На смерть врача.
В углу последняя свеча,
Горят окладами иконы,
Приправлены сопеньем стоны...
В постели -- мумия врача.
На стенах намалеван вечер,
На простынях застыл изгиб,
Аквариум содержит рыб
И им дышать как будто нечем.
В открытой книге палый лист,
Засушенный, по-детски хрупкий --
Как он. А капитан из рубки
Играет с моряками в вист.
И врач глядит на капитана
Через прозрачное стекло,
Из горла что-то потекло,
Как через трещину стакана.
Он сам лечил, он знает шансы,
Но ставит фишку на зеро,
И мчит, пока не рассвело,
На свой же вызов дилижансом.
Его почти уже вдова
Мычит и, видимо от горя,
В себя впускает липко море
Захарки, чья стезя -- дрова.
Захарка глуп, но он смекает,
Что лагерь барина разбит,
И в такт наезднице мычит,
Пока заноза издыхает.
А чахлый бдетель этой ночи
Все думает, который час.
И почему фонарь погас
И отчего он жить так хочет.
Он оставляет здесь свой нос,
Одежду, портсигар и руки.
Он пользы не принес науке:
Лечил простуду да понос.
Свою жену он не любил:
И черт бы с ней, что изменяет,
От сына ветошью воняет,
А дочь, та -- сущий крокодил.
И все, что он ни вспоминал,
Как бритвой резало у паха.
Нащупав сердце под рубахой,
Он выпил яд и запищал.
Сбежались мыши из-под стен,
Найдя в нем своего собрата:
Теперь у них персоной грата
Он стал и был доволен тем.
Король мышей, и хвост имеет;
Хоть сер, но складно говорит
И делает бесстрашный вид,
Но перед кошками робеет.
Рассвет. С иголочки вдова
Пульсирует на шее жилкой
И смотрит с озорной ухмылкой
На сердцу милые дрова.
