Цитата сообщения Dancing_Witch «На одного колдуна десять тысяч ведьм» Жан-Мишель Салман



Жан-Мишель Салман
http://ec-dejavu.ru/main.html Энциклопедия культур


«На одного колдуна десять тысяч ведьм»

История женщин на Западе: в 5 т. Т. 3: Парадоксы эпохи Возрождения и Просвещения /
под общ. ред. Ж. Дюби и М. Перро; под ред. Н. Земон Дэвис и А. Фарж;
науч. ред. перевода Н.Л.Пушкарева. - СПб.: Алетейя, 2008, с. 460-474


Запад долго сохранял в глубинах своего воображения убеждение, что практика вредоносного и дьявольского колдовства тесно связана с женской природой, а любая женщина — потенциальная ведьма. Как об этом можно судить сегодня, этот стереотип оформился к 1400 г. и существовал, по крайней мере в уголовном праве, до конца XVII в. В XIX в. романтизм возродил к нему интерес, сделав его темой сказок, исторических романов, живописных полотен и опер. Так ведьма стала частью мрачной легенды о еще малоизученном и по большей части мифическом Средневековье.

Историки всегда с трудом избавлялись от этого навязчивого образа. В опубликованной Жюлем Мишле в 1862 г. дерзкой книге Ведьма (La sorciere), ставшей великолепным гимном женщине, автор восстает против власти стереотипа этой исторической традиции. Его ведьма не безобразна, не стара и даже не вредоносна. Она — просто одно из воплощений Женщины, этой «матери, нежной хранительницы и верной кормилицы». Он делает ее центральным персонажем своего труда — жертвой, но не преступницей. В своем стремлении произвести переоценку образа ведьмы Ж. Мишле действует в пределах тех же самых представлений, эффект которых он осуждает и ответственной за которые считает церковь, — а именно представлений о специфической связи между женщиной и оккультными силами.

Мало найдется тем, которые, подобно теме ведовства, оказались бы столь же привлекательными. В период с 1970 г. наше понимание этого феномена значительно изменилось, историки как будто почувствовали, что имеют дело с фундаментальным явлением культурной истории Запада. В ведовстве обнаружилась целая система взглядов, особое видение мира, в том числе представления об отношениях между человеческим родом и сверхъестественными силами, о соответствующих ролях мужчины и женщины в обществах раннего Нового времени. Такая сложная история требует, помимо необходимых обобщений, тщательного учета хронологических и географических вариаций.



Статистические данные подтверждают, что объектом обвинений в ведовстве, предполагаемом или реальном, оказывались в большинстве своем женщины. Посмотрим на результаты недавних региональных исследований. В Англии в графстве Эссекс, расположенном к северо-востоку от Лондона, между 1560 и 1680 гг. суды рассмотрели дела двухсот семидесяти человек, подозреваемых в колдовстве, и 91% среди них были женщины. Во Франции в современном департаменте Нор в судебных архивах сохранились дела двухсот восьмидесяти восьми человек, обвиненных в колдовстве в период от середины XIV в. и до конца XVII в.: доля женщин там составляла 82%. Похожие показатели встречаются на юге Германии и в департаменте Юра, являвшихся колыбелью репрессий. В Баден-Вюртемберге смогли зарегистрировать восемнадцать эпидемий ведовства, в результате которых между 1562 и 1684 гг. были казнено 1054 осужденных, из которых 82% составляли женщины. В обширном районе, включающем епископство Базель, княжество Монбельяр, Франш-Конте, швейцарские кантоны Фрибург, Невшатель, Во и Женева, между 1537 и 1683 гг. на 1365 обвинений в колдовстве 1060, то есть приблизительно 78%, приходилось на женщин. Относительно поздняя кампания по искоренению ведовства имела место в Новой Англии, представлявшей в XVII в. европейский форпост в Северной Америке. Но там тоже из 355 осужденных между 1647 и 1725 гг. 79% составляли женщины. Ситуация очевидна: в XVI и XVII вв. у женщины было в четыре раза больше шансов, чем у мужчины, быть обвиненной в ведовстве и в этом качестве осужденной на смертную казнь.

Юридические трактаты (первое время это были главным образом пособия для инквизиторов) подтверждают тот факт, что именно в женщинах видели преступниц, виновных в ведовстве. Но эти трактаты появились только в конце XV в., тогда как демонологический миф — вера в существование ведовской секты дьяволопоклонников — датируется уже концом XIV в., тогда же начались и репрессии.
461

Первые массовые процессы против предполагаемых колдунов или колдуний имеют место около 1397-1406 гг. в Болтингере в швейцарском кантоне Люцерн. Позже, начиная с 1428 г., в Вале и Дофине они приобретают особую интенсивность к середине XV в. В первое время репрессии проводят церковные судьи, инквизиторы, а в XVI в. у них принимают эстафету светские суды. Своей буллой С величайшим рвением (Summis desiderantes affectibus; 1484 г.) папа Иннокентий VIII назначает двух инквизиторов — Якоба Шпренгера и Генриха Инститориса, — поручая им искоренить ведовство в долине среднего Рейна и таким образом санкционируя авторитетом Святого Престола охоту на ведьм.

По поводу происхождения демонологического мифа конкурируют две теории. Согласно первой, миф этот был сакрализацией существовавших ранее ведовских традиций, распространенных, начиная с античности, во всем евроазиатском культурном ареале. Согласно второй, он якобы был интеллектуальной конструкцией, разработанной церковниками, исходя из общих положений религиозной полемики Средневековья.

Как бы там ни было, на рубеже XIV и XV вв. совершается настоящая ментальная революция, устанавливающая систему представлений о мире, которой суждено просуществовать около трех столетий. Запад убеждает себя, что в его лоне существует секта колдунов-сатанистов, вступивших в сношения с дьяволом; эти колдуны пользуются злыми силами, чтобы вредить людям и Богу ради утверждения веры в дьявола. Их считают ответственными за обычные природные катастрофы, поражающие людей и скот, — за эпидемии, климатические бедствия, неурожаи, эпизоотии и т. д., а также за несчастья, обрушивающиеся на отдельных индивидов, — необъяснимая смерть детей, бесплодие жены, импотенция мужа и т. д. Эти колдуны собираются на ночные сборища — шабаши или синагоги. На них они отрекаются от христианской веры и поклоняются Сатане. Шабаш завершается огромным пиршеством. Там пожирают младенцев, и сборище заканчивается общей оргией, где колдуны совокупляются с демонами-суккубами, а ведьмы с демонами-инкубами*.

Принадлежность к секте, отступничество от христианской веры, культ дьявола, ритуальное убийство — все направлено на то, чтобы превратить демонологический миф в ересь, самую ужасную из ересей, поскольку она стремится разрушить религию Христа и заменить ее религией Сатаны.
---------------------------
* Суккубы — демоны, принимающие женское обличье, инкубы — мужское.


В I486 г. Якоб Шпренгер и Генрих Инститорис издают в Страсбурге книгу, имевшую огромную популярность, — Молот ведьм [Malleus maleficarum). Впервые эти авторы (на самом деле подлинным автором книги был один Инститорис) заявляют о прямой связи между колдовской ересью и женщиной. Чтобы доказать то, что им кажется очевидным исходя из их опыта инквизиторов, они используют аргументацию, взятую из сквозной антифемининной традиции Ветхого Завета, античных классических текстов и средневековых авторов. Тут два доминиканца не изобретают ничего нового. Они довольствуются тем, что собирают до того разрозненные или просто подразумеваемые идеи и формулируют их ясным и систематическим образом как истинные схоластики, какими они и были. Впоследствии возникло много подражаний Молоту ведьм, но никому не удалось превзойти его. Великие демонологи XVI в. — инквизитор Бернардо Ратеньо да Комо, испанский иезуит Мартин дель Рио* и французский юрист Жан Боден — постоянно апеллировали к прежним авторитетам.


Идея неполноценности женщины восходит к Книге Бытия, точнее к двум эпизодам, обильно прокомментированным теологами: сотворение Евы и грехопадение. Бог создал Еву из Адама, что оправдывает в глазах теологов подчинение женщины мужчине. Еще лучше для их аргументации, что Ева была создана из ребра Адама. Поскольку ребро представляет собой изогнутую кость, ум женщины мог быть только кривым и извращенным.

Грехопадение — другое доказательство того же самого. Если Сатана искушал только Еву, то она-то и соблазнила Адама и увлекла его к греху: женщина, следовательно, непосредственно ответственна за грехопадение человека. Авторы Молота ведьм видят только две пользы от женщины: она необходима для продолжения рода, поскольку дарит мужчине детей, и в экономической жизни для поддержания домашнего хозяйства, поскольку помогает мужу в его трудах своей преданностью и своей любовью. Но, с другой стороны, женщина опасна своей сексуальностью. Для христианства девственность остается идеалом, супружеская жизнь — вынужденная необходимость, благодаря ей миряне могут избежать смертного греха блудодейства и разврата.
-----------------------
* Мартин Антонио дель Рио (1551-1608 гг.) — испанский демонолог и правовед; автор трактата Исследования магии [Disquistiiones magicae; 1599 г.) . — Примеч. пер.


Женоненавистичество авторов Молота ведьм основывается на этой очень старой христианской традиции. Они, не колеблясь, выносят женщине безапелляционный приговор, следуя св. Иоанну Златоусту, согласно которому женщина есть «враг дружбы, неизбежное наказание, необходимое зло, естественное искушение, вожделенное несчастье, домашняя опасность, приятная глазу шелуха, изъян природы, подмалеанный красивой краской»*. Все эти формулы были необычайно популярны в Средние века. Генрих Инститорис и Якоб Шпренгер сумели использовать свой собственный опыт инквизиторов и охотников на ведьм. Они считали, что благодаря своей мятежной природе и врожденной слабости женщина восприимчива к искушению дьяволом и ведовству.

Женщины с большей легкостью, чем мужчины, встают на путь суеверия по трем причинам. Во-первых, они более доверчивы, нежели мужчины, о чем Сатана прекрасно знает, поэтому он и обращается прежде всего к ним. Во-вторых, они более впечатлительны от природы, а значит — более податливы дьявольским иллюзиям. И наконец, они очень болтливы и не могут не разговаривать, передавая друг другу искусство магии. Их слабость заставляет их использовать тайные средства, чтобы отомстить мужчинам посредством колдовских наговоров и проклятий.


Молот ведьм наводит на мысль, что ведовство — это не что иное, как война полов, когда на одной стороне находятся агрессивные ведьмы, а на другой — мужчины, репродуктивные способности которых оказываются под угрозой. Два доминиканца посвящают многие главы своего труда описанию методов, используемых ведьмами, чтобы лишить мужчин их детородной функции и отъять у них мужской член, но также и описанию средств, позволяющих противостоять этому злу. Очень скоро образ демонической ведьмы внедряется по всему Западу. Страх подпитывается все более и более многочисленными судебными процессами и кострами, которые в свою очередь укрепляют народное представление, что ведовство практикуется именно женщинами. Но если тяжкая ответственность за формирование стереотипа, приводящего к столь драматическим последствиям, лежит на инквизиции, тем не менее все-таки не все инквизиторы становятся фанатичными монахами, как это принято считать. Генрих Инститорис был в течение всей своей жизни борцом с еретиками, но Якоб Шпренгер занимал высокие должности в своем ордене и при папском дворе, потратив много усилий для реформирования доминиканских монастырей в Рейнланде, став неутомимым поборником практики молитвы по четкам, особенно для женщин. Но именно этим священнослужителям выпало на долю выразить, насколько они были способны, в аргументированной интел лектуальной форме тревоги и ожидания своих современников.
-----------------------------
* Иоанн Златоуст. На Евангелие от Матфея. Гл. 10. См.: Шпренгер Я., Инститорис Я. Молот ведьм. Саранск, 1991. С. 122. — Примеч. пер.


Историки часто задавались вопросом о причинах репрессий против ведовства и неожиданного всплеска насилия антиженской направленности. Выдвигались различные объяснения. Обычно считается, что такое отношение к ведовству являлось следствием трудностей того времени: интенсивность гонений соизмерима с масштабом естественных катастроф, обрушивавшихся на население. Человек, еще неспособный управлять природой, мог найти объяснение этим явлениям, недоступным его пониманию, только в области сверхъестественного. Эпидемия, неурожай, неожиданная смерть и другие несчастья трактовались как дьявольские происки. Так что историки лишь возродили старую теорию козла отпущения, придуманную антропологами конца XIX в. Общество хотело найти виновных. Они были найдены среди несогласных, маргинальных элементов, которые заплатили большую цену за свои взгляды во время репрессий. В первом ряду жертв оказались женщины — самые старые, самые некрасивые, самые бедные, самые агрессивные — те, которые вызывали страх. Деревенские коммуны тем самым перенаправили напряжение, которое давило на них и угрожало их существованию, на самое слабое звено сельского общества. В 1595 г. указ Филиппа II для Испанских Нидерландов установил, что старые женщины должны считаться первыми подозреваемыми в делах о ведовстве.


К великому страху, объявшему европейские народы в конце Средних веков, в начале Нового времени добавились отягчающие обстоятельства социально-экономического порядка. Изменения, которые претерпела семейная мораль, по-видимому, также сыграли здесь важную роль. Повышение брачного возраста (явно обозначившееся уже в XVI в.) вкупе со все более и более суровевшей сексуальной моралью (результат воздействия протестантских и католических реформ) порождали чувство неудовлетворенности у молодых мужчин, исключенных одновременно и от матримониального, и от земельного рынка. На другом конце возрастной пирамиды стояли вдовы, иногда обремененные детьми, часто испытывающие экономические трудности, всегда эмоционально уязвимые — ведь второй брак был для них практически немыслим. Они также оказывались легкой добычей. Исследования показывают, что в Новой Англии, например, если 80% осужденных за ведовство между 1647 и 1725 гг. составляют женщины, то две трети обвинителей — мужчины. Более того, значительное число этих мнимых ведьм — одинокие женщины, не имеющие ни мужа, ни сына, ни брата, чье состояние, при отсутствии наследников, оказывается вне сферы действия принятых правил наследования.


Другим фактором, способствовавшим распространению охоты на ведьм, называют также потрясения, переживаемые сельскими районами Западной Европы в конце Средних веков. Изменение сельскохозяйственного ландшафта, концентрация земельной собственности, уничтожение древних общинных прав — короче, рождение аграрного капитализма оставило самых бедных, особенно вдов, на обочине. В Англии, как и в Нидерландах, репрессии против ведовства выступают как ответ на социальные страхи, спровоцированные ростом нищеты и бедности в сельской местности.

Ученые обнаруживают здесь тесную связь между огораживаниями, законами о нищих и преследованиями ведьм. Городское ведовство попадает под молот по социально-экономическим причинам: в 1692-1693 гг. в Массачусетсе салемские колдуньи оказываются жертвами жестокого конфликта между группой фермеров, чьи дела находились в упадке, и группой портовых купцов, чья политическая и экономическая сила в городе как раз возрастала.

Есть еще одна гипотеза, выдвинутая в XIX в. еще Жюлем Мишле, согласно которой женщина, хранительница тайн эмпирической медицины, якобы представляла главную мишень для инквизиторов и мировых судей, убежденных, что подобные знания она могла получить только от дьявола. Это постепенное соскальзывание от белой магии к черной — англосаксонские антропологи и историки используют соответственно термины witchcraft и sorcery — четко прослеживается в трактатах по демонологии. Если женщина обладает способностью исцелять символическими средствами или с помощью трав, то можно легко заподозрить, что она воспользуется теми же приемами, чтобы навредить своим соседям. О таком предубеждении свидетельствуют юридические документы. Во всех исследованных районах процент повитух и целительниц, обвиненных в колдовстве, весьма высок. Чем они старше, чем обширнее у них опыт, тем больше они вызывают подозрений.

Эти различные гипотезы позволяют обрисовать модель, которая в своих главных чертах соответствует норме, установленной демонологами. Но если с помощью их более или менее логичной комбинации и удается объяснить локальные особенности ведовства и антиведовских репрессий, эти гипотезы не помогают понять данный феномен ни в целом, ни в его многочисленных вариациях. Не все обвиненные в ведовстве были женщинами: мужчины составляют в среднем 20% всех обвиняемых, и не все они обязаны своей печальной судьбой тому факту, что являлись мужьями признанных ведьм. С другой стороны, не все ведьмы были старыми, вдовами или бедными. Даже если среди них вдовы в процентном отношении значительно превышали долю вдов относительно всего населения, большинство ведьм являлись замужними женщинами или девушками на выданье, и высокое социальное положение некоторых из них не спасло их от обвинения или приговора.


Связь, которую устанавливали между повторяющимися природными катастрофами и верой в ведовство, кажется, подтверждается преследованиями «виновников» или «распространителей чумы», которые организовывались после каждой очередной эпидемии. В частности, так было в Женеве и в Милане в 1630 г. Последний случай стал широко известным благодаря роману Алессандро Мандзони Обрученные [Promessi sposi)*. Но вспомним: когда чума нанесла свой первый удар по Западной Европе в 1347-1348 гг., жертвами обвинений в распространении болезни стали совершенно реальные группы — евреи и прокаженные. Получается, что толкователям причины эпидемий пришлось ждать XVI в, чтобы воображаемая секта колдунов была названа ответственной за те же самые бедствия. Несмотря на то что Запад пережил период относительного процветания с конца XV в. до начала XVII в., именно эта эпоха стала свидетельницей кульминации репрессий. Наконец, если быстрые экономические трансформации и смогли сыграть важную роль в распространении ведовства в Англии и Нидерландах в XVI в. или в Новой Англии в XVII в., то таких трансформаций не наблюдается ни в Лотарингии, ни во Франш-Конте, ни в альпийских областях, ни в Стране басков. Между тем это регионы, где охота на ведьм отличалась как раз особой жестокостью.

Столь упрощенное понимание ведовства на самом деле мешает увидеть антропологическое разнообразие, свойственное Европе конца Средних веков и начала раннего Нового времени, которое религиозная конкуренция только довела до крайней степени. То место, которое отводили в ведовстве женщине, зависело от ролей, отводимых разными европейскими культурами мужчинам и женщинам. Чтобы постичь глубинные причины распространения поверий о ведьмах и их успешного распространения, нужно искать их в религиозной и культурной сферах.




Культурное разделение труда

Если освободиться от идеологических пут, навязанных демонологией, по отношению к которым историографическая традиция продемонстрировала свою верность, картина окажется гораздо более сложной. В рамках общего комплекса преступлений ведовство всегда занимало
----------------------
* Алессандро Мандзони (1785-1873 гг.) — итальянский писатель, глава романтической школы; его исторический роман Обрученные был написан в 1827 г. — Примеч. пер.


скромное место, за исключением, может быть, юго-запада Германии, где между 1571 и 1670 гг. было казнено около 3200 человек. Частота судебных процессов по обвинению в ведовстве невысока, и только широкий публичный интерес к этому преступлению и зрелищность наказания выдвинули его на авансцену общественной жизни. Отделив ведовство от иных преступлений, историки придали ему значительность безотносительно к его реальной важности. Охота на ведьм никогда не была «холокостом», как часто любят называть это явление. Возможно даже, что увеличение числа процессов в XV в. было обязано скорее растущей бюрократизации судебной администрации, а значит, большему объему сохранившейся документации. Дела о ведовстве и колдовстве передавались теперь в суды, тогда как раньше они подлежали более оперативному разбору в соответствии с процедурами обычного права. С другой стороны, ученые справедливо подчеркивают, что связь, которую люди того времени устанавливали между демоническим колдовством и женщинами, делала женщину главной жертвой репрессий, которые предстают культурно и социально обусловленными. Однако выделять в этом отношении колдовство как особое явление — значит забывать о существовании других преступлений, отмеченных тендерной спецификой. Содомия, например, рассматривалась как специфически мужское преступление. Колдунья — это женщина с необузданной сексуальностью, которая, посягая на генитальные органы мужчины и совокупляясь с демонами, нарушает естественные законы воспроизводства. Гомосексуалист — извращенец, который нарушает порядок воспроизводства, совокупляясь с другим мужчиной, напрасно растрачивая свою сперму. И то, и друое преступление, впрочем, преследовались с равной суровостью и иногда они объединялись в официальных указах, призывавших судей удвоить репрессивное усердие.

В своих поисках ведьм историк, между прочим, забыл о колдуне. Однако в некоторых районах он был далеко не единичной фигурой. В немецкоязычных районах Люксембурга на триста шестнадцать обвиненных в колдовстве в конце XVI — начале XVII в. двести восемнадцать приходилось на женщин и девяносто восемь — на мужчин, то есть 31% осужденных — это предполагаемые колдуны. В самом городе Люксембурге между 1619 и 1625 гг., в период кульминации репрессий, подверглись обвинению двадцать мужчин и двадцать одна женщина. Южнее в современной Швейцарии можно было нередко встретить примеры, отклоняющиеся от обычной модели. В Фрибурге между 1609 и 1683 гг. процент колдунов поднимался до 36%. В земле Во между 1539 и 1670 гг. он достигал 42%. В Средней Германии город Вюрцбург пережил всплеск репрессий при правлении епископа Филиппа Адольфа фон Эренберга.


Между 1627 и 1629 гг. там состоялось двадцать девять аутодафе, на которых сожгли сто шестьдесят человек. Больше половины из них были мужчины, четверть — дети. Наконец, в области, находившейся под юрисдикцией Парижского парламента, которая в 1600 г. охватывала почти две трети Французского королевства, между 1565 и 1640 гт. одна тысяча девяносто четыре человека подали жалобы на смертные приговоры, вынесенные судами первой инстанции за колдовство: пятьсот шестьдесят пять из них (то есть около 52%) были мужчины. Во Франции в громких делах о колдовстве, всколыхнувших общественное мнение, фигурировали колдуны, а не колдуньи. Во время Водерии, как именуется смута, вспыхнувшая в Аррасе в 1460 г., в числе обвиненных, осужденных и в большинстве своем казненных городскими чиновниками оказалась только одна женщина — юная проститутка из Дуэ. В XVII в. в процессах в Экс-ан-Провансе (1611 г.), Лудене (1634 г.) и Лувье (1647 г.) приговор был вынесен священникам за их сношения с демонами и женщинам, монахиням, ставшим жертвами их колдовства.

Остается еще один аспект колдовства, который не был в должной мере осмыслен историками. Если ареал репрессий теперь хорошо известен, то почему — и на это так редко обращают внимание! — в XVI и XVII вв. большая часть Европы совсем не знала охоты на ведьм. Это Италия, Испания, Португалия и их колониальные владения. В этих странах единственными регионами, затронутыми локальными репрессиями, были пограничные и периферийные провинции, находившиеся в непосредственном контакте со странами, где свирепствовала охота на ведьм. Я имею в виду альпийские долины Ломбардии в конце XVI в., Страну басков в 1610 г., Трентино в 1625 г. Без учета этих «белых пятен» на карте колдовства невозможно адекватно трактовать данное явление.

Так вот: соответствующее объяснение требует отделения веры в ведовство от сатанинского мифа. Первая может обойтись без второго, но обратная ситуация невозможна. В течение всего XVI в. Англия охотилась на ведьм, никогда не ссылаясь, открыто или неявно, на пакт с дьяволом. Пришлось ждать Статута против ведьм (Witchcraft Act) 1604 г., чтобы связь между этими двумя явлениями была официально признана. Впрочем, в англосаксонском мире и даже в пуританской Новой Англии, более восприимчивой к деяниям дьявола, ведовство было объектом скорее уголовного, нежели религиозного права. Ведьм вешали, но не сжигали. На европейском континенте ситуация была менее определенной. В Священной Римской империи свод общегерманских законов «Каролина» 1532 г., предусматривая смертную казнь за ведовство, не уточнял способ казни, что, по-видимому, указывает на то, что сопоставление ведовства и сатанинского мифа еще не окончательно оформилась в германской культуре.


Во Франции эпохи старого порядка обвинители на судебных процессах осуждают ведьм за вред, который они будто бы наносят, а судьи пересматривают эти обвинения с точки зрения сатанинского мифа. Вера в женщину-ведьму, наделенную разрушительной сверхъестественной силой, существует испокон веков. Античная стрита (strix) — женщина-каннибалка, летающая по ночам и совершающая свои злодеяния, — вновь появляется в средневековых свидетельствах и в источниках XIV в. Верования в женщину-ведьму и сатанинский миф широко распространяются в XV в. и порождают химеру — демоническую ведьму.

Демонологический миф сформировался в особом контексте, в контексте средневековой ереси. Вера в существование секты колдунов-дьяолопоклонников была выкована инквизиторами в борьбе, которую они вели против неортодоксальных движений конца Средних веков — вальденсов и «апостольских братьев». В XV в. и в начале XVI в. география ведовства точно соответствует географии ересей: долины Верхнего и Среднего Рейна, альпийские области, Дофине, Северная и Центральная Италия и Страна басков. Папские буллы, предоставляющие широкие полномочия инквизиторам в их борьбе с мнимой сатанинской ересью, не говорят о том, что женщин должно подозревать больше, чем мужчин. Булла Иннокентия VIII от 1484 г., как и булла Александра VI Как нам стало известно [Cum acceperimus), адресованная генерал-инквизитору Ломбардии Фра Анджело да Верона, неизменно ссылается на «лиц того и другого пола». Вот почему такие события, как аррасская Водерия, вполне правдоподобны: там ничто не указывает на то, что женщины больше, чем мужчины, восприимчивы к сатанинской ереси. Связь между женщиной и культом дьявола в некоторых областях устанавливают по собственной инициативе сами инквизиторы. Они используют еще сохранившиеся верования, как, например, верование в женщину-ведьму или в существование «общества Дианы», состоящего из женщин, обходящих по ночам сельские районы вслед за божеством — римской Дианой или германской Перхтой — и собирающихся в лесах, чтобы поедать животных, которым они потом возвращают жизнь. Упомянутое в X в. в знаменитом каноне Епископы (Episcopi), это верование было еще распространено в конце Средних веков в альпийских районах и в Северной Италии.

В своих действиях инквизиторы опираются на определенную теоретическую базу. Они действуют в рамках интеллектуального движения, восходящего к началу XV в. В XIV в. — благодаря монашеским орденам и особенно терцианкам — женщина осмелилась притязать на автономию и свободу выражения в лоне церкви.

Великая Схизма на Западе, беспрецедентный кризис христианства — все это способствовало возникновению женского пророческого движения с такими его известными фигурами, как Екатерина Сиенская и Бригитта Шведская. Его разрушительный характер был тут же осознан служителями церкви. Они справедливо увидели в нем покушение на их духовную монополию.

Во многих отношениях пример Бригитты Шведской — просто классический. Потребовалось не менее трех папских булл, чтобы официально узаконить ее святость, которая никогда полностью не была принята некоторыми группами духовенства. Противники пророчицы могли высказать свое мнение в ходе различных процедур ее канонизации. Многие известные богословы, такие как Жан Жерсон *, Пьер д' Айи ** и Генрих фон Лангенштейн ***, выразили свое недоверие к пророческому дару женщин. Спор завершился установлением более строгих правил для «распознавания духов», которые, описывая женщину как более восприимчивую, чем мужчина, к дьявольским иллюзиям, способствовали утверждению ее теологической неполноценности и лишению ее официального положения в церкви. В конце XV в. инквизиторам, одержимым идеей сатанинской опасности, оставалось только черпать из этих трактатов подтверждения своих собственных убеждений.

В первой половине XVI в. инквизиция теряет интерес к борьбе с сатанинским колдовством. Она в него по-настоящему больше не верит и оказывается в глубоком кризисе, когда сталкивается с более насущной проблемой — протестантской ересью. В этот момент демонологический миф переходит в ведение мировых судей, но связь между колдовством и ересью остается очень сильной. География великой охоты на ведьм в XVI и XVII вв. показывает контактные зоны между католицизмом и протестантизмом, этими двумя сторонами религиозного раздела: Нидерланды, Люксембург, Лотарингия, долина Рейна и Южная Германия; Бургундия, Франш-Конте, швейцарские кантоны, Дофине, Беарн, Страна басков и некоторые районы в долине Луары и Нормандии. Там, где протестантская ересь быстро выкорчевана и где она не смогла укорениться — на юге Европы и в Испанской Америке, — охота на ведьм была неизвестна.
-----------------------------
* Жан Жерсон (1363-1429 гг.) - французский теолог; канцлер Сорбонны. — Примеч. пер.
** Пьер д'Айи (1350-1429 гг.) - французский теолог; канцлер Сорбонны; кардинал. — Примеч. пер.
*** Генрих фон Лангенштейн (ум. 1397 г.) — немецкий теолог; преподавал богословие в Париже и Вене. — Примеч. пер.


Сеньориальные и королевские судьи взяли в свои руки оружие антифеминизма, выкованное инквизиторами XV в., причем католики использовали его с гораздо большей жестокостью, чем протестанты. Германия в этом отношении представляет собой подлинную лабораторию. В Баден-Вюртемберге преследования колдовства происходили в католических княжествах в два раза чаще, чем в протестантских. Казни ведьм были там в четыре раза более обычным явлением. Но страх перед сатанинским заговором, обостренный религиозным конфликтом, заставил судей стереть грань между демоническим ведовством и всеми другими формами магии. Судей побуждали к этому различные церкви. Жан Кальвин написал в 1549 г. Предупреждение против так называемой предсказывающей астрологии [Advertissement centre I'astrologie qu'on appelle judiciaire), а в 1586 г. папа Сикст V опубликовал буллу Творец неба и земли [Coeli et terrae Creator), осудив все виды предсказаний. И для того, и для другого попытка узнать будущее — это оскорбление власти Бога и может осуществиться только благодаря открытому и тайному сговору с Сатаной.

Научные формы предсказания, вдохновленные еврейской и арабской традициями и обогащенные астрологической и алхимической практикой, пережили между тем настоящий взрыв в эпоху Возрождения. Там, где — особенно в городах — в большом числе погибают на кострах люди, обвиненные в ведовстве, главными жертвами этого нового расширительного толкования демонической магии становятся как раз мужчины-«некроманты», образованные представители элиты.

Парадоксально, но именно страны, не знавшие охоты на ведьм, позволяют нам понять огромную сложность верований, которые скрываются за демонологическим мифом, а также характер соответствующих ролей, предписанных мужчинам и женщинам, в части, касающейся связи со сверхъестественными силами и использования этих сил. В конце XVI в. в русле общего климата в Западной Европе того времени инквизиционный трибунал Неаполя начинает преследовать занятия магией. Он сталкивается с двумя противоположными в культурном плане моделями поведения. Ученая магия представлена интеллектуалами, монахами и образованными людьми. Все они — мужчины, которые пытаются отыскать спрятанные сокровища, стать богатыми. Их культура питается неоплатонической магией Возрождения, которая вобрала в себя разнообразные древние традиции средневекового оккультизма. Апокрифические сочинения великого мага эпохи Возрождения Корнелия Агриппы Неттесгеймского* — для них настольные книги.


-------------------------
* Корнелий Генрих Агриппа Неттесгеймский (1486-1535/1538 гг.) — немецкий гуманист, врач, философ, писатель, алхимик; имел репутацию великого чародея и волшебника.


Они передают друг другу секреты создания талисманов, которые могут их сделать сильными и неуязвимыми, или вызова духов, которые откроют им будущее и укажут место вожделенных сокровищ. С другой стороны, существует народная магия, практикуемая безграмотными женщинами низкого социального положения, целительницами или проститутками. Их способности основываются на знаниях, переданных устно от матери к дочери или от соседки к соседке. Они занимаются эмпирической медициной, знают секреты разных трав, умеют вправлять сломанные кости или вывихнутые суставы, лечат женские и детские болезни. Они обладают знанием, традиционно приписываемым женщинам. Неизбежно они становятся ворожеями, отводят дурной сглаз, и конечно, их подозревают в том, что они сами его насылают. Эти колдуньи (fattuchiere) Южной Италии, так же как и их испанские и американские сестры, представляют тип, который был, вероятно, общим для всей Европы, но которому менее жестокие репрессии позволили здесь выжить.

Ибо неаполитанские инквизиторы знают классические труды по демонологии и пытаются навязать подсудимым, которые в этом также хорошо разбираются, демонологическую модель, но им это не удается. Традиционные культурные деятели оказывают сопротивление, и светские власти, не одержимые идеей еретической угрозы, не проявляют особой настойчивости.

На севере Италии во Фриуле, близ религиозной границы ситуация еще более сложная. Фриульские бенанданти (benandanti) — «благоиду-щие» — верят, что могут одержать победу над колдунами в ночь Четырех времен. Их ведет молодой предводитель под знаменем Христа, и они сражаются стеблями укропа против колдунов, вооруженных стеблями сорго. От исхода этих битв зависит хороший урожай. Такие шаманические верования очень древние; они опираются на мифический тезис, уходящий своими корнями еще в античность, следы которого обнаруживаются по всей Центральной Европе, — серия легенд об армии блуждающих душ, руководимых богом смерти и войны. Христианизированный в раннее Средневековье, этот миф остается еще живучим в Северной Италии XVI в. Бенанданти — исключительно мужчины. Редкие женщины, представшие перед судом, ничего не говорят о ночных баталиях против колдунов, но ссылаются на другой миф — миф плодородия, называя себя членами общины поклонниц^ Дианы. Во Фриуле инквизиторы также толкуют эти верования в зависимости от демонологической модели, которой они пропитаны. Для них бенанданти не боролись против колдунов, они сами являлись таковыми, а их предводитель был никем иным, как дьяволом. Мало-помалу под давлением инквизиторов культурная и мифологическая база, на которой основывались эти верования в магов и колдунов, распалась. Причисление бенанданти к категории сатанинских магов всегда было уязвимым, и инквизиция не проявила по отношению к ним особой жестокости. Вот почему Фриуль не знал костров.


Стереотип сатанинской ведьмы-колдуньи родился из кризиса, переживаемого христианством в конце XTV в. и углубившегося в условиях религиозного раскола XVI в.

Сатанинская модель, которая навязывается доминантной идеологией, плохо маскирует огромное разнообразие верований. Тем не менее, распространяемая в конце Средних веков, она способствует деградации социального образа женщины. Даже когда обвинения в ведовстве прекращаются, повсюду и синхронно в конце XVII в. культурный статус женщины, несмотря ни на что, не улучшается. Обвинения в ведовстве дисквалифицированы фактически, но не изменены в правовой плоскости. В случае выдвижения обвинения от судей требуется предоставлять материальные доказательства совершения предполагаемого ведовства, но само существование ведовства и тем более существование дьявола не подвергается сомнению. Однако эта знаменательная эволюция уголовного права сопровождается прогрессирующим изменением учения о ведовстве. Громкие дела XVII в., взволновавшие просвещенное общественное мнение, способствуют выдвижению на авансцену врачей. Ведьма незаметно перемещается из царства ереси в царство болезни. Та, что прежде заключала пакт с Сатаной, становится жертвой своего воображения. Демонологический миф уступает место истерии, чьи болезненные контуры уточняются в XVIII в. и особенно в XIX веке. В ретроспективном плане правомерно поставить вопрос: а выиграл ли что-либо образ женщины от этой перемены? Когда она была ведьмой, виселица или костер своей жестокостью доказывали правомерность ее уголовного преследования в глазах закона. Жертва своего воображения или объятая безумием по причине душевного расстройства, она становится юридически неполноценным существом, и не способна полностью нести ответственность за свои поступки.