Жосс давно понял, что вещи живут своей тайной, враждебной для человека жизнью. Вот разве что кое-какие корабельные снасти, они никогда не делали ему гадостей, но бретонский моряк твердо помнил, что вещи созданы для того, чтобы портить человеку жизнь. Одно неловкое движение, и вещь, почувствовав свободу, какой бы малой она ни была, могла натворить кучу бед – от мелкой неприятности до целой трагедии.

***

– Это всего лишь слова. Просто слова. От них еще никто не умер. А то бы всем было известно.
– Но это известно, Ле Герн. И вы не правы, слова всегда убивали.
– Когда это было?
– Это началось, когда кто-то впервые крикнул «Смерть ему!», а толпа подхватила.

***

Камиллу окружало множество людей, с которыми он не был знаком, потому что они были ему безразличны. И когда он случайно сталкивался с кем-то из них, его всегда это удивляло, словно он открывал новый континент.

***

– Я вас просто предупреждаю, потому что этот кальвадос совершенно необычный. Он может сделать вас недееспособным, по крайней мере, на все завтрашнее утро.
– Данглар часто бывает недееспособен целый день.
– Ну что ж, прекрасно. Просто пусть знает, что этот напиток – нечто из ряда вон выходящее. Потому что он делает тебя не просто недееспособным, Он размягчает мозги, и ты уподобляешься улитке, покрытой слизью. Ты просто перерождаешься.
– Это больно?
– Нет, это все равно что уйти в отпуск.

***

Продавать слова не глупее, чем продавать цветы.

***

Когда смотришь на вещи издалека, все кажется нормальным. А если подойти поближе и присмотреться, начинаешь замечать, что все вокруг более или менее чокнутые, на этой площади или на другой, где-то далеко или даже в нашем отделе.

***

– Суеверный человек всегда легковерен, – возбужденно продолжал Декамбре. – Легковерным просто манипулировать, а от манипуляций до катастрофы один шаг. Суеверие – настоящая язва человечества, от нее погибло больше народу, чем от всех эпидемий чумы вместе взятых.

***

В тюрьме легко пристают навязчивые идеи. Это единственный способ выжить: чего-то страстно хотеть.

***

– Странно, что родители назвали ее Виолеттой.
– Знаете, комиссар, младенцы ведь крошечные, разве подумаешь, что потом он вырастет громадным, как танк. Но она очень милая женщина, – спешно поправился он.

***

– Что там такое разбилось? – спросил Адамберг. – Мебель? Руки-ноги?
– Любовь. Двадцать семь ссор и двадцать семь примирений с одной и той же женщиной, абсолютный рекорд в моей практике. Мы называем его Реми-погромщик.

free_readings