2


Гай, сидя на краешке скамьи у окна, полировал кокарду на берете и
смотрел, как капрал Варибобу выписывает ему проездные документы. Голова
капрала была склонена набок, глаза вытаращены, левая рука лежала на столе,
придерживая бланк с красной каймой, а правая неторопливо выводила
каллиграфические буквы. Здорово у него получается, думал Гай с некоторой
завистью. Экий старый чернильный хрен: двадцать лет в гвардии, и все
писарем. Надо же, как таращится... гордость бригады... сейчас еще и язык
высунет... Так и есть - высунул. И язык у него в чернилах. Будь здоров,
Варибобу, старая ты чернильница, больше мы с тобой не увидимся. Вообще-то
как-то грустно уезжать - ребята хорошие подобрались, и господа офицеры, и
служба полезная, значительная... Гай шмыгнул носом и посмотрел в окно.
За окном ветер нес белую пыль по широкой гладкой улице без тротуаров,
выложенной старыми шестиугольными плитами, белели стены длинных одинаковых
домов администрации и инженерного персонала, шла, прикрываясь от пыли и
придерживая юбку, госпожа Идоя, дама полная и представительная -
мужественная женщина, не побоявшаяся последовать с детьми за господином
бригадиром в эти опасные места. Часовой у комендатуры, из новичков, в
необмятом пыльнике и в берете, натянутом на уши, сделал ей "на караул".
Потом проехали два грузовика с воспитуемыми, должно быть - делать
прививки... Так его, в шею его: не высовывайся за борт, нечего тебе
высовываться, здесь тебе не бульвар...
- Ты как все-таки пишешься? - спросил Варибобу. - Гаал? Или можно
просто - Гал?
- Никак нет, - сказал Гай. - Гаал моя фамилия.
- Жалко, - сказал Варибобу, задумчиво обсасывая перо. - Если бы можно
было "Гал" - как раз поместилось бы в строчку...
Пиши, пиши, чернильница, подумал Гай. Нечего тебе строчки экономить.
Капрал, называется... Пуговицы зеленью заросли, тоже мне - капрал. Две
медали у тебя, а стрелять толком не научился, это же все знают...
Дверь распахнулась, и в канцелярию стремительно вошел господин
ротмистр Тоот с золотой повязкой дежурного на рукаве. Гай вскочил и
щелкнул каблуками. Капрал приподнял зад, а писать не перестал, старый
хрен. Капрал, называется...
- Ага... - произнес господин ротмистр, с отвращением сдирая
противопыльную маску. - Рядовой Гаал. Знаю, знаю, покидаете нас. Жаль. Но
рад. Надеюсь, в столице будете служить так же усердно.
- Так точно, господин ротмистр! - сказал Гай взволнованно. У него
даже в носу защипало от восторженности. Он очень любил господина ротмистра
Тоота, культурного офицера, бывшего преподавателя гимназии. Оказывается, и
господин ротмистр тоже его отличал.
- Можете сесть, - сказал господин ротмистр, проходя за барьер к
своему столу. Не присаживаясь, он бегло проглядел бумаги и взялся за
телефон. Гай тактично отвернулся к окну. На улице ничего не изменилось.
Протопало на обед родимое капральство. Гай грустно проводил его глазами.
Придут сейчас в кантину, капрал Серембеш скомандует снять береты на
Благодарственное Слово, рявкнут ребята в тридцать глоток "благодарственное
слово", а над кастрюлями уже пар поднимается, и блестят миски, и старина
Дога уже готов отмочить известное свое, коронное насчет солдата и
поварихи... Ей богу, жалко уезжать. И служить здесь опасно, и климат
нездоровый, и паек очень однообразный, одни консервы, но все равно...
Здесь, во всяком случае, точно знаешь, что ты - нужен, что без тебя не
обойтись, здесь ты на свою грудь принимаешь зловещий напор с Юга, и
чувствуешь этот напор: одних друзей сколько здесь похоронил - вон за
поселком целая роща шестов с ржавыми шлемами... А с другой стороны -
столица. Туда какого-всякого не пошлют, и раз уж посылают, то не
отдыхать... Там, говорят, из Дворца Отцов все гвардейские плацы
просматриваются, так что за каждым построением кто-нибудь из Отцо
непременно наблюдает... то-есть не то, что непременно, но нет-нет да и
посмотрит. Гая бросило в жар: ни с того, ни с сего он вдруг представил
себе, что вот вызвали его из строя, а он на втором шаге поскользнулся да и
брякнулся носом командиру под ноги, загремел автоматом по брусчатке,
разиня, и берет неизвестно куда съехал... Он передохнул и украдкой
огляделся. Не дай бог... Да, столица! Все у них на глазах. Ну, да ничего -
другие же служат. А там Рада - сестренка, сестрица, мамочка... дядька
смешной со своими древними костями, с черепахами своими допотопными... Ох
и соскучился же я по вас, милые вы мои!..
Он снова взглянул в окно и озадаченно приоткрыл рот. По улице к
комендатуре шли двое. Один был знакомый - рыжее хайло Зеф, из особо
опасных, старшина сто тридцать четвертого отряда саперов, смертник,
зарабатывающий себе на жизнь расчисткой трассы. А другой был - ну
совершенное чучело, и чучело жутковатое. Сперва Гай принял его за выродка,
но тут же сообразил, что вряд ли Зеф стал бы тащить выродка в комендатуру.
Здоровенный голый парень, молодой, весь коричневый, здоровый, как бык -
одни трусы на нем какие-то короткие из блестящей материи... Зеф был при
своей пушке, но не похоже было, чтобы он конвоировал этого чужака - шли
они рядом, и чужак, нелепо размахивал руками, все время что-то Зефу
втолковывал, Зеф же только отдувался и вид собою являл совершенно
одуревший. Дикарь какой-то, подумал Гай. Только откуда он там взялся - на
трассе? Может быть, медведями воспитанный? Бывали такие случаи. И похоже:
вон мускулы какие, так и переливаются...
Он смотрел, как эта пара подошла к часовому, как Зеф, утираясь,
принялся что-то объяснять, а часовой - новичок, Зефа не знает и тычет ему
автоматом под ребро, по всему видно - велит отойти на положенное
расстояние. Голый парень, видя это, вступает в разговор. Руки у него так и
летают, а лицо совсем уже странное: никак не поймать выражение, как ртуть,
а глаза быстрые, темные... Ну - все, теперь и часовой обалдел. Сейчас
тревогу поднимет. Гай повернулся.
- Господин ротмистр, - сказал он, - разрешите обратиться. Там
старшина сто тридцать четвертого кого-то привел. Не взглянете ли?
Господин ротмистр подошел к окну, посмотрел, брови у него полезли на
лоб. Он толкнул раму, высунулся и прокричал, давясь от ворвавшейся пыли:
- Часовой! Пропустить!
Гай закрывал окно, когда в коридоре затопали, и Зеф со своим
диковинным спутником бочком взошел в канцелярию. Следом, тесня их,
ввалился начальник караула и еще двое ребят из бодрствующей смены. Зеф
вытянул руки по швам, откашлялся и, вылупив на господина ротмистра
бесстыжие голубые глаза, прохрипел:
- Докладывает старшина сто тридцать четвертого отряда воспитуемый
Зеф. На трассе задержан вот этот человек. По всем признакам - сумасшедший,
господин ротмистр: жрет ядовитые грибы, ни слова не понимает,
разговаривает непонятно, ходит, как изволите видеть, голый.
Пока Зеф докладывал, задержанный бегал быстрыми глазами по помещению,
жутко и странно улыбаясь всем присутствующим - зубы у него были ровные и
белые, как сахар. Господин ротмистр, заложив руки за спину, подошел
поближе, оглядывая его с головы до ног.
- Кто вы такой? - спросил он.
Задержанный улыбнулся еще жутче, постучал себя ладонью по груди и
невнятно произнес что-то вроде "мах-сим". Начальник караула гоготнул,
караульные захихикали, и господин ротмистр тоже улыбнулся. Гай не сразу
понял, в чем дело, а потом сообразил, что на воровском жаргоне "мах-сим"
означает "съел ножик".
- По-видимому, это кто-то из вашего брата, - сказал Зефу господин
ротмистр.
Зеф помотал головой, выбросив из бородищи облако пыли.
- Никак нет, - сказал он. - Мах-сим - это он так себя называет, а
воровского языка он не понимает. Так что это не наш.
- Выродок, наверное, - предложил начальник караула. Господин ротмистр
холодно на него посмотрел. - Голый... - проникновенно пояснил начальник
караула, пятясь к двери. - Разрешите идти, господин ротмистр? - гаркнул
он.
- Идите, - сказал господин ротмистр. - Пошлите кого-нибудь за
штаб-врачом господином Зогу... Где вы его поймали? - спросил он Зефа.
Зеф доложил, что нынешней ночью он со своим отрядом прочесывал
квадрат 23/07, уничтожил четыре самоходных установки и один автомат
неизвестного назначения, потерял двоих при взрыве, и все было в порядке.
Около семи часов утра на его костер вышел по шоссе из лесу этот вот
неизвестный. Они заметили его издали, следили за ним, укрывшись в
кустарнике, а затем, выбрав удачный момент, взяли его. Зеф принял его
вначале за беглого, потом решил, что это не беглый, а выродок, и совсем
было собрался стрелять, но раздумал, потому что этот человек... Тут Зеф в
затруднении подвигал бородой и заключил:
- Потому что мне стало ясно, что это не выродок.
- Откуда же это стало вам ясно? - спросил ротмистр, а задержанный
неподвижно стоял, сложив руки на могучей груди, и поглядывал то на него,
то на Зефа.
Зеф сказал, что объяснить будет трудновато. Во-первых, этот человек
ничего не боялся и не боится. Дальше: он снял с костра похлебку и отъел
ровно треть, как и полагается товарищу, а перед этим кричал в лес, видимо,
звал, чувствуя, что мы где-то поблизости. Далее: он хотел угостить нас
грибами. Грибы были ядовитые, и мы их есть не стали и ему не дали, однако
он явно порывался нас угостить, по-видимому, в знак благодарности. Далее:
как хорошо известно, ни один выродок по своим физическим способностям не
превосходит нормального хилого человека. Этот же по пути сюда загнал меня
как мальчишку, шел через бурелом, словно по ровному месту, через рвы
перепрыгивал, а потом ждал меня на той стороне и вдобавок зачем-то - из
удальства, что ли? - хватал меня иногда в охапку и пробегал со мной шагов
по двести-триста...
Господин ротмистр слушал Зефа, всем видом своим изображая глубочайшее
внимание, но едва Зеф замолчал, как он резко повернулся к задержанному и в
упор пролаял по-хонтийски:
- Ваше имя? Чин? Задание?
Гай восхитился ловкостью приема, однако задержанный явно не понимал и
хонтийского. Он снова показал свои великолепные зубы, похлопал себя по
груди, сказавши: "Мах-сим", ткнул пальцем в бок воспитуемому, сказавши:
"Зеф", и после этого начал говорить - медленно, с большими паузами,
показывая то в потолок, то в пол, то обводя руками вокруг себя. Гаю
казалось, что в этой речи он улавливает некоторые знакомые слова, но слова
эти не имели ни к делу, ни друг к другу никакого отношения. "Кроувать... -
говорил задержанный, а потом: - Хуры-буры, хуры-буры... Черфяк..." Когда
он замолчал, капрал Варибобу подал голос.
- По-моему, это ловкий шпион, - заявила старая чернильница. - Надо бы
доложить господину бригадиру.
Однако господин ротмистр не обратил на него внимания.
- Вы можете идти, Зеф, - сказал он. - Вы проявили рвение, это вам
зачтется.
- Премного благодарен, господин ротмистр! - рявкнул Зеф и уже
повернулся было, чтобы идти, но тут задержанный вдруг издал негромкий
возглас, перегнулся через барьер и схватил пачку чистых бланков, лежавших
на столе перед капралом. Старый хрен перепугался до смерти (тоже мне,
гвардеец), отшатнулся и швырнул в дикаря пером. Дикарь ловко поймал перо
на лету и, примостившись тут же на барьере, принялся что-то чертить на
бланке, не обращая внимания на Гая и Зефа, ухвативших его за бока.
- Отставить! - скомандовал господин ротмистр, и Гай охотно
повиновался: удержать этого коричневого медведя было все равно, что
пытаться остановить танк, схватившись за гусеницу. Господин ротмистр и Зеф
встали по сторонам задержанного и смотрели, что он там чиркает.
- По-моему, это схема Мира, - неуверенно сказал Зеф.
- Гм... - отозвался господин ротмистр.
- Ну конечно! Вот в центре у него Мировой Свет, это вот - Мир... А
здесь мы, по его мнению, находимся.
- Но почему все плоско? - недоверчиво спросил господин ротмистр.
Зеф пожал плечами.
- Возможно, детское восприятие... Инфантилизм... Вот, глядите! Это он
показывает, как сюда попал.
- Да, возможно... Я слыхал про такое безумие...
Гаю, наконец, удалось протиснуться между гладким твердым плечом
задержанного и колючими рыжими зарослями Зефа. Рисунок, который он увидел,
показался ему смешным. Так детишки-первоклассники изображают Мир:
посередине маленький кружок, означающий Мировой Свет, вокруг него -
большая окружность, обозначающая Сферу Мира, а на окружности - жирная
точка, к которой только пририсовать ручки-ножки, и получится "это - Мир, а
это - я". Даже Сферу Мира несчастный псих не сумел изобразить правильной
окружностью, получился у него какой-то овал. Ну ясно - ненормальный... И
еще нарисовал пунктиром линию, ведущую из-под земли к точке: вот-мол, как
я сюда попал.
Между тем задержанный взял второй бланк и быстро начертил две
маленькие Сферы Мира в противоположных углах, соединил их пунктирной
линией и еще пририсовал какие-то закорючки. Зеф безнадежно присвистнул и
сказал господину ротмистру: "Разрешите идти?". Однако господин ротмистр не
отпустил его.
- Э-э... Зеф, - сказал он. - Помнится, вы подвизались в области...
э... - Он постучал себя согнутым пальцем по темени.
- Так точно, - помедлив, ответил Зеф.
Господин ротмистр прошелся по канцелярии.
- Не могли бы вы... э-э... как бы это сказать... сформулировать свое
мнение по поводу данного субъекта? Профессионально, если так можно
выразиться...
- Не могу знать, - сказал Зеф. - Согласно приговора не имею права
выступать в профессиональном качестве.
- Я понимаю, - сказал господин ротмистр. - Все это верно. Хвалю.
Н-но...
Зеф, выкатив голубые глазки, стоял по стойке смирно. Господин же
ротмистр находился в очевидном замешательстве. Гай хорошо понимал его.
Случай был важный, государственный. (Вдруг этот дикарь все-таки шпион). А
господин штаб-врач Зогу, конечно, прекрасный гвардеец, блестящий гвардеец,
но всего лишь штаб-врач. В то время как рыжее хайло Зеф, до того как
впасть в преступление, здорово знал свое дело и даже был большой
знаменитостью. Но его тоже можно понять. Каждому, даже преступнику, даже
преступнику, осознавшему свое преступление, хочется все-таки жить. А закон
к смертникам беспощаден: малейшее нарушение - и смертная казнь. На месте.
Иначе нельзя, такое уж время, когда милосердие оборачивается жестокостью,
и только в жестокости заключено истинное милосердие. Закон беспощаден, но
мудр.
- Ну, что же, - сказал господин ротмистр. - Ничего не поделаешь... Но
по-человечески... - Он остановился перед Зефом. - Понимаете? Не
профессионально, а по-человечески - вы действительно считаете, что это
сумасшедший?
Зеф снова помедлил.
- По-человечески? - повторил он. - Ну конечно, по-человечески:
человеку ведь свойственно ошибаться... Так вот, по-человечески я склонен
полагать, что это ярко выраженный случай раздвоения личности с вытеснением
и замещением истинного "я" воображаемым "я". По-человечески же, исходя из
жизненного опыта, я рекомендовал бы электрошок и флеосодержащие препараты.
Капрал Варибобу все это украдкой записал, но господина ротмистра не
проведешь. Он отобрал у капрала листок с записями и сунул листок в карман
френча. Мах-сим снова заговорил, обращаясь то к господину ротмистру, то к
Зефу - чего-то он хотел, бедняга, что-то ему было не так, - но тут
открылась дверь, и вошел господин штаб-врач, по всему видно - оторванный
от обеда.
- Привет, Тоот, - брюзгливо сказал он. - В чем дело? Вы, я вижу, живы
и здоровы, и это меня утешает... А это что за тип?
- Воспитуемые поймали его в лесу, - объяснил господин ротмистр. - Я
подозреваю, что он сумасшедший.
- Симулянт он, а не сумасшедший, - проворчал господин штаб-врач и
налил себе воды из графина. - Отправьте его обратно в лес, пусть работает.
- Это не наш, - возразил господин ротмистр. - И мы не знаем, откуда
он взялся. Я думаю, что его в свое время захватили выродки, он у них
свихнулся и перебежал к нам.
- Правильно, - проворчал господин штаб-врач. - Нужно свихнуться,
чтобы перебежать к нам... - Он подошел к задержанному и сразу же полез
хватать его за веки. Задержанный жутко осклабился и слегка оттолкнул его.
- Но-но! - сказал господин штаб-врач, ловко хватая его за ухо. - Стой,
спокойно, ты, жеребец!...
Задержанный подчинился. Господин штаб-врач вывернул ему веки, ощупал,
посвистывая, шею и горло, согнул и разогнул ему руку, потом пыхтя
наклонился и ударил его под колени, вернулся к графину и выпил еще стакан
воды.
- Изжога, - сообщил он.
Гай поглядел на Зефа. Рыжебородый, приставив к ноге свою пушку, стоял
в сторонке и с подчеркнутым равнодушием смотрел в стену. Господин
штаб-врач напился и снова взялся за психа. Он ощупывал его, обстукивал,
заглядывал в зубы, два раза ударил кулаком в живот, потом достал из
кармана плоскую коробку, размотал провод, подключился к штепселю и стал
прикладывать коробку к разным частям дикарского тела.
- Так, - сказал он, сматывая провод. - И немой, к тому же?...
- Нет, - сказал господин ротмистр. - Он говорит, но на каком-то
медвежьем языке, и только иногда употребляет наши слова, да и то сильно
искаженные. Нас не понимает. А вот его рисунки.
Господин штаб-врач посмотрел рисунки.
- Так-так-так, - сказал он. - Забавно... - Он выхватил у капрала
ручку и быстро нарисовал на бланке кошку, как ее рисуют дети - из палочек
и кружочков. - Что ты на это скажешь приятель? - сказал он, протягивая
рисунок психу.
Тот, ни секунды не задумываясь, принялся царапать пером, и рядом с
кошкой появилось странное, густо заросшее волосами животное с тяжелым
неприятным взглядом. Такого животного Гай не знал, но он понял одно: это
уже не был детский рисунок. Нарисовано было здорово, просто замечательно.
Даже смотреть страшновато. Господин штаб-врач протянул руку за пером, но
псих отстранился и нарисовал еще одно животное, совсем уже дикое - с
огромными ушами, морщинистой кожей и толстым хвостом на месте носа.
- Прекрасно! - вскричал господин штаб-врач хлопнув себя по бокам.
А псих не унимался. Теперь он рисовал уже не животное, а явно
какой-то аппарат, похожий на большую прозрачную мину. Внутри мины он очень
ловко изобразил сидящего человечка, постучал по человечку пальцем, а потом
тем же пальцем постучал себя по груди и произнес: "Мах-ссим".
- Вот эту штуку он мог видеть у реки, - сказал неслышно подошедший
Зеф. - Мы такую сожгли этой ночью. Но вот чудовища эти... - он покачал
головой.
Господин штаб-врач словно впервые заметил его.
- А, профессор! - вскричал он преувеличенно радостно. - То-то я
смотрю - в канцелярии чем-то воняет. Не будете ли вы так любезны, коллега,
произносить ваши мудрые суждения во-он из того угла? Вы меня очень
обяжете...
Варибобу захихикал, а господин ротмистр строго сказал:
- Станьте у дверей, Зеф, и не забывайтесь.
- Ну хорошо, - сказал господин штаб-врач. - И что вы думаете с ним
делать, Тоот?
- Это зависит от вашего диагноза, Зогу, - ответил господин ротмистр.
- Если он симулянт, я передам его в прокуратуру, там разберутся. А если он
сумасшедший...
- Он не симулянт, Тоот! - с большим подъемом произнес господин
штаб-врач. - Ему совершенно нечего делать в прокуратуре. Но я знаю одно
место, где им очень заинтересуются. Где бригадир?
- Бригадир на трассе.
- Впрочем, это не существенно. Вы ведь дежурный, Тоот? Вот и
отправьте этого любопытнейшего молодчика по следующему адресу... -
господин штаб-врач пристроился на барьере, закрывшись от всех плечами и
локтями, и написал что-то на обороте последнего рисунка.
- А что это такое? - спросил господин ротмистр.
- Это? Это одно учреждение, которое будет нам благодарно, Тоот, за
вашего психа. Я вам ручаюсь.
Господин ротмистр неуверенно покрутил в пальцах бланк, потом отошел в
дальний угол канцелярии и поманил к себе господина штаб-врача. Некоторое
время они говорили там вполголоса, так что разобрать можно было только
отдельные реплики господина Зогу: "...Департамент Пропаганды... Отправьте
с доверенным... Не так уж это и секретно!... Я вам ручаюсь... Прикажете
ему забыть... Черт возьми, да сопляк все равно ничего не поймет!..."
- Хорошо, - сказал наконец господин ротмистр. - Пишите
сопроводительную бумагу. Капрал Варибобу!
Капрал приподнял зад.
- Проездные документы для рядового гвардии Гаала готовы?
- Так точно.
- Впишите в проездные документы подконвойного Мах-сима. Конвоируется
без наручников, разрешен проезд в общем вагоне... Рядовой Гаал!
Гай щелкнул каблуками и вытянулся.
- Слушаю, господин ротмистр!
- Прежде чем явиться на новое место службы в нашей столице, доставите
задержанного по адресу, означенному на этом листке. По исполнении
приказания листок сдать дежурному офицеру на новом месте службы. Адрес
забыть. Это ваше последнее задание, Гаал, и вы конечно выполните его, как
подобает молодцу-гвардейцу.
- Будет исполнено! - прокричал Гай, охваченный неописуемым восторгом.
Волна радости, гордости, счастья, горячая волна упоения преданностью
захлестнула его, подхватила, понесла к небу. О, эти сладостные минуты
восторга, незабываемые минуты, сотрясающие все существо, минуты, когда
вырастают крылья, минуты ласкового презрения ко всему грубому,
материальному, телесному... минуты, когда хочешь огня и приказа, когда
жаждешь, чтобы приказ соединил тебя с огнем, швырнул тебя в огонь, на
тысячи врагов, на разверстые жерла, навстречу миллионам пуль... и это еще
не все, будет еще слаще, восторг ослепит и сожжет... О огонь! О слава!
Приказ, приказ! И вот оно, вот оно!.. Он встает, этот рослый сильный
красавец, гордость бригады, наш капрал Варибобу, как огненный факел, как
статуя славы и верности, и он запевает, а мы все подхватим, все как
один...

Боевая Гвардия тяжелыми шагами
Идет, сметая крепости, с огнем в очах,
Сверкая боевыми орденами,
Как капли свежей крови сверкают на мечах...

И все пели. Пел блестящий господин ротмистр Тоот, образец
гвардейского офицера, образец среди образцов, за которого так хочется
сейчас же, под этот марш, отдать жизнь, душу, все... И господин штаб-врач
Зогу, образец брата милосердия, грубый, как настоящий солдат, и ласковый
как руки матери... И наш капрал Варибобу, до мозга костей наш, старый
вояка, ветеран, поседевший в схватках... О как сверкают боевые медали на
его потертом заслуженном мундире, для него нет ничего, кроме службы,
ничего, кроме служения... Знаете ли вы нас, Неизвестные Отцы наши,
поднимите усталые лица и взгляните на нас, ведь вы все видите, так неужели
вы не видите, что мы здесь, на далекой жестокой окраине нашей страны с
восторгом умрем в муках за счастье родины!..

Железный наш кулак сметает все преграды,
Довольны Неизвестные Отцы!
О, как рыдает враг, но нет ему пощады!
Вперед, вперед, гвардейцы-молодцы!
О Боевая Гвардия - клинок закона!
О верные гвардейцы-удальцы!
Когда в бою гвардейские колонны,
Спокойны Неизвестные Отцы!

...Но что это? Он не поет, он стоит, раскорячившись, опершись на
барьер, и вертит своей дурацкой коричневой головой, и бегает глазами, и
все оскаляется, все щерится... На кого оскаляешься, мерзавец? О, как
хочется подойти тяжелым шагом и с размаху, гвардейским кулаком - по этому
гнусному белому оскалу... Но нельзя, нельзя, это не по-гвардейски: он же
всего лишь псих, жалкий калека, настоящее счастье недоступно ему, он слеп,
ничтожен, жалкий человеческий обломок... А этот, рыжая сволочь скорчился в
углу от невыносимой боли... Э, нет, это другое дело: у вас всегда боли в
голове, когда мы задыхаемся от восторга, когда мы поем свой боевой марш и
готовы разорвать легкие, но допеть его до конца! Воспитуемый, преступная
морда, рыжий бандит, за грудь тебя, за твою поганую бороду! Встать,
сволочь! Стоять смирно, когда гвардейцы поют свой марш! И по башке, по
башке, по грязной морде, по наглым рачьим глазкам... Вот так, вот так...
Гай отшвырнул воспитуемого и, щелкнув каблуками, повернулся к
господину ротмистру. Как всегда после приступа восторженного возбуждения,
что-то звенело в ушах, и мир сладко плыл и покачивался перед глазами.
Капрал Варибобу, сизый от натуги, слабо перхал, держась за грудь.
Господин штаб-врач, потный и багровый, жадно пил воду прямо из графина и
тянул из кармана носовой платок. Господин ротмистр хмурился с
отсутствующим выражением, словно пытался что-то припомнить. У порога
грязной кучей клетчатого тряпья ворочался рыжий Зеф. Лицо у него было
разбито, он хлюпал кровью и слабо постанывал сквозь зубы. А Мах-сим больше
не улыбался. Лицо у него застыло, стало совсем как обычное человеческое, и
он неподвижными круглыми глазами, приоткрыв рот, смотрел на Гая.
- Рядовой Гаал, - надтреснутым голосом произнес господин ротмистр. -
Э-э... Что-то я хотел вам сказать... или уже сказал?.. Подождите, Зогу,
оставьте мне хоть глоток воды...