1.


2.

http://ni-ka.com.ua/index.php?Lev=snecessity#st6

http://seokleo.ru/podbor-poiskovy-zaprosov-kluchevyh-slov-dlya-saita/
http://chaliev.ru/prodvizhenie_sajtov/kak-podobrat-zaprosy.php#2

И надо взять отсюда счетчик

http://timerry.org/mysite.html

Я в шоке. Моя книга каким-то непостижимым образом появилась на сайтах для скачивания.
http://coollib.com/b/254556
http://bankknig.org/belletristika/271799-vlasova-yuli..
http://listatel.ru/knigi/romans/14453-vlasova-yuliya-..
http://fanknig.org/book.php?id=24271799
http://knigolib.ru/?p=153564

Надо отслеживать, что ли...

Есть мужчины, которые счастливы без женщин, и давайте не будем ставить их счастье под вопрос. Есть женщины, которые счастливы без мужчин. Не усомнимся же и в их счастии. А есть те, кто не мыслит своей жизни друг без друга. Вот и всё.

1.

«Молитву Иисусову — Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешного (грешную) — читать надо, но читать просто. Совсем, совсем просто. В простоте вся ее сила. Нельзя думать ни о каком «творении» или «сердечном делании» молитвы, как это было у святых отцов или у пустынников. Последнее является действительно трудным и великим подвигом, опасным для новоначальных и невозможным в миру. Чувство является уже от простого повторения великих слов молитвы и через него появляется и молитвенное настроение. Одно имя Иисуса, произносимое с горячей любовью, будет само по себе очищать всего внешнего и внутреннего человека и само творит в душе его молитву, не взирая на окружающее. Как о любимом предмете всегда думает человек, так о Господе должен он думать, носить Его в себе, находиться перед Его лицом и как бы в постоянной беседе с Ним. Вначале наибольшее внимание надо обращать на слова: «Помилуй мя грешного». Эти слова надо читать в покаянии; простоте, с которой молитва должна читаться, и чувство покаяния предохранит душу от различных и подчас очень тонких и опасных искушений (прелести). Молитву надо читать без счета — как можно чаще, где только возможно: на улице, у себя дома, в гостях, за едой, в постели, за работой. Дело не в обстановке, а в чувстве, с которым произносится великое имя Иисуса Христа. Читать молитву можно про себя или в уме. Надо читать ее в храме, когда не слышно, что читают, или непонятно, что поют. С течением времени внимание со слов «помилуй мя грешного» переносится на слова «Господи Иисусе Христе», произносимые с любовью. Господь Иисус Христос — второе лицо Пресвятой Троицы — является нам более близким и понятным. Спустя уже долгое время, чувства и мысли переходят на слова «Сыне Божий». Эти слова приобретают в душе чувство исповедания и любви к Иисусу Христу, как к Сыну Божию. В конце концов все эти чувства соединяются в одно и получается полностью вся молитва Иисусова — в словах и чувствах. Через Иисусову молитву будут освещаться Христом все житейские дела: как хорошо и радостно бывает, когда солнышко светит. Точно так же хорошо и радостно будет на душе, когда Господь при непрестанной молитве будет все сердце освещать». Святой праведный Алексий Мечёв

Неганова Евгения
источник - http://www.kiev-orthodox.org/site/family/480/


«Дочь
неба, исполненная внутренней славы,
предстоящая уже в великом лике
песнословящих горного Царя, хотя плоть и
земля удерживают тебя здесь…»[1]

Такими словами святитель Григорий
Низианзин воспевает девство. Культы
девственности существовали и до
возникновения христианского девства, но
христианство принесло совершенно иное,
новое, неотмирное понимание этого
состояния.

Девство — это божественное состояние,
Григорий Богослов говорит, что «первая
дева есть чистая Троица»[2].
Бог обладает истинным девством и как дар
может дать его человеку. Без Бога человек
не способен стяжать это состояние: «кто
хочет бороться с своею плотию и победить
ее своими силами, тот тщетно подвизается;
ибо если Господь не разорил дома плотской
похоти и не созиждет дома душевного, то
всуе бдит и постится думающий разорить»[3].
Такое утверждение о невозможности
приобрести это состояние самому человеку
происходит из особенного, как уже сказано,
понимания девства.

Христианству
оказывается недостаточным понимать его
лишь как телесное воздержание: «Подлинно,
не тогда человек почитает его[4],
когда старается соблюдать свою плоть
непричастною удовольствия совокупления, а
между тем не воздерживается от всего
другого; напротив, еще более бесчестит его
тот, кто предается низким пожеланиям,
переменяя одни удовольствия на другие»[5].
Человек должен помимо соблюдения
телесного воздержания, обуздать еще и
гордость, честолюбие, страсть к богатству,
самолюбие, все свои чувства держать под
контролем и не допускать даже пожеланий
непотребных[6].
Итак, «кто намеревается не погрешать в
подвиге девства, тому должно соблюдать все
члены и чувства свои чистыми и
огражденными»[7].
Св. Василий Великий говорит: «дарование
девства заключается не в одном только
воздержании от деторождения, но вся жизнь
и быт и нрав должны быть девственны, во
всяком занятии безбрачного показывая
нерастленность. Можно и словом соблудить,
и оком прелюбодействовать, и слухом
оскверниться, и в сердце принять нечистоту,
и неумеренностью в пище и питии преступить
пределы целомудрия. А кто чрез воздержание
во всем этом соблюдает себя под законом
девства, тот действительно показывает в
себе совершенную и во всем преуспевшую
благодать девства»[8].

Оказывается, что девство это есть
состояние святости, обожения: «чистота
есть вожделенный дом Христов и земное небо
сердца»[9],
из этих слов следует, что девство
христоцентрично, достижение его означает
воипостазирование человека, его
стяжавшего, во Христа, девство – это
власть над пороками и страстями,
оскопление себя разумом, как ножом[10],
это прежде всего состояние духа,
следствием которого является состояние
тела. Поэтому святые отцы всегда придавали
большее значение девственности духовной,
чем телесной и никогда не переоценивали
последней: «Некоторые говорят, что по
вкушении плотского греха невозможно
называться чистым; а я, отвергая их мнение,
говорю, что хотящему возможно и удобно
привить дикую маслину к доброй. И если бы
ключи от Царства Небесного были вверены
девственнику по телу, то мнение оное,
может быть имело бы основательность.
Но да постыдит умствующих таким образом
тот, кто имел тещу, а был чист и носил ключи
Царствия»[11],
« не тот чист, кто сохранил нерастленными
сие бренное тело, но тот, кто члены его
совершенно покорил душе»[12].
Телесная чистота важна и необходима, но
она не должна затмевать и отодвигать на
второй план главной святыни – души: «не
только нужно сохранять тела чистыми,
подобно как храмам не следует оказываться
лучше святынь их; но нужно, чтобы души, — эти
святыни тел, были соблюдаемы, украшаясь
правдою»[13].

Идеал девства, как он видится в
христианстве, бесконечно далек от любого
другого видения: языческого, современного.
Это ведь по сути сверхъестественное
состояние человека, это «вышеестественное
отречение от естества»[14].
Те, кто считаются девственными в любом
другом понимании, не являются таковыми с
христианской точки зрения. Ребенок,
подросток, старец[15]
не девственны и целомудренны, ведь девство,
как мы уже выяснили, это по сути святость,
это преодоление падшести,
это прежде всего контроль над своими
страстями. Ребенок, хотя и обладающий
девственностью в телесном смысле,
остальными качествами истинного девства
не обладает: он не свят, он не владеет
своими чувствами и мыслями, он страстен,
как и любой человек. Хотя, конечно, страсти
в нем не получили еще такого развития,
как во взрослом человеке, и он ближе всего
находится к состоянию девственному в
христианском понимании своей телесной
чистотой и в целом неискушенностью
помыслов. В подростке, молодом человеке,
который хотя еще и сохраняет
девственность в общепринятом смысле,
пубертатный период, возраст полового
созревания, с присущими ему сексуальными
фантазиями и мечтаниями, пусть и
нереализованными, уничтожает эту
неискушенность. Подросток нечист и
искушен в помыслах и потому христианскому
целомудрию здесь так же нет места. В
старческом же возрасте происходит
естественное угасание половой активности,
казалось бы, чем не бесстрастное
девственное состояние, но для девства в
христианском понимании ценно то, что
человек прибрел через тяжкий труд в борьбе
с собой, имея «физическую»
возможность грешить, он не делал этого.
Потому обычное в пожилом возрасте
воздержание от плотских грехов в связи с
телесной немощью не является заслугой в
глазах христианства: «душа, чувствующая
похоть и воздерживающаяся, превосходнее
не чувствующей этого и воздерживающейся»[16].
Тем более, что другая обязательная
составляющая христианского девства –
непорочность помыслов и владение своими
чувствами и побуждениями – так же
естественно, как воздержание, не приходит
с годами и чаще всего отсутствует у людей.
Наоборот, на склоне лет люди, ведущие
бездуховный образ жизни, все более коснеют
в тех страстях, которые им свойственны,
становятся к старости более
раздражительными, самолюбивыми,
капризными. Человек же верующий,
стремящийся воплотить в своей жизни
христианские идеалы, к концу жизни должен
стать лучше, чем он был в детстве, юности,
зрелости. Христианский путь – это не путь
постепенного угасания, умаления, это путь
все большего духовного расцвета, не взирая
на телесные немощи.

Но вернемся к основной мысли. Мы
выяснили, что девство, целомудрие, так как
его понимает обыденное человеческое
сознание в узком смысле телесного
воздержания, в глазах христианского
аскета не является таковым. Никто в его
естественном человеческом состоянии не
может быть назван девственным,
целомудренным человеком: «бывает телесный
блуд и без участия иного тела. Есть в нас
некая смерть и погибель падения, которую
мы всегда с собою носим, а наиболее в
юности»[17].
Итак, девственность – это не человеческое
состояние, для человека оно невозможно,
девственность это состояние божественное:
«земля не в состоянии производить этот
нектар; одно небо может источать его»[18],
как уже говорилось, оно может быть дано
человеку как дар. Конечно, Господь дает
этот дар не любому, человек со своей
стороны должен совершить подвиг, равного
которому мало что найдется, фактически
мученически умереть: он должен осознать во
всем (и в стяжании девства тоже) свое
полное бессилие, он должен «представить
Господу немощь своего естества», и тогда
он чудесным образом получит дарование
целомудрия[19].
Стяжание девства так трудно для человека,
даже невозможно без помощи Божией потому,
что обретение девства – это победа над
своей природой, а она невозможна без Того,
Кто превзошел эту природу, умер и воскрес:
«никто из обучившихся хранению чистоты да
не вменяет себе приобретение ее; ибо
невозможное дело, чтобы кто-нибудь победил
свою природу; и где природа побеждена, там
познается пришествие Того, Кто выше
естества»[20].

Девство
– это есть смерть для жизни плотской и
рождение, воскресение в жизнь духовную, с
таким пониманием девства связана
символика смерти и рождения в обряде
пострижения в монахи. Например, чтение
Псалтири как над усопшим, наречение нового
имени как вновь родившемуся и так
далее. Смерть эта заключается в
отречении от себя, нужно осознать, что ты
ничто, что ты бессилен без Бога справиться
с «естественными» грехами и страстями, как
душевными, так и телесными, тебя
одолевающими. Человек, обретший это
состояние, при жизни победил смерть,
поскольку он стал подобен Христу и воскрес,
как Он. Потому так много искажений в
монашестве, что девство, монашество – это
труднейший путь, путь отречения от себя, от
своей природы, а это человеку дается
нелегко. Поэтому девство так часто бывало
хулимо, что оно, как лакмусовая бумажка
показывает человеку,
что даже в его падшем состоянии он
способен достигнуть высот неба, самим
фактом своего существования оно
утверждает, что грешное состояние – это не
норма и не может быть нормой, и человек не
вправе себя успокаивать подобными мыслями,
идеал девства не дает человеку спокойно «почивать»
на своих страстях и грехах. Из-за этого
девство попиралось и уничижалось, свт.
Григорий Богослов прямо говорит, что люди,
защищая свои страсти, «уничижали любезное
девство, налагающее узы на плоть»[21].
Другой метод «борьбы» с ним – усреднение
этого состояния, сведение его только к
телесному пониманию. Такое понимание, во-первых,
извращает девство, поскольку, как мы
видели выше, человек может быть
девственным телесно, но далеко не таковым
духовно, во-вторых, оно скрывает от
человека истинный идеал девства,
обманывает его, дает ему суррогат вместо
полноценной духовной пищи.

Поэтому
в свете христианского понимания девства
нужно говорить не о сохранении его как
чего-то имеющегося, а о его стяжании.
Человек изначально им не обладает, но
может его снискать.

Поскольку девственность возможна
только со Христом, то в христианской
аскетике был взлелеян еще один очень
важный образ: девство – это духовный брак
человека со Христом, это любовь к Богу,
устремленность к Нему.

Выбор девственного пути всегда
называется уневещиванием Богу, главной «составляющей»
жизни подвижника, аскета, отцы всегда
называли любовь к Богу, именно она движет
им, заставляет бороться со своей падшестью,
греховностью. Она так важна потому, что
любовь есть сущность Божия, как говорит об
этом преп. Симеон: «Любовь не имя, но
божественная сущность»[22],
и снискание ее означает обретение подобия
Божия. Хоть эта любовь и сравнивается с
брачной, она все-таки другая. Она,
естественно, лишена эротической
компоненты, которая присутствует в любви
мужчины и женщины в земном браке[23].
Преп. Симеон так говорит об этой любви: «Насколько
Ты возвышаешься над видимыми, Спасе,
настолько вожделение Тебя больше и
покрывает всякую человеческую любовь, и
отвращает от эроса плотских наслаждений, и
быстро отталкивает все желания. Потому что
действительно страстное желание есть тьма
и глубокая ночь, действие постыдных грехов,
а эрос к Тебе и любовь, Спаситель, есть свет»[24].
Эта любовь (подвижника к Богу)
уподобляется брачной по своей страстности,
то есть непреодолимому стремлению к
предмету своей любви, постоянному
памятованию о нем, желанию не оскорбить
его своим недостоинством. Эта любовь
страстна, но опять же по иному: эта страсть
бесстрастная[25],
она духовна, а не душевна, в ней нет
чувственности, но есть чувство, это разум,
сведенный в сердце. Она, по словам Симеона,
отличается от земной еще и тем, что не
смешана, подобно последней, с печалью[26].
Это более любовь сына, дочери к отцу.
Следствием ее является любовь подвижника
ко всем людям, способность видеть их без
греха, такими, как их замыслил Господь,
прозрение в них, несмотря на замутняющий
мрак грехов и страстей, образа Божия, это
искреннее ощущение их братьями и сестрами.
Необходимо упомянуть еще об одной
характеристике девства. Одной из важных
его черт является
то, что для человека, снискавшего это
состояние перестает существовать понятие
неприличного. Ведь ощущение, переживание
неприличного, которое обычно связывают с
половой сферой, появилось только после
грехопадения: «И открылись глаза у них
обоих, и узнали они, что наги, и сшили
смоковные листья, и сделали себе опоясания»
(Быт. 3:7), в связи с отчуждением, похотью,
возникшими между мужчиной и женщиной.
Святой, стяжавший девственное состояние,
преодолевает эту пропасть отчуждения, и
неприличное для него перестает
существовать, он перестает чувствовать
различие между полами, именно то различие,
которое и вызывает у людей, не достигших
его состояния, ощущение неприличного,
неприличные чувства, похоть. Иоанн
Лествичник говорит, что целомудр тот, «кто
навсегда стяжал совершенную
нечувствительность к различию тел»[27].

Подвижник,
достигший девственного состояния, не
перестает быть мужчиной и женщиной. Пол
человека не упраздняется, не
преодолевается, как в других традициях, но
он перестает ощущаться как враждебное,
злое, разделяющее начало, как нечто, что
вызывает краску стыда и желание скрыть его
от нескромных взоров в прямом и переносном
смысле, он преображается, как и все
естество обоженного существа.

Эта интуиция необходимости перестать
чувствовать различие полов довольно
сильна в христианстве, особенно ярко она
выразилась в таком явлении, как юродство[28].
В.М.Лурье приводит интересную цитату из
Евагрия: «Скажу еще и о другом (способе
подвижничества), о котором я чуть не забыл
упомянуть, хотя он превосходит все прочие.
Суть убо немногие, однако они все же есть,
кои, едва улучив через добродетель
бесстрастие, возвращаются в мир, в среду
волнений и, объявляя себя помешанными,
сице попирают тщеславие, которое душе
свойственно отлагать как последнюю одежду,
согласно премудрому Платону. Сице они
любомудрствуют бесстрастно ясти, так что,
когда просят в корчемницах или у
лоточников, не стесняются ни места, ни лица,
ни вообще ничего. И они посещают разные[29]
бани, часто оказываясь вместе с женщинами
и моясь вместе (с ними), так превозмогая
страсти, чтобы повелевать и естеством, и не
ответствовать[30]
своему естеству ни от взирания, ни от
касания, и даже ни от самого объятия
женского, но быть с мужами — мужами, а с
женщинами — женщинами, восхотев
причаствовать каждому естеству, а не быть
одного (естества)»[31].
Эти и подобные примеры не имеют ничего
общего с современной половой
разнузданностью и бесстыдством, которые
являются результатом больного,
искаженного состояния человека, в том
числе и его пола, проистекают из
искусственного раздувания
негативных черт последнего.

Напоследок
хотелось бы сказать о ценностном
соотношении девственного и брачного
состояний. В целом отцами признается
превосходство первого над вторым, главный
их довод при этом: девство – это состояние
будущего века, брак же, хоть небольшой
своей частью, но привязан к земле.

У
священомученика Мефодия Патарского,
встречается одна любопытная, на наш взгляд,
мысль, которую он высказывает в диалоге «Пир
десяти дев или о девстве». Известно, что
христианская экзегетика в лице
большинства своих представителей
различает образ и подобие Божие в человеке.
Так вот святой связывает образ Божий с
браком, а подобие – с девством, как бы
утверждая тем самым, что брак – это некое
естественное, уже наличное состояние, а
девства еще предстоит достигнуть[32].В.Н.Лосский
говорит о «восставляющем
человека целомудрии брака» и о «возвышающем
целомудрии монашества»[33]
(курсив наш).

Но
при таком предпочтительном отношении к
девственному состоянию всегда, тем не
менее, подчеркивается: такая роль
отводится только истинному девству, если
же человек его не обретает, то он теряет
это превосходство: «Насколько
девственность предпочтительнее
супружества, настолько непорочный брак
предпочтительнее сомнительной
девственности»[34]
. И также: «хотя супружество имеет земное
начало, а безбрачная жизнь уневещивает
Всецарю Христу; однако же бывает, что и
девственность низлагает на тяжелую землю,
супружеская жизнь приводят к небу»[35].
Можно даже сказать, что девство и брачное
состояние не только не являются
антиподами, но существуют в тесной связи
друг с другом. С.В.Троицкий пишет, что «именно
почитание девства, девственное настроение
духа служит залогом плодородия и здоровья
потомства»[36].
«Где мало дев, говорит св. Амвросий
Медиоланский, там меньше и людей, а где
стремление к целомудрию сильнее, так и
людей бывает сравнительно больше»[37].
«Идеал христианского брака вытекает из
идеала христианского девства. Там, где
девство попирается, загрязняется и
низвергается с высоты своего
нравственного величия чистоты и святости,
там и брак разрушается»[38].
Правильный взгляд на отношение человека к
брачному состоянию и безбрачию, по мнению
отцов, заключается в том, что «христианство
никого не принуждает ни к тому, ни к
другому состоянию, но, уважая свободу
человека, оно представляет совести
каждого определять выбор между этими
состояниями, — определять, что именно, при
известных условиях, человек должен
считать своею нравственною обязанностию
– вступление в брак, или воздержание от
него»[39].
Соответственно своему дарованию человек
должен и из супружества, и из девства «как
из некоторого вещества, художнически
обрабатывать и созидать добродетель»[40].

При
всем общепризнанном различии этих двух
путей человеческой жизни и, казалось бы,
ценностном превосходстве девства,
требования к людям, выбирающим эти разные
стези, и цели, которые христианская
аскетика ставит перед теми и другими,
практически, одинаковые: борьба со
страстями, обретение вследствие этого
целомудрия, стяжание святости. Это,
конечно, не случайно: брачный путь и путь
девства имеют одну и ту же цель – Царствие
Небесное и в этом смысле они равнозначны.
Но человек, избравший девственную стезю,
ставший монахом, действует ради
достижения ее более радикальными
средствами, а человек, избравший брак,
более мягкими, если так можно выразиться,
терапевтическими, постепенно врачуя свою
больную природу, в то время как монах
стремиться сразу, насколько это возможно,
отсечь, образно говоря, пораженные члены. И
потому девственный путь называется путем
вышеестественным, сверхъестественным, так
как он начинается с того, что подвижник
пытается отказаться максимально от всего,
к чему стремится
любой человек согласно своему естеству,
монах как бы стремится превзойти его и всю
дальнейшую жизнь утверждается и
укрепляется в этом состоянии. В
супружестве человек следует своему
естеству, но в итоге он также должен
обрести власть над своей страстностью и
греховностью, результатом должно стать то
же преображение падшей природы. Таким
образом, если девство – это состояние,
которое изначально сверхъестественно, то
супружество призвано из естественного
перерасти в сверхъестественное.

Однако,
может показаться, что брак
– это удел тех, кто не способен взять на
себя подвиг монашества. Это не совсем так.
Здесь мы подошли еще к одному важному
аспекту обсуждаемой проблемы. Дело в том,
что монашество и девство нельзя
отождествлять. В раю, до грехопадения,
монашества не было, а царствовало, по
мнению многих отцов, девство, Христос был
не монахом, но пребывал в состоянии
благодатного девства, и в Царствии Божием
будет господствовать не монашество, а
девство, как обретенная целостность
прежде поврежденной природы,
как целомудрие и святость.

Монашество
следует понимать как способ достижения
этой цели, который заключается в
максимально возможном изолировании себя
от всего, что может быть пищей в развитии и
преумножении человеческих страстей. И как
таковое это средство, действительно, может
быть названо сверхъестественным в силу
уже указанных причин и вмещаемо не всеми.

Брак
– это тоже средство снискания того же
девственного состояния, но как мы видели,
средство иное. При этом если монашество –
это есть лишь средство да и только, которое
при достижении цели (блаженного девства в
Царствии Небесном) перестает быть
актуальным, то брак не может быть
определен исключительно как способ, не
может быть исчерпан пониманием его лишь
как естественного средства, которое при
обретении чаемого сверхъестественного
бытия будет утрачен за ненадобностью.

Дело
в том, что образ существа века будущего,
который мы определили как благодатное
девство, имеет еще одну обязательную
характеристику: он всегда передается
святыми отцами, да и Самим Господом, в
брачных символах, жизнь будущего века есть
брачный пир, на который Христос-Жених
созовет души верных дев-невест. Вспомним,
что и взаимоотношения подвижника-монаха с
Богом уподабливаются браку, Адам и Ева
были первой семьей на земле, будучи при
этом девственными и
целомудренными. Таким образом, девство и
брак диалектически друг с другом связаны,
они ни в коем случае не являются
антиподами, не противоречат друг другу,
неразлучны ни в начале веков, ни в паки-бытии.
Брак способен вместить
такой, казалось бы, противоположный
себе образ бытия, как монашество, которое,
как мы видели, также описывается
в брачных терминах. Это означает, что
брак как понятие, как образ бытия играет
очень важную роль, его назначение не
сводится только к физическому продолжению
человеческого рода, ведь в таком случае он
был непременим к монашеству. Он имеет
несколько уровней своего проявления, в том
числе духовный и телесный. Телесный аспект
брака, конечно же, не наследует Царствия
Божия, но духовный вечен и непреходящ и
заключается в радостном обретении в браке
Другого, Бога и человека и неразлучного
бытия с Ним, в переносе акцента со своей
личности на личность Другого.

И
каждый союз, в данном случае имееется
ввиду «обычный» брак[41],
который заключается двумя
любящими людьми, несет в себе зерно
этой глубокой и непреходящей ценности
брака, обращенности его в вечность,
сообразности его будущему Царствию
Небесному, великой радости обретения. То
есть изначально в «естественности» брака
заложен некий сверхъестественный момент.
Конечно, впереди еще будет долгая жизнь,
которая должна привести к реализации этих
высоких идеалов, что, к сожалению, не так
часто бывает, но потенциально это есть в
каждом браке.

Это
все было сказано для того, чтобы показать,
что брак нельзя понимать лишь как
посильное бремя для тех, кто не способен
понести подвиг монашества. Брак – это
великая тайна, как об этом говорит апостол
Павел (Еф. 5:32), как и монашество тоже тайна,
конечная цель у того и другого –
девственное, целомудренное бытие в
духовном браке с Господом.

Беседа матушки Домники с сестрами Ново-Тихвинского женского монастыря в Екатеринбурге.
Сегодня в начале беседы я хочу поделиться с вами одним рассуждением. Господь каждому из нас дал величайший дар. Какой? Об этом есть хорошие слова у афонского старца Порфирия:
«Сколь велик дар, который дал нам Бог, — право общаться с Ним каждый час и каждое мгновенье, в каком бы состоянии мы ни находились».

Игумения Домника
И мне хотелось бы, чтобы мы всегда очень ценили этот дар. Чтобы мы с вдохновением совершали молитву и ничто земное, никакие пристрастия или житейские искушения, не отвлекали нас от этого блаженного делания — живого общения с Господом Иисусом Христом.
У святителя Николая Сербского есть один прекрасный образ. Он говорит, что общение с Господом — это океан радости, а любые житейские искушения — это ничтожные капли, бесследно исчезающие в океане. Вот как он пишет:
«Господь разверз перед нами океан небесной радости, перед которым все наши скорби и искушения подобны малым каплям, неспособным этот океан замутить. О братья, сколь малую цену просит от нас Господь за эту отраду, в которой купаются ангелы и плавают праведники! Исполним несколько Его заповедей — вот и вся цена! О Господи Иисусе, пречудный источник радости, отрада наша и умиление, не допусти мутным каплям скорбей и напастей нас отравлять!»
И я желаю, чтобы мы не позволяли никаким искушениям отнять у нас эту радость — общение с Богом. В том числе нас не должно отвлекать и такое искушение, которое часто встречается в повседневной жизни. О каком искушении я говорю? Об обиде на ближних.
Преподобный Иоанн Лествичник говорит, что обидчивость разрушает духовную жизнь, как ржавчина разрушает железо. Он, правда, употребляет немного другое выражение: не обидчивость, а памятозлобие. Но это очень близкие понятия. И вот смотрите, какими точными словами характеризует святой отец эту страсть:
«Памятозлобие — это ржавчина души, червь ума, посрамление молитвы, пресечение моления, гвоздь, вонзенный в душу, неприятное чувство, в огорчении с услаждением любимое».
Человек, который поддался обиде, уже не может чисто молиться. Обида терзает его, как гвоздь, вонзенный в душу, и погубляет его мирное устроение, необходимое для молитвы.
Об одном старце, отце Феодосии Карульском, рассказывали, что в юности он знал сладость сердечной молитвы. Молитва непрестанно творилась в его сердце. Но однажды он внезапно лишился этой благодати. Почему это произошло? Потому что он начал обижаться на товарища в семинарии, который ему досаждал. Сердце его наполнилось греховными чувствами, и молитва покинула его.
Нечто подобное может происходить и с нами. И потому для нас самые малые обиды — это вовсе не мелочь. С любой из них нужно бороться, как с грехом, удаляющим нас от Бога.
Некоторые люди не считают обидчивость чем-то плохим. Им кажется, что бывают обстоятельства, когда просто невозможно не обидеться. «Ведь меня же ранили! Мне такое сказали! Со мной так поступили!» Но на самом деле обида — это всегда нечто противное христианскому устроению, это всегда грех.
Известно, что некоторые старцы даже не допускали на исповедь тех людей, которые поддавались обидчивости. И, может быть, вы помните, как относился к обидчивости преподобный Зосима (Верховский). В уставе Троице-Одигитриевой пустыни он завещал, чтобы все сестры вечером испрашивали друг у друга прощения и расходились по кельям не иначе как «с мирным духом ко всем». Тем же сестрам, которые ссорились и не хотели испрашивать прощения, устав заповедовал не давать ни есть, ни пить, пока не примирятся.
И мне хотелось бы, чтобы у всех нас была такая внутренняя установка — никогда не обижаться. Это один из самых лучших, самых плодоносных духовных подвигов! Старец Иосиф Исихаст писал:
«Приобретает не умный, благородный, красноречивый или богатый, а тот, кого оскорбляют и он долготерпит, кого обижают и он прощает, на кого клевещут и он терпит. Он очищается и просветляется более других. Он достигает высокой меры. Он еще здесь — внутри рая».
И нет прекраснее человека, чем тот, который во всякой ситуации смиряется, терпит и молится! В этом и виден настоящий христианин. В этом проявляется красота и благородство его души.
И хорошо бы, чтобы мы постоянно, даже в самых мелочных ситуациях старались упражняться в борьбе с обидчивостью. У каждого человека ежедневно бывает множество поводов к этому. Например, взяли у нас какую-то вещь без спроса. Или сказали что-то неприятное, или кто-то над нами посмеялся, или забыл о нашей просьбе. И очень важно, чтобы мы во всех этих ситуациях хранили душевный мир, не принимали никаких помыслов обиды, неприязни.
Бороться с обидчивостью в особенности важно потому, что так мы боремся со своим эгоизмом, со всеми страстями. За обидой обычно всегда скрывается какая-либо страсть. И теперь мне хотелось бы немного подробнее поговорить о том, что стоит за обидчивостью, по каким причинам мы обижаемся.

Конечно, главной причиной обидчивости всегда бывает грех. Когда у человека есть греховные помыслы, с которыми он не борется, тогда он словно имеет язву в своей душе. Грех, действующий в нем, лишает его благодати и делает его слабым и ранимым. И от этого он неправильно воспринимает ближних, события, из-за всего смущается и на всех обижается. У старца Емилиана есть об этом хорошее поучение:
«Когда человек грешит, он отделяется от ближних и приобретает чувство, что они его не любят, не жалеют, не думают о нем, не интересуются им. Подобно тому, как язык, потерявший чувство вкуса, не ощущает сладость мёда, так и человек греха страдает нечувствием, не воспринимает любовь людей, обижается и всё толкует неправильно, считая, что все хотят ему зла, что все живут и радуются, а его бросили.
И даже если ты прольешь за него кровь, он даст другое толкование твоей любви. Если ты скажешь ему что-то доброе, он посчитает, что ты вмешиваешься в его жизнь. Если скажешь ему: садись тут, он будет считать, что ты его презираешь. Грешный человек живет в оковах своего греха и страшной темнице своего одиночества.
Когда человек, оказываясь в подобных ситуациях много раз, приходит к выводу, что ближние его не любят, не жалеют, не помогают ему, что они в чем-то виноваты, то совершенно ясно, что он согрешил. Тот, кто освободился от греха, приобретает чувство, что все его любят, жалеют, всех он ощущает как родных, ему хочется всех обнять, потому что все исполнены милости к нему. Итак, чем более я освобождаюсь от греха, тем более прихожу в единство с ближними. И наоборот, чем больше грешу, тем больше от всех отделяюсь».
Итак, если мы видим, что мы на каждом шагу обижаемся, то будем знать, что причина этому — грех и потеря благодати. А врачевство — исповедь, покаяние и молитва.
Душевно слабым и склонным к обидчивости человек становится от любого греха. Но в особенности обидчивыми люди бывают из-за того, что в них сильно действует самолюбие и гордость.
У преподобного Симеона Нового Богослова есть такие слова:
«Если в то время, когда его бесчестят или досаждают ему, человек сильно болеет от этого сердцем, пусть он знает, что носит древнего змия, гордость в недрах своих».
В наши дни этот душевный недуг особенно распространился. Древнего змия — гордость — носит в своем сердце каждый человек, и поэтому сейчас почти нет таких людей, которые бы не обижались. Но преимущество христиан состоит в том, что они сознательно борются с этим недугом. Один из признаков истинного христианина — это именно желание сокрушить свою гордость, уничтожить свой эгоизм. И на практике это выражается чаще всего именно в том, что мы стараемся никогда не обижаться. Мы не ищем того, чтобы с нами всегда говорили вежливо и приветливо, чтобы на нас обращали внимание, прислушивались к нашему мнению, понимали нас. Мы хотим стяжать смирение, соединяющее нас с Богом, и потому готовы с благодушием потерпеть любое бесчестие. У старца Емилиана есть об этом такие слова:
«Никто не может быть с Богом, если не смиряется, если не презирается, если не проигрывает в чем-либо, если не терпит ущерба каждый день. Ежедневно терпеть ущерб, лишения и бесчестия от других — это наше опытное смирение, которое нас делает великими пред Богом и благословенными у Бога.
Я должен вкушать смирение черпаком, снова и снова и часто сокрушаться. Однако когда я ничего не принимаю от ближнего, когда я берегу свое достоинство, смотрю за тем, чтобы меня уважали, любили, чтобы я был желанным, чтобы меня понимали, одобряли, признавали, — тогда со мной нет Бога. Моя жизнь — душевная, она — не духовная. Тогда я живу душевными переживаниями, в какой-то неполноценности. Живу по законам психологии, а не духовного общения».
Итак, подлинная духовная жизнь возможна только тогда, когда мы готовы бороться с обидчивостью, и именно это является, можно сказать, прямой дорогой к святости. В подтверждение этому можно привести сотни примеров. Многие подвижники, которых мы теперь почитаем, в свое время очень страдали и от гордости, и от обидчивости. Но они имели и твердую решимость перебороть себя и внутренне преобразились. Вот что, например, рассказывает о себе старец Ефрем Филофейский, ученик старца Иосифа Исихаста:
«Когда я был новоначальным, моя гордость была выше меня ростом. Я думал, что представляю из себя нечто, потому что с детских лет вёл строгую жизнь.
Старец Иосиф, умеющий видеть вещи как они есть, своим острым взором заметил, какой зверь живет во мне и взялся его убить. Чего он только со мной ни делал! Все те годы, что я был рядом с ним, я только два раза услышал от него свое имя. Обычно он звал меня так: дурень, косорукий, малой и другими подобными прозвищами. Но сколько любви было за этими изощренными колкостями, какая чистая заинтересованность за этими оскорблениями!
Конечно, когда он меня обличал, мне было больно. Моя гордость брыкалась во мне и говорила: „Почему только к тебе Старец проявляет такую строгость? Почему он тебя ругает?“ Но благодаря наставлениям Старца и просвещению Божию, я вел суровую борьбу со страстью. Ибо я знал, что если этот зверь, гордость, не умрет, то он не даст мне вздохнуть.
Я распинался душой, чтобы сподобиться воскресения. Мне было больно — и я шел в свою келлию, обнимал Распятого и со слезами говорил: „Ты, будучи Богом, претерпел пререкания, несправедливости от толпы грешных людей. Я же, грешный и страстный, разве не приму одного обличения? Старец поступает так, потому что любит меня, потому что цель его — спасти меня“. И я чувствовал, как укрепляется моя душа, чтобы вытерпеть распятие.
Мало-помалу я избавился от недуга гордости. Так начался мой монашеский путь, изменение моей жизни. Это была трудная, но прекрасная жизнь».
Отец Ефрем мужественно терпел обиды, просил у Бога помощи и постепенно приобрел глубокое смирение, а с ним и духовную свободу, благодать и радость. И мы обязательно получим те же духовные плоды, если проявим решимость.
Еще одна причина, почему мы обижаемся, — это недостаток любви к ближним. Когда в нашей душе есть любовь, тогда мы чувствуем внутреннее состояние других людей. Мы сердцем понимаем, что человек рядом с нами сейчас расстроен, или устал, или озабочен какой-либо проблемой. И если он как-то неприветливо на нас посмотрел, что-то проворчал в ответ на наш вопрос или даже сказал что-то неприятное — мы не обижаемся, а сочувствуем его боли. И мы готовы все потерпеть без смущения и обиды. Кроме того, мы сознаем, что каждый человек ведет себя в соответствии со своим характером и воспитанием. Старец Емилиан так рассуждает об этом:
«Вы мне скажете: „Неужели правильно, чтобы ближний делал со мной все, что хочет?“ Конечно, да! Это правильно и естественно, потому что человек поступает в соответствии со своим характером. Нервный будет нервничать, кроткий будет обращаться с тобой кротко, обходительный будет разговаривать деликатно, а грубый, естественно, будет разговаривать грубо. Как в человеке обходительном ты не найдешь грубости, так от грубого не можешь ждать обходительности.
Всякий человек своим поведением выражает избыток своего сердца, не может он дать что-то другое, не будет он давать то, что хочешь ты. Человек ведет себя так, как вели себя его папа, мама, в соответствии со своими наследственными качествами, с жизнью, которой он до сих пор жил. Всё это падает на меня. То что, собственно, могу я сделать, — это принять каждого как он есть, и особенно, когда он мне противодействует, когда идет против меня, потому что это может сделать меня святым».
Ближние делают нас святыми, если мы терпеливо переносим те обиды, которые они нам ненамеренно наносят. Если же мы не хотим ничего терпеть, обижаемся на всё, то это значит, что мы просто еще не решили стать святыми, мы не хотим расставаться со своим эгоизмом.
Бывает и так, что человек часто обижается на ближних от инфантильности, которая, кстати, тоже есть не что иное как проявление самолюбия и эгоизма. Инфантильный человек, как ребенок, постоянно требует внимания к себе, любви, ласки. И он обижается, когда ему этого не дают.
Причиной обидчивости может быть и повышенная чувствительность. Эта особенность души — по видимости невинная. Но на самом деле она очень мешает в духовной жизни. В любом обществе рядом с нами всегда найдутся люди, которые так или иначе будут нас задевать. И если мы слишком чувствительны, то живя с ближними, мы будем каждый день огорчаться и терять свое мирное устроение. От этой немощи, чрезмерной чувствительности, нужно искать исцеления так же, как мы ищем исцеления от страстей. Старец Порфирий Афонский говорил одному из своих духовных чад:
«Детка, единственный твой недостаток состоит в том, что ты страшно чувствительный и не выносишь никаких обид. Нет ничего хуже, чем обладать повышенной чувствительностью! Имей в виду, что она является первопричиной всех заболеваний! Поэтому старайся от нее избавиться, или по крайне мере как-то ее ограничить. Иначе ты будешь причинять вред и самому себе, и своим близким.
Все мы являемся жертвами обид. Детка, скажи мне, разве можно что-то сделать с людьми? Можно поставить ситуацию под контроль? Конечно, нет».
Мы ничего не можем сделать с нашими ближними. Единственное, что мы можем, — это поменяться сами, конечно, с помощью Божией. Как говорит тот же старец Порфирий, христианин должен уметь жить с любыми людьми и приноравливаться к любым условиям и характерам.
Хочу обратить внимание на такую вещь. Если человек совсем не борется с обидчивостью, то это может даже привести к серьезному душевному недугу. Вообще, обида — это всегда болезненное состояние души. И в таком состоянии нельзя оставаться надолго. Например, когда у нас температура, болит горло, мы стараемся сразу лечиться, потому что иначе болезнь может усилиться, стать хронической, повредить какие-либо органы. Вот так и обиду мы не можем оставлять в своей душе, потому что иначе наша душа может серьезно повредиться.
Я помню немало таких случаев, когда человек один раз позволял себе обидеться на кого-то и заунывать, а потом не мог выйти из этого состояния много дней. Его всё ранило, в любом слове ему слышались насмешка или упрек. Человек просто становился сам на себя не похож! Он обижался и унывал из-за таких вещей, на которые раньше даже не обратил бы внимания. Например, разговаривают рядом с ним шепотом, чтобы ему не мешать, а он думает: «Почему от меня отгораживаются?» И огорчается целый день.
Или, например, случилось ему заболеть. Его навестили несколько друзей, принесли угощение, окружили его любовью, а он потом огорчается от помыслов: «А почему другие ко мне не пришли? Почему про меня забыли? Вот, они все радуются жизни, а я тут один». И так человек огорчается от всего. Он и хотел бы выйти из этого состояния, но это уже не так просто. И всё это из-за того, что какое-то время назад он сам впустил в свою душу вирус обиды, то есть принял помыслы, поддался чувствам.
И если мы знаем за собой такую склонность к обидчивости, повышенную чувствительность, то нам нужно в особенности много молиться и совсем не собеседовать с помыслами.
И Сам Господь постоянно помогает нам приобрести выдержку и одновременно гибкость души. Он поставляет рядом с нами самых разных людей, чтобы мы могли тренировать свой характер. И если мы стараемся в любой ситуации хранить мир, то в конце концов наша чувствительность очищается, освящается и превращается в прекрасное свойство души — чуткость к ближнему, сострадательность.
Мы назвали уже несколько причин обидчивости, но в целом все их можно свести к одной. Обидчивость всегда говорит о рассеянности и нерадении в духовной жизни. Если человек внутренне собран, занят молитвой, исполнением заповедей, исканием Христа, то он не обижается на ближних. У отца Иоанна (Крестьянкина) как-то спросили, не обижается ли он на несправедливые замечания настоятеля храма, в котором он тогда служил. Отец Иоанн ответил: «Да когда же обижаться-то? Мне на любовь времени не хватает, чтобы на обиды его тратить». Отец Иоанн был очень энергичный, живой и ревностный служитель Божий, ему было жалко хотя бы на минуту отвлечься от Бога, от любви к Нему и к ближним и задуматься о каких-то мелочных обидах.
Вообще любому человеку, который имеет склонность обижаться, можно посоветовать больше помогать ближним. И это истинно христианское устроение. Человек же, который обижается, зря тратит свое время и не растет духовно. Он весь погружен во взаимоотношения с людьми, вместо того чтобы общаться с Господом и исполнять заповеди.
И давайте запомним: мы только тогда можем начать настоящую духовную жизнь, когда отречемся от обидчивости, от того, чтобы рассматривать, как к нам относятся. Каждый день может приносить нам какие-то неожиданности, недоразумения, что-то противное нашей воле, нашим планам и настроению. И мы должны быть выше всего, должны следить за тем, чтобы наш ум не увязал в помыслах: «Как на меня посмотрели? Что про меня подумали? Почему мне это сказали?» Все-такие помыслы нужно отгонять, отбрасывать. Иначе мы никогда не сможем молиться нерассеянно. Старец Емилиан говорит об этом:
«Вы должны настроить себя на то, чтобы оставить все лишнее и возлюбить Бога. Если вы придете ко мне, погруженные в свои тленные заботы и поглощенные повседневностью и прозой жизни, то я ничем вам не смогу помочь. Нам не о чем с вами будет говорить. Если ты спрашиваешь у меня: „Какое правило мне исполнять, отче?“, а сам в этот час обеспокоен тем, что тебя обнесли за трапезой, положили мало еды и ты остался голоден, или когда с тобой грубо поговорили, не осуществилось то, на что ты рассчитывал, когда не отдохнула твоя плоть, или у тебя болит живот, или если случилось что-то у тебя дома, то какой совет мне дать тебе относительно молитвы? Тебя волнует то, другое, третье — что угодно, но только не молитва».
Как ни трудно это бывает, христианин призван постоянно возвышаться над житейскими неприятностями.
Теперь давайте подробнее поговорим о том, как мы можем бороться с обидчивостью, какие существуют правила в этой борьбе.
Первое правило — никогда не показывать свою обиду. То есть не поддаваться страсти на деле. Когда мы чувствуем обиду, нам, бывает, хочется выяснить отношения, например, спросить: «А почему ты так со мной разговариваешь, что я тебе сделала?» Хочется упрекнуть обидевшего нас человека, потребовать хорошего отношения к себе. Но когда мы высказываем страсть-то укрепляем ее в своем сердце. Старец Иосиф Исихаст поучал об этом очень кратко и емко:
«Если заговоpишь, пpоигpал».
Хочу рассказать вам такой случай из жития священномученика Петра (Зверева). Некоторое время, будучи викарным епископом, он служил под началом архиепископа Евдокима (Мещерского). Народ в этой епархии очень полюбил епископа Петра за его ревностное служение и открытость для всех. Его стали приглашать на все престольные праздники. Архиепископ Евдоким чувствовал зависть и обиду и в конце концов это дошло до того, что он возненавидел епископа Петра. Владыка Петр чувствовал его враждебное отношение и попытался однажды примириться с ним.
В Прощеное воскресенье он пришел к архиепископу, поклонился ему в ноги и, поднявшись, сказал: «Христос посреди нас». Но архиепископ ответил: «И нет, и не будет». Обида сильно действовала в нем, и он не удержался, высказал те слова, которые подсказал ему дьявол. И страсть в его сердце осталась не исцеленной, наоборот еще более укрепилась. Дальнейшая судьба архиепископа Евдокима была очень печальной: он отпал от Православной Церкви и уклонился в обновленческий раскол. От малого проявления страсти, от несдержанности в словах, он постепенно дошел до падения и совершенного удаления от Бога.
Чем больше человек уступает подобным порывам, чем чаще высказывает всё, что у него на сердце, тем в большем плену он оказывается. Страсти порабощают его. И наоборот: когда мы обуздываем себя, запрещаем себе выплёскивать эмоции, то мы можем победить любую, самую сильную страсть. Мне хочется вновь повторить слова преподобного Симеона Нового Богослова, которые я уже приводила:
«Если в то время, когда его бесчестят или досаждают ему, человек сильно болеет от этого сердцем, пусть он знает, что носит древнего змия, гордость в недрах своих».
А дальше святой отец говорит:
«Если он будет противоречить с горечью и говорить с дерзостью, то придаст силы змею изливать яд в сердце его и немилосердно пожирать внутренности его. А если станет молча переносить обиды, то сделает змия этого немощным и расслабленным».
И конечно, важно удерживаться не только от слов, но и вообще от любых внешних проявлений обиды: например, от того чтобы ходить с хмурым видом или не здороваться с ближними. Еще совершенно недопустимой вещью является то, чтобы христианин перестал разговаривать с тем, кто его обидел. Даже одна мысль: «Я не буду с ним говорить» — уже преступление. Этим мы вычеркиваем человека из жизни, для нас он как бы перестает существовать. И это, можно сказать, подобно убийству.
В уставе Ватопедского монастыря есть даже особый пункт об этом. Там написано, что не говорить с братом — это смертный грех, который является препятствием к Причащению. Это действительно одно из крайних проявлений обидчивости, свидетельствующее о том, что человек очень сильно поддается страсти. И в таком состоянии он, конечно, не может воспринять Тайны Христовы. Помните, как говорится в молитвах ко причастию: «Божественную же пия Кровь ко общению, первее примирися тя опечалившим». Всякий раз, когда мы чувствуем обиду, мы должны задавать себе вопрос: как мы будем причащаться? Пред причастием, как перед смертью, мы должны всем все простить.
Часто бывает так, что люди только в каких-то чрезвычайных обстоятельствах примиряются друг с другом: например, когда возникает угроза разлуки или смерти. Но мы давайте никогда не будем ждать чрезвычайных обстоятельств, чтобы прощать друг друга. У нас и так всегда есть чрезвычайные обстоятельства. Это причастие Тела и Крови Христовых. На каждую литургию мы должны приходить внутренне примиренными со всеми — только тогда Причастие действительно будет соединять нас со Христом.
А для того чтобы быть в мире со всеми, важно, во-первых, как мы уже сказали, никогда не показывать обиду внешне, понуждать себя к мирному общению с ближними. И, во-вторых, нужно, конечно, чтобы и в сердце у нас не оставалось никакого недоброго помысла против ближнего.
И это еще одно условие в борьбе с обидчивостью. Только тот человек может победить эту страсть, который отвергает помыслы обиды. Эти помыслы — ядовитые стрелы, несущие смерть душе. К тому же очень часто такие помыслы говорят ложь.
Хочу рассказать вам одну притчу. В давние времена один царь отправил гонца к царю соседних земель. Гонец от быстрой езды запыхался и, войдя к царю, начал говорить, переводя дыхание: «Мой господин… повелел вам сказать… чтобы вы дали ему… белую лошадь… А если не дадите, то…». Он вновь остановился, чтобы отдышаться. А царь воскликнул: «Не желаю больше слушать! Доложи своему царю, что у меня нет такой лошади! А если бы была, то…» Тут он запнулся и задумался. А гонец, услышав эти слова, испугался и выбежал из дворца. Когда он донес своему царю об ответе, тот разгневался и объявил соседу войну. Долго длилась она — много крови было пролито, много земель опустошено. Наконец оба царя согласились на перемирие и встретились для переговоров. Один царь спросил другого:
— Твой гонец передал мне твои слова: «Дай мне белую лошадь, а если не дашь, то…»? Что ты этим хотел сказать?
— Я хотел сказать: «Если не дашь, то пошли лошадь другой масти». Вот и всё. А ты что хотел сказать, когда ответил: «Нет у меня такой лошади, а если бы была, то…»?
— Я хотел сказать: «…то непременно послал бы её в подарок моему доброму соседу». Вот и всё.
Вот такая история. И поверьте, в нашей жизни большинство обид тоже возникают на пустом месте. Вообще, любой помысел, приносящий огорчение, смущение, — это помысел от лукавого, и в нем нет правды. И признаком преуспевшего христианина является то, что он совсем не принимает таких помыслов. Будем же помнить, что любая наша обида друг на друга — это только козни дьявола, который пытается разрушить нашу любовь. И когда мы чувствуем обиду, будем поступать так, как советует старец Ефрем Святогорец:
«Чадо мое, в особенности презирай помыслы неприязни к братиям, ибо дьявол влагает тебе их, чтобы отнять у тебя величайшую добродетель, то есть любовь. Изгоняй тотчас эти помыслы и твори молитву и говори дьяволу: «Чем больше ты будешь приносить мне помыслы ненависти к моим братиям, тем больше я буду любить их ». И тут же мысленно обнимай тех, к кому дьявол внушает тебе ненависть, и говори: «Посмотри-ка, завистливый сатана, как я люблю их. Я умру ради них!»
В борьбе с обидчивостью важно соблюдать еще такое правило — не смущаться, тем более не впадать в уныние, когда эта страсть действует в нашей душе. Преподобный Марк Подвижник поучает:
«Когда от обиды раздражится внутренность твоя и сердце, то не печалься об этом. Это смотрительно пришло в движение прежде внутри лежавшее. С радостью низлагай возникшие помыслы, зная, что если будешь истреблять их при первом приражении, то и злое истребляется вместе с ними».
Видите, как он говорит: не печалься, но с радостью низлагай возникшие помыслы. Всегда в нашем сердце должна быть живительная радость, происходящая от упования на Бога. Господь всегда рядом с нами, и у нас не должно быть никакого сомнения, что действие страсти прекратится и что Господь подаст мир нашему сердцу. Нужно только со смирением перетерпеть действие страсти, не оставляя, конечно, при этом молитву. И пусть нам даже кажется, что наша молитва неискренняя, что мы больше поддаемся страсти, чем молимся, что Господь такую молитву не принимает, — все равно будем молиться хотя бы такой, нечистой молитвой. И уже за само наше понуждение Господь помилует нас. Старец Емилиан говорит об этом:
«Даже если я гордый, эгоист, своим превозношением уподобившийся демону, но поскольку я говорю „помилуй мя, грешного“, Бог по Своей любви обратит внимание на то, что я произношу устами, а не на то, что у меня на сердце, и примет мое покаяние. Такова Его благость».
Вообще молитва — это, конечно, самое разящее оружие против обиды. Быстрее всех побеждает обидчивость именно тот человек, который сразу начинает молиться, когда подступают помыслы обиды. Реакция должна быть молниеносной! Чем скорее мы начнем молиться, тем лучше будет результат! Но даже если мы несколько замедлили и поддались обиде, это не значит, что всё потеряно.
В жизни старца Ефрема Катунакского был один случай, о котором он сам рассказывал своим чадам. Однажды он предложил старцам в Катунаках отменить дружеские собрания после литургии, на которых они пили чай и беседовали друг с другом. Он хотел, чтобы после службы соблюдалось безмолвие и таким образом сохранялся духовный плод Божественной литургии. Однако отцы воспротивились, и старец Ефрем сильно обиделся, так что два дня не мог успокоиться. Вот как он об этом рассказывал:
«Я разгорячился, два-три дня меня трясло от обиды. Наконец я с большим душевным порывом помолился: „Святой Василий, святой Феодор Студит, святая Ирина Хрисоваланди, я подвизаюсь, как вы учите, а в результате впадаю вот в такое состояние“. Сразу же душа моя наполнилась миром ко всем отцам, и я почувствовал, что одержал великую победу. Три дня мне казалось, что за мной следует девочка 12 лет — Пречистая Дева».
И мы, когда обращаемся за помощью к Господу, Божией Матери, святым, не можем быть не услышаны! Они забирают от нас все обиды, все огорчения и наполняют наше сердце миром и утешением.
И важнее всего в нашей жизни то, чтобы мы хранили прочную связь со Христом, на Него одного возлагали упование, в Нем искали опору. Сами по себе, без единения с Господом, мы бессильны перед страстями.
У старца Емилиана есть такое рассуждение:
«Все мы, люди, очень легко ломаемся, готовы упасть, надорваться. У нас нет стойкого самообладания. У нас есть нервы, сердца, и мы изменяемся каждый час. Идешь ты, например, с кем-нибудь погулять, чтобы получить удовольствие, а он по дороге вспоминает что то, изменяется и делается хмурым. Ты говоришь ему одну фразу, а он ее неправильно понимает и с того дня избегает с тобой встречаться. Таковы все люди. Наши нервы не выдерживают, сердца у нас очень чувствительны, и нам нужно соединиться с Богом, чтобы обрести силу».
Только тогда, когда мы тесно соединены с Богом, мы обретаем внутреннюю силу. Обидчивость же, ранимость, потеря внутреннего мира всегда свидетельствуют о том, что тесное общение со Христом прервано. И когда мы говорим: «Я обиделся», то тем самым откровенно признаемся: «Я забыл о Христе. Я не с Ним. Я занимаюсь чем угодно, только не Богом».
Восстановить связь со Христом в особенности помогает нам наше молитвенное правило, если, конечно, мы исполняем его не формально, а произносим каждое слово молитвы осмысленно, сознавая, что молитва — это живое обращение к Богу. Тогда наше правило помогает нам жить в Боге, жить Его силой, Его крепостью. Владыка Афанасий Лимасольский в одной из своих бесед рассуждает так. Почему Бог свободно позволяет людям Его оскорблять, даже хулить? Потому что у Бога нет чувства незащищенности. Бог свободен — и Он любит всех людей вне зависимости от их к Нему отношения, Он свободен в любви, в милости. А мы чувствуем себя незащищенными, мы зависим от мнения и отношения других людей, и в этом корень всех наших обид.
У нас получается так: нас укололи — мы обиделись, нас не выделили — мы скорбим, перестаем любить человека, теряем к нему расположение, то есть мы не свободны, а зависимы. Как же нам приобрести внутреннюю свободу и силу всех любить? Всё это дает нам молитвенное правило. Оно приносит нам чувство защищенности, полноты, уверенности. Исполняя его постоянно, мы, можно сказать, становимся способными жить бесстрастно. И этим мы свидетельствуем, что Бог наш велик.
Тем, что мы не обижаемся, мы проповедуем о силе Божией. Мы выше всех обид, потому что в нашем сердце живет Бог, Который дает нам опору, крепость, надежду. А иначе — где же наш Бог? Ранимость, обидчивость свидетельствует, что мы не имеем надежды на Него.
Будем же хранить прочную связь со Христом, постараемся в течение дня постоянно обращаться к Нему с молитвой, и будем с особенной ревностью совершать свое правило. И никогда ни из-за чего не будем терять мир, которым Господь наполняет наши сердца. Как говорит об этом старец Емилиан:
«Молитва приносит радость, ибо это есть общение с Богом. Не будем копить в себе горечь обиды на ближнего, не станем вмешиваться в чужие дела. Ничто не должно нас отвлекать в нашей жизни. И не будем бояться. Не будем беспокоиться. Не будем страдать. Даже когда с вами поступают несправедливо, по страсти, не беспокойтесь, не хлопочите. Ваше счастье, удача не пропадает от этого, потому что мы ждем ее не от людей, но от Бога».

Он к тебе приходит незаметно –
Ты его улыбкой не встречаешь.
Он тебя лелеет безответно –
Ты о нём едва по книгам знаешь.

Он глядит небесными очами
На твою израненную душу,
Держит бой с твоими палачами –
Со страстями – кóим ты послушен.

Враг твердит, что ты неплодоносен,
Для добра и вечности потерян…
Он молитвы Господу возносит
День и ночь, в твоё прозренье веря.

Те молитвы – чистые, родные,
Словно щит, отводят бедствий грозы.
С первых дней пути твои земные
Орошают ангельские слёзы.

Священник Алексий Зайцев

http://morreth.livejournal.com/2033428.html
1. Мы не "другой", не "дополнительный" и не "лишний" пол. Мы первый, базовый и основной. Ни эволюция, ни Бог не создавали нас вторым номером и поддержкой мужчине - напротив, при сбое У-хромосомы в ХУ кариотипе Х-хромосома способна "вытянуть" формирование человека в одиночку и сформирован он будет по женскому типу. При фатальном сбое Х-хромосомы зародыш просто погибнет, в У-хромосоме не хватает генов для его развития. Пока люди могли исследовать тело только визуально - казалось справедливым воззрение, что женщина - это "кастрированный" мужчина. Когда наука проникла на молекулярный уровень, обнаружилась совсем другая картина - это мужская хромосома является урезанной версией женской. В начале своего развития каждый эмбрион развивается как женский. Можете называть его "нейтральным", но если У-хромосома по каким-то причинам не заработает, сформируется не бесполая кукла Кен, сформируется женщина. Мы - terra firma, основа и фундамент.

2. Исходя из этого - мы не нуждаемся ни в каком принятии и утверждении со стороны мужчин, ни в каком состязании между собой за мужское внимание и ни в каком состязании с ними за право считаться полноценными. Любая женщина от рождения полноценна. Любой мужчина от рождения полноценен тоже. Нет такой вещи как "не настоящая женщина" и "не настоящий мужчина" - все мы настоящие. Мы можем в течение жизни стать хорошими или плохими людьми. Это не предопределено формой наших половых органов и не зависит от нашего гормонального уровня. "Сволочью быть не надо" (с) Оксана Панкеева.

3. Исходя из вышесказанного - мы можем заниматься чем угодно и вести себя как нам нравится, не впадая в истерики по поводу превращения в "ненастоящих женщин". Если тебя по старой памяти охватил экзистенциальный ужас перед превращением в "ненастоящую" - проверь, на месте ли грудь, не вырос ли член - и успокойся. Поверь, твое личное счастье и достижения значительно важней того, что скажет княгиня Марья Алексевна.

4. Мы не слабы. Ради гребаного осьминога, каким образом организм, эволюционно заточенный для того, чтобы выносить, родить и выкормить ребенка, защищать его и таскать на себе, пока не научится ходить - и так до конца фертильности - каким образом этот организм может быть изначально слабым?! И если мы не истощим его бесчисленными родами - то с чего нам особенно расслабляться?

5. Исходя из вышесказанного: какой идиот решил, что существо, заточенное раз за разом встречать смертельный риск и адскую боль ради жизни на земле, будет слабым духовно? Если мысль о нашей слабости внушается нам веками - лишь потому, что наша сила внушает страх, если не убить ее в зародыше. Короче, в минуту душевной слабости всем медитировать на Киплинга:

She who faces Death by torture for each life beneath her breast
(та, кому грозит смерть под пыткой за кажду жизнь в ее груди)
May not deal in doubt or pity -- must not swerve for fact or jest.
(не может действовать в сомнениях и жалости - не должна отклоняться [от курса] фактом или какой-то ерундой.
These be purely male diversions -- not in these her honour dwells.
(это чисто мужские извращения - ее честь не в них живет)
She the Other Law we live by, is that Law and nothing else.
(она есть Иной Закон, нежели наш, этот Закон и ничто иное)

6. Старость неизбежна. Если ты проживешь жизнь, стремясь быть "настоящей женщиной" для кого-то, а не для себя - все эти "кто-то" оставят тебя тогда, когда твое "женство" увянет естественным образом. В молодости тебе может казаться, что красота - это самый надежный капитал, к которому не обязательны ум, сила и, прости за немодное слово, добродетель. Тебе может казаться, что этот капитал нужно вкладывать в мужчин - оптом (брак) или в розницу (разные формы проституции), а развитие интеллекта и самореализацию за пределами кухни и койки существует только для толстых и некрасивых феминисток. Ошибка. Даже если ты будешь "следить за собой", тратить деньги на липосакции, подтяжки и дорогую косметику - ты в 40 неизбежно проиграешь юной свежести при прочих равных (т. е. неразвитом интеллекте и незрелой душе). В 70 ты будешь выглядеть не лучше любой "ужасной феминистки" - но им будет интересно с собой и друг с другом, а тебе?

7. Исходя из всего вышесказанного, ты сама - точка отсчета своих достижений и завоеваний. Ты родилась на свет не для того чтобы составить чье-то чужое счастье - а чтобы быть счастливой в той мере, в какой это возможно. Брак, секс, дети, профессиональные достижения - все это нужно тебе лишь постольку, поскольку может сделать тебя счастливой. Если это разрушает твою жизнь - выбери иной путь. Ты никому ничего не должна.