Представьте, что вам дали послушать запись совместного выступления группы «Руки вверх» и Красноярского симфонического оркестра. Что, противно? Все не так уж страшно, просто я хотела поделикатней подготовить вас к рассказу о последнем альбоме группы Metallica, который представляет собой живой концерт с участием самого настоящего симфонического оркестра.



В 80-е Metallica была кумиром угрюмых волосатых подростков практически во всем мире. Их тяжелое звучание являло собой некое прибежище для уставших от Мадонны, Майкла Джексона и им подобных. Затем, огромный успех альбома 1991 года («Metallica», или «The Black Album») сделал группу звездой мейнстрима, и многочисленные поклонники сокрушались по поводу их отхода от традиций спид-метала. На самом деле, этот альбом был только началом последующих изысканий Металлики. В альбомах «Load» (1996) и «Re-Load» (1997) музыканты не побрезговали блюзом и классическим роком (что для фанатов было еще более обидным, чем откровенный анти-металлический бунт, когда все члены группы сделали себе короткие стрижки). В «Garage Inc» (1998) вошли кавер-версии таких песен, как «Whiskey In The Jar», «Turn The Page», и другие. Последний альбом Металлики («S&M») — это результат сотрудничества с симфоническим оркестром Сан-Франциско.

Группа охарактеризовала этот процесс как «обучающий» — например, они поняли, что валторна — это вполне роковый инструмент, а вот металлофон — так, попса. Один предприимчивый журналист из Сан-Франциско (Ричард Б. Саймон) отправился побеседовать с музыкантами, сначала он встретился с двумя членами группы, Джеймсом Хэтфилдом и Джейсоном Ньюстедом, а также с дирижером симфонического оркестра Майклом Кэменом на первой репетиции. Вторая часть интервью происходила во время записи альбома «S&M», и Саймон разговаривал только с Хэтфилдом. Завидую я этому журналисту — он, наверное, видел, как Джеймс выглядит в смокинге.

— Ну, и как ощущения, ребята?

Newsted: Это только первый день, и все идет гораздо лучше, чем я ожидал...особенно, если учесть, что все мы делаем то, о чем у нас нет ни малейшего понятия. Мы прослушали в записи первые 50 кусочков — те, что будет исполнять оркестр, — это действительно здорово, они такие насыщенные и полнозвучные.

Hetfield: У них, оказывается, такие странные ритм и мелодия, что у меня голова от этого кругом. Пусть уж лучше они сами играют, как хотят, а мы потом послушаем в записи.

Newsted: Да они и слышат все по-другому, чем мы. В рок-н-ролле все очень просто: счет на два и на четыре. А их учили как-то по-другому, со всякими заморочками. Здорово, что мы вообще можем работать вместе. Эти люди вошли, улыбаясь, они были рады встретиться с нами, мы все почувствовали такой дух товарищества.

— Есть какая-нибудь песня, которая получается такой, как вы ее представляли?

Hetfield: Мне нравится то, что все это для нас внове; приятно сознавать, что исполняешь перед аудиторией то, чего мы не играли прежде. Но инструментальная композиция «Call of Ktulu», которая задумывалась и была написана как оркестрово-металлическая, — мы старались сделать ее эпической и величественной — она именно такой и получается.

— Возможна ли импровизация, или все идет строго по плану?

Newsted: Оркестру приходится быть точным, особенно со счетом, то есть они не могут позволить себе прерваться, как, например, это делаем мы, когда Джеймс поет, а потом останавливается и задает какие-нибудь вопросы или что-то в таком роде. Все достаточно строго.

Hetfield: Это как будто играешь в студии, но в голове у тебя кто-то отстукивает ритм. Только здесь это реальный человек — маэстро. Все следят по нотам и играют только то, что там написано. И все следят за ним, а это сделать не так-то просто, — не поймешь, что он там чертит в воздухе своей палочкой, рождественские звезды или еще что...

Newsted: Да, они следят за его движениями и определяют, какой счет: 4/4 или 6/8, — и все это понимают по взмаху палочки.

Hetfield: Я знаю только, что когда он рисует в воздухе пентаграмму, то мне пора вступать.

— Ребята, я смотрю, вы действительно открываете для себя много нового.

Newsted: Это как раз то, о чем я мечтал.

Приходит Майкл Кэмен, дирижер.

Kamen: Это было чудесно! Я только что слушал оркестр. Я в восторге...

— Ваш оркестр исполняет интеллектуальную музыку, рок-н-ролл — музыка чисто эмоциональная: как вы думаете, можно их совместить?

Kamen: Ну, это интересная концепция. Но оркестр состоит из сотни живых людей, которые играют глубоко эмоциональную музыку. Они же не из дерева, они живые существа, и их энергетика передается нам.

— Преследуете ли вы цель привлечь к такого рода музыке молодых людей, тех, которые никогда в жизни не пошли бы на симфонический концерт?

Hetfield: Иногда наступает время послушать совсем другую музыку. Неизвестно, когда именно оно придет, ведь ты не говоришь себе в один прекрасный день: «А не послушать ли мне классику?...». Это как математика, которую ненавидишь в школе, а тебе приходится ее учить. А потом, когда ты заинтересуешься чем-то, то появляется желание узнать об этом больше, заняться этим делом.

— Итак, это успех?

Hetfield: Да, определенно. Для нас это был очень полезный опыт. Когда соединяется симфоническая музыка и наша, то начинается борьба за место под солнцем. Очень часто гитаре приходится отойти на задний план. Я не хочу сказать, что это плохо, но мы все-таки гитарная группа. В целом идея была добавить в нашу музыку симфонической, но сам процесс оказался довольно сложным.

— Какую песню было труднее всего записывать?

Hetfield: «Fuel», она очень быстрая. Даже нам четверым всегда было сложно ее записать, а теперь нас стало 94. На самом деле, в каком-то плане даже легче стало, потому что не надо беспокоиться о том, что в одном месте следует сделать громче гитары или тише ударные, а в другом еще что-нибудь. Сейчас нас больше интересовало звучание композиций в целом. Оркестр послужил чем-то вроде посредника между нами.

— Что еще вы вынесли из процесса работы с симфоническим оркестром?

Hetfield: То, что в следующий раз мы не будем использовать металлофоны. Есть инструменты, которые нам несимпатичны, но есть и такие, которые только услышишь и думаешь: «Надо бы их сделать погромче...». Особенно валторны, которые звучат просто потрясающе, — это мое новое увлечение. Вообще, нам всегда нравились всевозможные перкуссии, литавры и колокольчики, и мы их много использовали.

— На концерте одновременно шло исполнение и запись?

Hetfield: Да, с одной стороны, это чувство, что мы играем таким образом впервые перед аудиторией. С другой стороны, ты знаешь, что идет запись, все снимается на камеры, — это было очень волнующе. К тому же, при всем этом ты должен выглядеть уверенно, притворяясь, что спокоен, как слон. Поэтому пришлось отпустить на сцене пару шуток, и потом все пошло нормально.

— У вас все получилось.

Hetfield: На мой взгляд, да. Но когда спрашиваешь некоторых людей, они говорят, что им ужасно не понравилось. На концерте было меньше любителей симфонической музыки, чем я ожидал. Я надеялся, что придет больше постоянных слушателей. А после антракта их стало еще меньше (смеется). Я думаю, для некоторых это было слишком.

— Чувственная перегрузка.

Hetfield: Точно. Потому что, находясь на концерте, ты воспринимаешь все целостно, полагаясь на свои ощущения.

— Как все это повлияет на будущую музыку Металлики?

Hetfield: Я понял, что может звучать несколько мелодий одновременно. Теперь, когда сидишь и думаешь: «Вот есть музыка, надо написать к ней мелодию и текст», — в голову приходят еще и другие мысли, вроде: «А ведь с этим можно сделать что-нибудь получше...». Потому что мелодии Кэмена, которые он предлагал, были просто потрясающими. Я думал: «Черт, почему это не я написал?». Поэтому в будущем, я думаю, я буду использовать больше мелодий, а также больше всяких разных звуков.

— В ваших живых концертах будет присутствовать, например, та музыка, которая исполнялась на струнных?

Hetfield: Сомневаюсь, но мы подумаем об этом. Никогда не знаешь, что может произойти. Например, если мне очень понравится какая-нибудь мелодия, и это не испортит всю песню, то одна гитара может, пожалуй, сыграть эту мелодию. Это был хороший вопрос.

— Вы будете еще работать с симфоническим оркестром в студии?

Hetfield: Сейчас нам это не страшно, по крайней мере. Когда мы впервые записывали «Nothing Else Matters» с Кэменом, то, я думаю, мы немного боялись работать с другими музыкантами, особенно с образованными. Поэтому мы просто послали ему пленку и она вернулась с записью. Сейчас мы уже не так нервничаем по поводу других музыкантов в студии. Но мне, честно говоря, это несколько надоело — хочется выпустить что-нибудь новенькое, где будем только мы вчетвером.

— Вы уже пишете что-то?

Hetfield: Мы начнем работу над этим в следующем году. Альбом «Garage Inc», потом вот это... Не терпится приступить к чему-то новому.

— В последнее время вы много экспериментируете, все дальше отходя от звучания ранней Металлики. Вы собираетесь продолжать в том же духе? Если вы запишете альбом в стиле «bluegrass» (разновидность кантри), это, возможно, никого уже не удивит.

Hetfield: Эксперименты — это, конечно, здорово, но в конце концов понимаешь, что лучше всего играть тяжелую, тяжелую музыку. Хотя представления о тяжелой музыке у всех разные. Мне кажется, что такие песни, как «Bleeding Me» или «Outlaw Torn» — одни из самых тяжелых, что мы написали. Но из-за того что они не очень быстрые или у них не агрессивные тексты, они не считаются тяжелыми. Мы не собираемся возвращаться назад. На фургоне Металлики нет зеркала заднего вида. Мы движемся только вперед. Возможно, мы захватываем с собой что-то старое, никто не знает. Возможно, вся прелесть написания музыки заключается в том, что ты просто пишешь и играешь то, что хочешь...

— Вы не боитесь, что потихоньку отпугиваете своих старых поклонников?

Hetfield: (Cмеется.) Мы знаем, что они крепкие, и мы их за это и любим. Мы делаем то, что должны делать. Нам нравится, что наши поклонники нас не предают и следуют за нами в наших экспериментах. А если кто-то хочет послушать старье, так мы до сих пор продаем «Master of Puppets».


© Софья Шишацкая, Журнал «city.ktk.ru»