не годник
Эпиграф: басни Крылова
1.
Все от лжи. Вся жизнь зависит от нее. И чем дальше в лес – тем больше дров. Вот, к примеру, все в детстве - славные дети. С бантиками или совсем наоборот. Но все течет, все изменяется, и наступают перемены.
До третьего класса я был милым ребенком с пятерками по прописям и поведению. И тут случилась катастрофа. В коридоре третьего этажа, на котором располагался наш класс, на перемене, в меня с разбегу врезался мой одноклассник. Он не хотел. Но попал. Ровно в переносицу. И – сотрясение мозга (кстати, первое) случилось.
Вы знаете как болит голова? Наверное, знаете. Вот и у меня заболела. Только ровно в тот момент, когда нужно было что-то отвечать у доски или показывать домашнюю работу – не помню уже. Но помню, что это было важно – а я не был готов. Точнее тогда я не чувствовал, что готов. То есть я подготовил домашнее задание и все такое, но не чувствовал уверенности, что все будет в порядке. И вот тогда я впервые соврал по серьезному. Сказал, что у меня жутко болит голова, и мне срочно нужно домой. И разве могла наша милейшая учительница младших классов Ираида Максимовна предположить, что один из отличников в этом возрасте может так честно лукавить опытному педагогу и отказать?
Как я понял намного позже, ничто на земле не проходит бесследно. Потому что, я же не пошел домой болеть, а пошел гулять во двор. А там соседка моего возраста шла выносить мусор. И в нем (мусоре) лежала страшно привлекательная для всех пацанов моего возраста штука: труба, изогнутая по форме ручки старого зонтика. Это ж супер экипировка начинающего альпиниста. Ей же немедленно цепляются за ближайшую ветку дерева и наверх, наверх. Кто ж в этом возрасте изучал технологию производства материалов. И кто мог сказать, что этот металл – алюминий металл…. Вот и я не знал. Как следствие – перелом позвоночника. Причем значение этого факта еще будет особо оценено ниже. Но вот с этого все и началось.
Вот всех в жизни кого-то как-то называли. От рождения до смерти. Типа, прозвища сначала, потом как-то иначе, еще более потом – кто что заслужил. Когда я родился - был Женечкой. Потом меня звали Жендёр. После того, как я за это с кем-то выяснил отношения – Жендос (чувствуете разницу?)
Но пример этот не для того, чтоб Вы знали, какими прозвищами меня звали. Просто прозвища (в широком смысле этого слова) (Потому что меня звали потом и Евгений Николаевич и Лысый), отображают некую групповую принадлежность. Вот, что я хотел сказать:
От рождения и до смерти мы живем в группах. И чем дальше от рождения – тем групп этих больше. И наоборот. Если посмотреть на эту картинку – то можно увидеть, что сначала, у человека всего одна группа общения – это семья. Потом, их становится больше, потом еще больше и так до момента некоего максимума. У всех он разный. От чего это зависит? Наверное, от жизненного опыта и еще от многих факторов. Но мне интереснее другая фаза, которая тоже зависит от жизненного опыта и еще от многих факторов. Когда график на понижение идет. Вот тут забавно то, что опыта-то валом. Только он становится ни кому не нужен. И когда человеку приходит пора умирать – поделиться им (опытом) не с кем. Вот в этом и кроется, как мне кажется, проблема отцов и детей. Дети еще на взлете: у них общения полно, а сказать по существу нечего. А отцам, наоборот, сказать есть чего – а некому.
2.
Вообще дальше в жизни все связанное с моей ложью как-то странно складывалось. То есть, наверное, перелом позвоночника был практически единственным почти мгновенным наказанием за вранье. Потому что в дальнейшем либо вообще сходило с рук, либо очень надолго откладывалось, и уже не понятно за что именно получил. Хотя, впрочем, это и не важно. Причем, странно, но иногда проходила даже очевидная ложь.
К примеру, где-то классе в пятом у нас была классная руководительница, путь к дому которой проходил под моим балконом. И не однократно мы с одноклассниками кидали в нее картошкой и другими овощами. И ведь, продуманные были ребята: чтобы нас не заметили, мы наблюдали за результатами обстрела через перископ (!). Где мы его взяли не помню, но факт – он был. Не такой, как на подводных лодках, а небольшой, сантиметров семьдесят длиной. Это ж надо было додуматься… А, ко всему прочему, в этом доме из ее учеников жил только я. Но на «допросах» я естественно невозмутимо отвечал, что я тут не причем. Не пойман – не вор. Прокатывало.
А еще интересно, но однажды я так же безнаказанно солгал из чувства справедливости. Вот как это было. Родители часто посылали меня за хлебом в ближайшую булочную. И обычно давали мне немного лишних денег на мои любимые пирожные «Корзиночка». Стоили они двадцать две копейки и нужно было сначала за них заплатить, а потом взять с прилавка самому. Были такие времена. Так вот, однажды, как обычно, я заплатил за хлеб и два пирожных и пошел к прилавку, где они лежали. А они оказались ровно в два раза меньше чем всегда. Ну, я и решил, что будет справедливо, если я возьму не две, а четыре штуки. Взял и ушел. Продавцы либо не заметили, либо не захотели замечать. Вот что странно в этой истории: вот как происходил этот процесс, я помню даже по прошествии стольких лет очень хорошо, а вот что я сказал родителям, да и говорил ли что-нибудь об этом вообще - не помню. Может, конечно, память действует так избирательно. Не знаю. И еще, я до сих пор считаю, что справедливость тогда, с моей детской точки зрения, восторжествовала, так как изменения преференций должны быть оглашены заранее. А тем более такие преференции как соотношение цена/размер/качество моего любимого пирожного.
Я все это вот к чему. Поскольку все эти и другие случаи неправды не замечали или делали вид, что не замечают, окружающие, знал о них только я. И я-то сам понимал, что это очень даже не правильно и не хорошо. Поэтому, с каждым разом, приходилось быть все более изобретательным, что бы, в некотором смысле, убедить самого себя в своих же доводах для окружающих. Потому что, как ни странно, стыдно.
