Знаешь, я очень хорошо умею вводить себя в то состояние, при котором я пишу. Это сродни какому-то полутрансу, когда я не вижу ничего вокруг, полная лишь того ощущения, которое во мне. В такие мгновения тело мое должно находиться в полном удобстве и ноутбук тоже, потому что иначе мне начинают дико мешать ноги, руки или еще что-то в этом роде. Как сейчас, когда я, начиная искать положение, сменила уже которое, и ноги все равно кажутся лишними и мешают, хотя они же есть подставка для ноутбука. А в ушах играет скрипка, легкая скрипка и флейта "Розен Мейден", и  почти слышен странный цокот каблучков и игра часов, ход времени. И снова погружаюсь в странный мир собственных видений, как трек сменяет трек в плеере, так и видения мои сменяют друг друга, образуя странные круги и вихри, из которых выцепляю я картинки.  
О чем хочу поговорить с тобой сегодня, вечный и единственный мой читатель? А я сама еще не знаю, я пишу лишь полет своей мысли, одержимый, легкий, такой несовершенный. Он манит и манит, он бодрит разум, он нужен и должен быть, я так считаю.  
Сегодня напишу я тебе отрывок сказки, отрывок, потому что не вижу ни конца его ни начала, однажды он приснился мне, и я долго смеялась - таких обрывков масса. Но почему-то он остался, как сон или видение, и если бы не приснился вчера мне, я может быть, и не вспомнила бы.  
Я, кажется, уже говорила тебе как-то, что у меня в саду, если можно так назвать эти старые яблони, закопан под одной из них мешочек с костяными картами таро. Они такие старые, что их боязно касаться, кажется, что вот-вот рассыплются под пальцами. А сон таков. Я не успела рассказать его тебе тогда, он очень, очень странный. Но преследовал меня уже неоднократно, впрочем... Да, верно. Даже и не один год.  
Я вижу себя. Я редко вижу себя со стороны во сне, но в этот раз это именно так и я себя вижу. Я стою на краю какого-то леса, или не леса вовсе, но в общем рядом достаточно густая растительность, как бывает в нашем обыкновенном смешаном лесу. А спереди меня как поляна, похоже на то, потому что что дальше, я не вижу, что дальше, но на этой поляне выжженная трава, бурая, страшная, покорежено все, земля истоптана, но никаких четких следов.  
И рядом со мной в этот момент все мои знакомые, все люди, которых я когда-либо знала, бывшие одноклассники, бывшие учителя даже, какие-то случайные знакомые мои или знакомые знакомых... В общем, все, вообще все, с кем за свою жизнь я перекинулась хотя бы словом. И среди них я вижу знакомые, до боли знакомые лица тех, кто были или есть более-менее приближены к моей личности, кто имеет более высокий допуск... И ты стоишь там, стоишь и просто на меня смотришь, ничего не говоря, как и все они.  
И занимается рассвет, странный, он не просто розовый или алый, а само небо полностью начинает приобретать малиново-рыжий оттенок, будто после ядерного взрыва. Но это просто такой странный рассвет, хотя я чувствую, что меняется даже воздух, он становится довольно плотным, таким, что дышишь и ощущаешь его. И я делаю шаг. Правая рука вытаскивает какой-то предмет из-за пояса. Я стою, смотря только вперед, на этот рассвет, и почему-то внутри сидит осознание, что теперь уже будь что будет, и только я могу это сделать, ради всех, всех кто мне близок. И ради тебя. Еще шаг. Я чувствую движения всех мышц моего тела, их напряжение, но страха нет, я продолжаю смотреть на рассвет, а левая рука достает другой, так похожий на предмет в правой, какой-то предмет.  
И накрывает. Этот тяжелый воздух, как песчаная рыже-алая буря, с сильным ветром, несущимся в лицо. И моя кожа лопается, как чешуя змеи, на две части, по всему телу, вместе с подранной этим ветром одеждой, на несколько мгновений я вообще не вижу ничего, кроме себя и этого ветра, будто в какой-то странной другой реальности, и с меня слезает кожа, слезает... Но только под ней не мышцы. Под ней тоже я. Я другая, Я с большой буквы, которая держит в руках две карты таро, вырезанные из кости и, как я знаю, писаные кровью, моей кровью. Я та, что вылезла из старой, красивее, молодая, нет той загнанности в угол, но есть почти царственная гордость, и стыдливый странный ветер останавливается, послушный воле карт в моих руках.  
Дьявол. Карта летит по ветру, потому что так пустила ее моя рука, ветер будто собирается к ней, впитываясь внутрь, и в конце концов исчезает. Я оборачиваюсь. Все, кто стояли, так и стоят позади меня, молча смотря. Но нет больше леса, нет мирных деревьев, нет даже жухлой травы - только исчерченная трещинами засухи рыжая от песка и засухи земля. Пустая. Мертвая. И эти люди. Они смотрят на меня, взгляды такие разные, удивленные, восторженные, испуганные, разные. И я понимаю, что, остановив ветер, я будто не завершила дела, и вторая карта, которая в моей правой руке - я пускаю ее в воздух, теперь уже чистый и прозрачный. 
Это Судья. Она пролетает, неизвестно какой силой, описывая круги над этим местом, и возвращается ко мне. Меня швыряет на землю, лицом вниз. Я чувствую, как из меня начинает уходить как будто сок, жизнь сама, но и мне ее хватает, я просто отдаю излишки, той земле, которая выжжена. И вскоре начинает снова прорастать тонкая трава, земля наливается свежестью, влагой, силой и чернеет, и растет с необыкновенной скоростью лес, безумно красивый, свежий, горящий зеленью молодой листвы и запахом трав.  
Я поднимаюсь из травы. Половины из тех, кто был здесь, уже их нет, я знаю почему-то, что они уже ушли. И я смотрю вокруг - рядом стоит большой камень, он теплый, и я подхожу ближе, рассматривая знак на прогалине из рыжей сухой земли среди этого леса. Странный знак, я попробовала бы нарисовать его, но не знаю, как закинуть его сюда, у меня нет фотоаппарата.  
И я снова поднимаю глаза, стоя на границе этого знака, я чувствую счастье и опустошение одновременно, и люди, я смотрю на них, они разворачиваются и расходятся. Я пытаюсь говорить им вслед, но только мысли в моей голове. "Куда вы? Я дала вам жизни, стойте, стойте". Но они не слышат моих мыслей. Остается лишь небольшая кучка людей, я не вижу их лиц, но я точно знаю, кто они. Ни одного осуждающего или одобряющего взгляда. Все они просто знают, что так и есть, что я сделала то, что должна была. И я сажусь на теплый большой камень, рядом с символом у меня под ногами, и устало опускаю руки. В руках моих снова, вернувшись, безвольно повисают две карты таро - Судья и Дьявол. Я смотрю на них, и убираю их куда-то за пояс. И опускаю голову, полная немого отчаяния, но радости, что я выполнила то, что была должна. Я спасла людей, каким-то образом, но они разошлись и от того горечь и больно. Волосы, которые распустились из косы, падают вниз по плечам и закрывают лицо. И чьи-то руки, теплые, такое знакомое касание рук, они ложатся мне на плечи, а я в каком-то оцепенении как будто, и не могу поднять даже голову или повернуться. И эти же руки тихо гладят меня по голове. И потом так же осторожно и ласково, как и все до этого, берут меня на руки. Я не вижу лица или фигуры. Я только бессильно, как ребенок, утыкаюсь носом в черную рубашку, сжимаясь в комок, и плачу. И меня уносят, прижимая к себе, бережно. Куда - мне неизвестно. Но я доверяюсь этим рукам, я знаю, что они не предадут меня и сохранят, что им можно верить.  
Странный сон, не правда ли? Но эта вот такая моя странная реальность сна, от которой становится даже страшно - ведь я чувствую мысли ее, цвет ее, запах, ее голоса и мелодии. Вот такой вот странный сон. Очень странный.

Этот сон снился мне неоднократно, стоило мне познакомиться с новым человеком, как лицо его или ее добавлялось в те, что стояли там, на этой поляне или что это было. И так каждый раз. И я никогда не видела лицо того, кто уносил меня оттуда. Я только знаю, что я могла довериться полностью этим рукам, зная, что от них идет тепло, ласка, и что эти руки, а верней, их обладатель, никогда меня не предаст. 
Странный сон... Он снился мне днем, пока я спала, снился снова. Я не знаю его значения. Но думаю, что он имеет смысл какой-то, иначе бы не снился столько раз, почти не меняясь, лишь вписывая в себя все новые и новые лица.

 И снова новая заметка. Заметка о том, что чувствуется, что дышится, впрочем, как и всегда в последнее время. Я раньше никогда не писала от первого лица, сама не знаю, почему, наверное, не складывалось что-то. Но теперь я пишу тебе, и это как письма, которые пишешь, я бы могла писать тебе и по почте, я люблю письма на бумаге, если бы это не было так плохо с той точки зрения, что их может кто-то прочесть еще кроме меня.  
Вообще я люблю бумагу. Когда ручка выводит неровные строчки, а когда я пишу торопливо, они не просто неровные, а еще и скачут, как бешеный кролик во время гона, само собой рождается ощущение спокойствия, умиротворения и желания творить. Правда, в последнее время я не пишу на бумаге. Жаль, но факт. Не пишу потому, что могут прочесть, потому что пишу от руки медленней, чем могу напечатать, и потому, что я не люблю ошибки. Ошибки, когда строишь фразу, пишешь ее, и на середине понимаешь, что хочется построить ее совершенно иначе, и начинаешь зачеркивать и переправлять... Почему-то не люблю такую грязь на бумаге. Хотя и такое бывает. У меня дома много тетрадей, и в каждой я пишу что-то свое или наполовину, почти нет ни одной, которая была бы заполнена до конца. Одна из черт характера, я знаю, она жуткая - но начать и там и тут, продолжая пытаться делать и то и другое одновременно - мой конек. В последнее время даже стало получаться, хотя раньше обычно в итоге не выходило ничего. Не умела за двумя зайцами. Учусь. 
Почему я пишу о бумаге? Наверное, потому, что она, в отличие от сухого текста на мониторе, передает не только содержание, но даже дыхание, то чувство, с которым пишешь то, что пишешь. Я очень люблю свечи. Они не дают такого яркого света, как электричество, от них меньше устают глаза, и когда сидишь в одночку, в комнате, за столом или на постели, укрывшись пледом, самое оно зажечь свечу, взять в руки книгу или тетрадь, а порой и просто листы бумаги, и начинать писать. Всегда мечтала иметь перьевую ручку - но как-то не сложилось, хотя говорят, пером пишу красиво.  
Я, наверное, все же в чем-то романтик. Мне хочется дождя за окном, спокойных вечеров с чашкой чая, со свечами и листами бумаги, хочется платьев, приталенных, длиной в пол, со строгими закрытыми воротниками-стойкой. Как говорили, причем неоднократно, наверное, родилась я не в свое время, и тем не менее, я слишком современна и сильна, чтобы жить тогда.  
У меня есть знакомая, которая читала пару моих заметок, она всегда спрашивает, как я подбираю слова или названия, особенно названия для заметки. Я ответила: "Как чувствую". Истинная правда, я интуит чертов, и действительно оно приходит и рождается, хотя порой я корю себя и называю процесс написания заметок графоманством. Возможно, это так и есть, и я просто мараю листы и электронные страницы, но я однажды все же напишу то, что хотела. А я хочу написать книгу. Настоящую, полноценную книгу, о времени, жизни и смерти, о судьбах, своим собственным стилем, говорят, он мягок, я не знаю. Тебе видней, ты читаешь меня со стороны, и, как ни странно, да впрочем, наверное, это вполне естественно, читать их можешь только ты один - я ставлю ограничение по допуску. Потом, со временем, я может быть и открою часть, но в любом случае сохраню все их - сродни тому, как сохраню историю писем и нашу переписку. Это дорого, ведь с этого все начиналось. 
Я помню, как давала тебе читать свои заметки, тогда еще скидывая тебе их в личку, тебе они казались странными, и ты говорил, что тебе не понять их. Но вот проходит время, и я понимаю, что почему-то ты настолько близок, что мне не нужно больше никаких аллегорий, как было раньше, чтобы выразить свои чувства словами. Это прекрасно, я не спорю, и хоть порой я и пишу видения какие-либо, но они все чаще и чаще заменяются на такие вот заметки-письма, как вот эта. Наверное, я просто не могу не говорить с тобой, мне так хочется много рассказывать, а рассказывать порой и не знаю что, но лишь бы слышать тебя, читать тебя, быть хоть капельку ближе....  
Это восхитительное чувство, когда сидишь и чувствуешь время, оно течет по венам и дико чешется левая ладонь. Я знаю, это странновато, но верная, однако, примета - левая ладонь у меня чешется редко, но всегда действительно к деньгам. Пфе, чушь какая, говорю я же сама себе, ведь я никогда не верила в приметы. Но как не верить, с другой стороны, когда оно случается именно так, как примечено с опытом..  
Со временем склоняюсь к мысли, что, видимо, наши "дикие" предки были просто умнее и ближе к гармонии, к естественному течению вещей в природе, и потому замечали не свои собственные амбиции, хотя и их тоже, а, скорее, то, как эти амбиции взаимодействуют с миром. Ох, чертов я философ. И такое у меня бывает.  
А еще я пишу сказки. Сказки это потому, что это фэнтези, как правило, но это истории из жизни, или биографии моих персонажей, рожденных в бессонные ночи, придуманных моей больной головой, полной фантазий, или просто прожитые, как мои же маски. А еще мне сложно заканчивать мысль четко, посему большинство заметок кажутся мне порванными будто, ибо хотелось мне продолжать и продолжать мысли, но выплеснув настроение, они просто иссякают порой, и кончаются почти на полуслове. И только тогда я понимаю, что настроение выплеснуто, и пора заканчивать - и заканчиваю на той фразе, на которой испарилось настроение или мысль. Как сейчас. Вот как сейчас.  
Хочется писать иногда досье на персонажей, но в кратком досье не внесешь деталей, и досье вырастают в кучу мыслей, так и недооформленных и не записанных никуда. Но обычно я знаю, что если мысли потерялись, значит, попросту, изжит, не нужен этот персонаж - он не имел развития. Вот такая странная история, может быть, не странная, люди-человеки именуют это творчеством. Наверное, так и надо - у каждого свой к этому путь и своя дорожка.  
Ты не представляешь, как я была рада, когда прочла твою "Красную историю", и не просто потому, что прочла ее и она мне понравилась. Знаешь, это как коснуться частички души напрямую, и самое страшное в такие моменты - сохранить этот трепет и не оставить на ней ран или больного следа, не сломать ее, не разрушить. Но почему-то я коснулась, и, представь, сижу и перечитываю, да, она добавлена в закладки, та страница, и я открываю ее, чтобы прочитать снова и снова, что-то запало в ней, сама не знаю, какие-то эмоции, может быть, или настроения. Может быть, ощущения... Не знаю. Запало и осталось. 
И почему-то мне очень хочется видеть черновики. Сам процесс, когда ты пишешь, твои взгляды, фигуру, напряженно или расслабленно, гневно или с улыбкой, смотрящего в монитор или на бумагу. У меня в последнее время, почему-то, нет черновиков вовсе, верней, они настолько техничны, что можно повеситься - я пишу сразу чистовиками, марая электронные страницы. Наверное, это от того, что я боюсь ошибаться, хотя и знаю, что на ошибках-то и надо учиться, но стараюсь переводить этот процесс ошибок и подбора только в голову. Почему - не спрашивай даже, если бы я знала... 
Вот и закончилась мысль этой заметки, нового странного письма, обращенного душой тебе в душу, и я его заканчиваю, снова на какой-то прерванной, как мне кажется, ноте. Я знаю, ты прочтешь, и, наверное, улыбнешься. Как же я люблю твою улыбку... Она дарит тепло и согревает.

Сейчас там холод. Странный, неуемный холод, который перемежается с ветром и теплом талой воды. Февраль, он странный, он мерзкий и протяжно теплый, хотелось бы сухого мороза, но где же его взять. И снова я сижу ночью, я не могу иначе, спать мне сегодня не светит - хотя и попытаются заставить. Я просто не смогу, я не чувствую сил сна для тела, сон не идет ко мне, лишь иногда устают глаза от челки. В такие моменты я беру заколку, маленькую, легкую, и закалываю ее на лоб, челку эту, чтобы не мешалась. Выглядит забавно, почти как первоклашка, только размеров побольше, сидящая в уголке с ноутбуком и строчащая тебе упоенные тоскливые заметки. Почему тоскую? Я сама не знаю, а впрочем, знаю - тебя просто нет рядом. И между нами эти 600 километров, как бы я хотела проклинать их и забыть. Сделать так, будто их просто нету, так, будто они не важны и ничего не решают, так, чтобы они исчезали, чтобы можно было по желанию попадать туда или обратно. Но скоро, я знаю, я найду метод, и расстояние исчезнет, превращаясь в дым локомотива. И я сойду с перрона, на может быть, не знаю, как сейчас там, чищенный от снега асфальт или плитку, среди этих человеков, которые будут нестись куда-то. Среди их разговоров, их лиц, их мимик, я буду вглядываться в случай и лица - такого не бывает, чтобы я не узнала тебя. Может быть, я увижу тебя сразу, может быть, не особо - но прождать несколько мгновений до счастья, это самая страшная будет пытка. Я уже боюсь и буду бояться, что ты посмотришь и разочарование мелькнет во взгляде, что я не смогу остановиться и разрушу собственное счастье.  
Чем? я не знаю, не спрашивай лучше, это может быть от жеста и кончая беглым взглядом. Просто я так рушу, что сама порой не знаю, я больной цветок эпохи, смертельного танца порождение, пущенный в бездну, но стремящийся в небо. Я опять говорю странно, поэтическим настроением, но я не пишу стихов - пишу только прозу. Больную, горькую прозу, или светлую и печальную, как эта, но эта - скорее снова бред, в котором разговор монологом и озвучивание мечты...  
Как я хочу мечтать, в мечте живешь ты, ты, любимый, и я ничего не смогу поделать, я хожу вокруг тебя да около, и почему ж пока что не могу прямо. Зачем, скажи мне, зачем я ложусь с рассветом, зачем закат - брат мне, и сестра моя - ветер? Бессонница гложет, но для меня лишь вдохновение, когда как больная, смотрю на любимое лицо на фотографии и улыбаюсь, улыбаюсь... 
Мне кажется, хватит марать тонкие строчки, ломать гнутые пальцы в желании высказаться. Но порыв пошел мой, я снова пишу тебе заметки, и ведь ты сам сказал мне: "Говори, так лучше". Ты любишь меня слушать... Слушай. Я расскажу больше. Все, что захочешь - у меня нет от тебя секретов. А то, что хочется, я расскажу сразу, зачем скрывать что-то за неуместным и глупым девчачьим кокетством?
Не спорю, оно нужно, ослепительно нужно, но не тогда, когда пишу я строчки, когда слепа и верю, что это укрепит нашу дорожку. Ты говоришь за обоих, когда пишешь или смеешься, ты говоришь за обоих, когда нежен или растроган. Я тоже говорю за обоих, ведь так говоришь мне ты.

Мои слова торопливы сегодня. Мои руки комкают простынь. Да, я знаю, я должна ждать. И я жду своего часа. Ты позовешь меня, я знаю, тогда, когда будет полночь, и мои руки вопьются в твои плечи, когда губы скажут лишь эхом, и светлая тихая нежность заменится адской страстью.  
Нет силы сильнее, чем та, что содержится внутри нас, я вижу, я пишу почти стихами, имея ритмы и смыслы в речи. Но что ж, если манит меня сегодня этот стиль, соблюденный послушными пальцами, сжимающими теперь тонкие клавиши?  
А я закрываю глаза и вижу, как ложится рука в руку изумленной игрой светотени, как из незашторенных окон тянет свет, тусклый, свет ночи. И как губы приоткрываются в стоне, внимая твоим губам и телу, как дрожит и вибрирует оно, полностью, одержимое. Как сжимают его твои руки и владеет им твое тело, как меняемся мы соками, смелые, наглые, безоглядные. 
Я хочу приблизить эти минуты, они так сладки для разума, и пыткой для тела мешают спать по ночам и заставляют спать в полдень, но я знаю, что должна дождаться времени, когда смогу встать с опротивевшей простыни и протянуть тебе руку. Просто руку.  
Подняться, стать выше, чище - преступив через грех? Быть может. Но я вижу, как колеблется вишня за окном, она тянется к моим окнам. Нет, она не остановит меня - весь дом пахнет гнилью, словно из раны водой, он вытекает повсюду. И я покину его скоро, и он, зная об этом, подгоняет меня, быстро, быстро.  
И нет мне покоя, не найти мне ответа, когда придет это время - ибо так, "как проснешься". И я ищу выход из кошмара, стремясь лишь наружу. И я знаю, что скоро придет оно, время, и я выйду, выйду сквозь двери, просто выйдя наружу, просто канув в лету. И ты канешь со мною, мы останемся вместе, среди ласковых вишен, среди тихого вздоха.  
Я пишу очень много в последнее время. Вот сегодня, вот видишь, говорю и стихами. Только жаль, что могу я сжимать только простынь. Но скоро смогу и тебя. И ты это знаешь.

Давай послушаем дождь. Оценим его и музыку ветра, что в наших сердцах переворачивает старую, слежавшуюся пыль. Ты знаешь, где-то глубоко, вот там, внутри - что-то бьется. И это что-то было сердцем. Ты знаешь...  
Ты видишь дождь, этот дождь вместе со мной, интересно, скажи, почему он не жжет нас обоих сейчас, ведь мы как клеймом связали этот дождь, и он не уйдет, пока мы того не захотим? И я не знаю ответа. Наверное, мы просто не чувствуем, как бьет он по коже, прося отпустить, как пляшет в ладони, набирая в нее лужицу воды.  
Его крупные капли пробираются внутрь, не спрашивай меня, как, я не знаю сама, сейчас ноябрь месяц, его самое начало, ты ведь помнишь, как мы смеялись, рассказывая друг другу смешные истории и постоянно следя, чтобы не проговориться...  
А пыль внутри начинает прибиваться к холодной душе, и почему-то становиться почвой, зачем ей только это, вот не знаю. На ней даже начинает что-то расти. Как удивительно - вокруг же осень, да и зима вот скоро, пожалуй, я и правда слабо разбираюсь в прихотях погоды. Что? Как можно, что ты, я всего лишь рассмеялась твоей шутке, ты ответил. Почему так честно? А зачем скрываться, когда я знаю, что было и что будет, теперь знаю?  
Впрочем, в ноябре, том самом, что звал за собой дождь, не знала, да и подумать не могла, и зачем мне тогда это было, мысль текли не так, и слова облекались совсем в другую форму. Возможно, стала совершенней, возможно, мягче, возможно, просто открылась? Но ведь с тобой нельзя иначе. 
Как я смеялась, когда хотела понять, что вкладываешь ты в то, что пишешь, когда измышляла, как же поточней ответить, чтобы не раскрыться раньше времени, но веря в то, что стоило и стоит.... Теперь смешно. Я помню, это был ноябрь месяц, капельки дождя на ладони и странная переписка, когда узнала я цвет глаз и влюбилась. Смеешься? Смейся надо ночным моим бредом, пускай повеселит нас обоих ветряное время, возможно псих я? Может быть, не спорю, мне не суждено судить об этом.  
Но психам легче, знаешь? Это раз - и ты уходишь в мир видений, прямо наяву, сидя и рассматривая текст на мониторе. И включаешь разум тогда, когда он нужен, рисуя сны свои тебе себе твои. Так лучше, ведь не правда ли? И я приеду, обязательно приеду. Ведь не зря ноябрь месяц тогда пришел с одной лишь фразы - почему бы нет?

Три коротких удара. Три глубоких и глухих. Снова три коротких. Так бьется сердце, мое сердце сейчас. Оно смотрит изнутри наружу, разжигая огонь, оно проникает собственным разумом куда-то вглубь меня. Оно бьется.  
Я уже забыла, что это такое - когда чувствуешь, как оно бьется внутри. Странное чувство... Тук. Тук. Тук... в голове легкий звон. То ли колокольчиков, то ли раскаленного металла. А оно все равно продолжает задавать ритм и такт. Тук. Тук. Тук... Перерыв. Пауза. И я снова его не слышу. Так привычнее. Так спокойнее... Было. Почему? Зачем мне нужно теперь это биение и этот пульс? Я не хочу вообще и думать об этом, какая разница, стучит ли оно или нет?  
Я закрываю глаза. Нет, я не сплю, я прекрасно слышу, что происходит вокруг, скрип петель дверей, половиц, шаги. Моя дверь все равно заперта. Я стараюсь следить за этим.  
А перед глазами несутся уже дни, ночи, века, мгновения и часы. Руки, глаза, улыбки, шепот, такой родной, близкий голос, нежный, тихий, он вливается в уши, оставляя на душе теплые радостные мурашки. Да, мурашки могут бегать и по душе.  
И я открываю глаза. Я подхожу к компьютеру. Пусто... Утро... Ты еще спишь... И я накидываю строчки, легкие, но такие важные, которые просят мои пальцы, которые просит моя голова. Я почти не думаю, когда пишу их. Это слишком естественные слова, чтобы думать.  
И я снова закрываю глаза. На этот раз я ложусь спать, забиваясь в угол кровати, он же - угол комнаты, сжимаясь там в больной комок или вытягиваясь постапокалиптическим трупом. Это не страшно, нет, наоборот - закрывая глаза, я окунаюсь снова в тот мир, где есть тепло, где есть ты. Где снова твои руки ложатся мне на плечи, на талию, где снова я могу взглянуть в твои теплые, такие родные, такие любимые глаза...  
Вечер. Черт возьми, я снова проспала тебя живого и реального, ты приходил, ты искал меня, а я, дура, все проспала... И сквозь едва открытые глаза, полные еще сна и картин, я пытаюсь писать строки. Пальцы плохо слушаются, но может... успею... Хоть как-то... Но нет... Я снова опоздала.  
В уши вливается музыка. Я слышу ее, слышу шум в голове, больной, неотзывчивый, карающий меня шум. Она говорит голосом разума, саркастичным, язвительным, говорит больно, жестоко, а ведь и правда - сама виновата. Что не дождалась, сидя у монитора, а позволила себе расслабиться, уходя в мир сна, заменяя реальность на этот сон...  
И я сижу и жду тебя. Я пишу тебе строчки. Я должна дождаться... Ты ведь придешь? 
А сердце снова начинает отстукивать ритм и шум, такой, что звенит аж в ушах, своей тягучей нужностью, мучительным ожиданием. Тук...Тук...Тук... Три коротких. Три глубоких. Три коротких.

Смотри на меня, мой кукольник, смотри. Ощущай биение моего сердца, хруст тонких суставов. Ты создал меня такой, и почему я сверкаю только когда появляешься ты? Ты знаешь ответ, да, знаешь. И знаю его я, мой кукольник.  
Тонкий хрусталь, очень тонкий - изящные узоры, которые видны только тогда, когда хрусталь не тронут и цел, когда улыбка озаряет лицо, обычно спокойное, когда хочется стать мне не хрустальной холодной, а мягкой и гуттаперчевой... Лови эти моменты, мой кукольник, крути в крепких руках своих линию моей фигуры, пока кукла умеет петь и танцевать для тебя. Пока звенит хрусталь, переливаясь яркостью красок, пока серость и обыденность не выжгли снова цветозвук и мыслеобраз...  
Да, мой кукольник. Ты мой. А я твоя маленькая кукла, которую ты создал. Вселенная внутри, фарфор снаружи. Как хрупок материал, мне сложно оставаться целой, сдерживая эту вселенную внутри, но она и сама помогает мне держаться - та вселенная, которую ты вложил в меня.  
Что они все? Они пытались ломать меня, убегая, ненавидя, считая опасной. Да, и такое бывает, что хрусталь, разбиваясь, пронзает миллиардом мельчайших осколков и убивает. Но ведь это всего лишь защита. Защита в ожидании, пока не возникнут крепкие руки на плечах моих, держа меня и не отпуская, в крепкой своей длани, защищающей меня и без осколков хрусталя.  
Почему ты улыбаешься всегда, глядя на меня, мой кукольник? Я вижу, как меняется вокруг тебя отсвет музыки твоей, как слышится цвет, меняясь от твоего настроения. И ты знаешь, что я чувствую и вижу их - и даже этому рад. почему, скажи мне, кукольник?  
Я помню, как ты создавал меня. И неважно, сколько мы с тобой поменяли жизней и обликов, ты всегда оставался моим кукольником, а я - твоей куклой.  
Сколько сложных механизмов? А всего один, душа, которую ты вложил в тонкий цветной хрусталь. Ты знаешь, я всегда слышу его звон, и когда я хочу, и ты можешь слышать его, за тысячи миль от меня, хоть за миллиарды. Что окружает ее? Вселенная. Только вместо звезд там осколки хрусталя, который мы оба так привыкли любоваться, не всегда понимая, насколько она глубока и погружаясь в нее. А за той Вселенной хрусталь, он может разбиться, но держится, пока ты рядом со мной, всегда держится - и играет только для тебя, мой кукольник. Только для тебя. Я пыталась играть для других, они кидают меня на помойку, они бьют меня, не понимая, боясь того, что я слышу голоса их без слов, что вижу дела их не находясь рядом. Да и зачем они все? Когда я нашла тебя, и теперь снова возродилась и начинаю сверкать... 
Да, мой кукольник, это только ты. Только ты ощущаешь во мне отголосок собственного звона, который является и моим, только ты знаешь, насколько глубока моя Вселенная - ведь ты можешь пройти от края ее и до края и ни разу не оступиться, не ошибиться. Я поддержу тебя там. И сколько раз, не дай то боги, я оступалась, идя тебе навстречу, но каждый раз ты поддерживал меня, еще не зная, что это я. Мы встретимся, мой кукольник, обязательно встретимся. Я это знаю, и знаешь это ты. И только тебе могу я раскрыть Вселенную, не боясь, что ты разрушишь ее, только тебе я могу улыбнуться, не скрывая улыбки и блеска в глазах, потому что я знаю, что ты примешь их. И только тебе я могу сказать, что я чувствую и ощущаю во всем, писать тебе строчки, говорить глупости... И любоваться тобой, мой кукольник. Потому что ты мой, а я твоя, и не изменен порядок вещей, окружающих нас, потому что мы не хотим этого. И не меняй, прошу тебя, не меняй его. Впрочем... ты и сам лучше меня это знаешь.  
Прости за многословие, я знаю, ты предпочел бы молчать, но нет у меня сил держаться, Вселенная моя вновь рвется наружу, вырывая из уст моих заветные слова. Которые сказать я могу только тебе, мой кукольник, только тебе. Я люблю тебя.

О Боги, Мастер, зачем все это. Зачем этот бег, эта осень, зачем снова скрытые фразы и слова. Ответь мне, зачем? 
Игривые намеки, волнение ресниц, скрытые огоньки глаз. Скажи мне, когда я положу этому конец? Стать ледяной тенью без лица, так учил ты тогда. Стать призраком ушедшего лета, огоньком в глазах. Но ты же в последние мгновения научил меня мечтать, лететь с попутным ветром в дали подсознания. Отдавать тому, что внутри себя, кусок... 
Тенью жухлой желтой листвы притворившись, внимать поток сладости и счастья от мимолетных мгновений. Что они в Вечности? Ничто. Но ты научил меня жить ими, никогда не забывая того, из чего я к тебе пришла. Зачем, скажи мне, Мастер. Зачем. 
Серые будни, украшенные знанием? Неплохое начало. Ледяной пламень, сжигающий дотла? Пусть будет так. Но почему не проходит та весна, что застала однажды, зачем она застыла в уголках губ, неподвластная холоду? 
Зачем стоять на перепутье, чувствуя промозглое дуновение сознания, улетая от него и удерживаясь лишь его силой... Зачем. 
Ты сказал мне, что с меня много спросится. Почему не могу я разделить очага как те, кто снуют вокруг? Почему душа моя рвется ввысь, убивая на своем пути все живое? Росток смертельного холодного танца эпохи... За что ты мне, проклятый?