-то глупом наивном счастье,
которое умудряюсь находить в твоих безразличных глазах.

но когда меня спрашивают, стоило ли это криков сквозь города,
тоски, от которой хоть полезай в петлю/нажимай курок,
трясущихся рук, ночей без сна и километров строк,
я всегда улыбаюсь в лицо им и отвечаю: 

-да.

всем известен распад на банальные до и после:
ты уже не ребёнок, да только ещё не взрослый.
тебе, как и прежде, нельзя задавать вопросы,
но ты сам обязательно что-то кому-то должен.

вот ты вроде меняешь паспорт (ну что за фото),
у тебя куча планов, учёба, ещё работа.
а порой так и хочется выпить в саду компота
и достать деревянный меч из бумажных ножен.

ты легко дотянулся на кухне до верхней полки.
тебя не накажут, если будешь в одной футболке,
даже если из дома свалишь поздно и втихомолку.
но ты всё равно, по привычке, напишешь маме.

ты идёшь по знакомым улицам, подворотням.
этим утром осенним, кажется, не субботним,
тебе вдруг показалось - почти дотянул до сотни,
и как будто вся жизнь в мгновение пред глазами.

а потом вспоминаешь - тебе ведь всего-то двадцать.
это время как раз, чтобы падать и подниматься,
каждый день разбивать на крошечные абзацы
и записывать их стихами в свои блокноты.

расправляй свои крылья, будь настоящей птицей.
можешь делать, что хочешь. только не ставь границы.
потому что, когда часы прикажут остановиться,
я хочу, чтобы ты называл
свою жизнь
свободой.

путая минус с плюсом,
юг с севером,
банальность с чем-то оригинальным,
бог ублажает людей орально
и это нормально.
это совершенно нормально.
пророк Мухаммед просыпался от ночных
неожиданных
сладкий поллюций,
всё остальное - ему преподнесли на блюдце,
с голубой каёмкой,
что говорит нам о многом -
сразу, пошло и очень ёмко.

мать ненавидит своего собственного ребёнка,
за боль и развалившийся сразу же брак,
вот так,
всё на самом деле обстоит именно так.

______________________________
я не докуриваю, я выбрасываю на половине,
в вине и измене,
в бьющейся на напряжённой шее
синей истеричной вене,
в хвалёной неволе,
на тёмной холодной сцене.
я - алкоголик,
шлюха,
плохая мать,
не надо меня жалеть и прощать,
показательно уходить,
назидательно возвращать.
не надо ничего никогда обещать.

никому.

я не смеюсь, я истерично захлёбываюсь,
я - пустая бесполезная полость,
моя скорость
передвижения по жизни зашкаливает
и мне совсем немного осталось,
усталость
всегда валит с ног в самом конце пути.
и я чертовски устала -
делай выводы,
и только потом предлагай мне помочь дойти.
поддержать,
выговорить меня -
выцепить из толпы,
не надо
думать, что мне не хватает своей судьбы.

я сдаюсь без борьбы.
увы.

меня звали Лилит,
а потом Мария,
самый гениальный божий гамбит -
шлюха и бесхребетный мессия.

это почти ностальгия.
стихи
я.
Стихия.

______________________
путая плюс с минусом,
экватор с полюсом,
произошедшее с произнесённым,
бог ощущает себя побеждённым,
разбитым и побеждённым.

Аджа
так и остался
не выговоренным
и
не рождённым.

а мы сами
причислили
себя
к приговорённым.

на сладкую муку нежизни.
мучайся вдоволь.
бог умер
ещё в июле.

возвращайся назад, придурок, Неверленд без тебя так тих,
что русалки на пару с феями заказали мне этот стих,
я писала его три месяца, этот молитвенник не о чем,
и ходила все это время молчать и играть в гляделочки с палачем.

во имя всего святого, на что ты плевал и клал -
выйди из лабиринта сделанного из зеркал,
ты же сам просто зеркало, калька, копирка, взвесь,
пока ходишь там
и сам же ждешь себя настоящего здесь

на выходе.

возвращайся, серьезно, Динь уже всю пыльцу истратила,
пока летала и искала тебя по чужим кроватям, а
твоя любимая Венди все зеркала закрасила,
ходит в черном, из себя выжимая максимум.

.
.
.
.
.

и вот человек за бортом,
акулы, клацая челюстями, смыкают круг.

ну привет, мой маленький Питер Пэн.

сегодня
я твой
Капитан Крюк.

а когда она улыбалась,
я понимал,
что мир удивительно прост,
и это давало оправдание невзгодам и тучам.
я смотрел на нее и жил.
без повода для грусти и слез.
я смотрел на нее и жил.
вряд ли что-то
может быть лучше.

кто-то спутал нам ночью наши волосы,
и сделал всю боль такой
упоительной.
и шепчет нарочито нежным голосом
о том, как все радостное
стремительно,
и как убийственно все приятное
в этом мире застывшего времени,
а мы на скорости невероятной разбиваемся
без сожаления.

он ей скажет: "я так устал", и снимет пальто и повесит его на стул,
она будет смотреть с интересом - каким он стал,
вот вернулся - не весел, не брит, сутул.

он ей скажет: "прости меня дурака", и протянет руки в попытке её обнять,
она увернется, скользнет по плечу рука.
раз отказался - вот и нечего обнимать.

он посмотрит: "вот значит как", и с тихим вздохом пойдет на кухню - чего-то ждать,
она закурит в густой предрассветный мрак.
выйдет тихо за дверь,
оставляя его умирать.

в одиночестве он сварит им кофе, и выпьет один две чашки,
ну а может вернется?
может даст - тот последний шанс?

она с грустью подумает - "большой мальчик, а верит в сказки,
глупые сказки, про каких-то простивших нас".