В колонках играет - Architects - Colony Collapse

 

  

Знаешь, со временем все чувства притупляются и почти исчезают. Больше нет той радости, что раньше. Нет того страха. Нет ненависти. Нет злости. Исчезает ощущение одиночества. Просто исчезает. Больше не испытываешь обиду. Никакая красота больше не бросает в жар и не заставляет что-то сжиматься в груди. Музыка больше не приносит тебе тех незабываемых ощущений и мурашек по всему телу, как раньше. Даже боль, будь то душевная или физическая, становится лишь далеким эхом былой, словно "сердце" превратилось в кристалл льда, а нервы онемели. Остается лишь безразличие и ощущение огромной черной и холодной бездны где-то в районе груди. Все остальное превращается в искаженный отрывок, в книгу с названием на обложке и абсолютно пустыми страницами внутри...
---
... и так пролетают дни. Недели. Месяцы. Годы. Увязшим в той самой холодной черной бездне, что зияет огромным круглым провалом в твоей груди. Безразличии. День изо дня. Изо дня в день.
Но, как-то раз, перед тем, как выйти из дома, ты по старой привычке или забывчивости «открываешь свой большой черный сундук с масками», который, все так же как раньше, лежит в одному тебе известном закоулке.
Дружелюбие. Жизнерадостность. Наивность. Грубость. Злорадство. Цинизм. Асоциальность. Мизогиния... И еще десятки десятков других. И это не считая личин. Все они выглядят довольно старыми, слегка пожелтевшими. Некоторые из них даже покрыты разного вида трещинами: от мелких и малоприметных, до огромных на все «лицо». Ты медленно проводишь кончиками пальцев по каждой из них, пытаясь впитать их энергию и освежить воспоминания, связанные с ними и в очередной раз решить, какую же надеть сегодня… Но ничего не происходит. Совсем ничего.
В отчаянной попытке понять почему, ты перебираешь большинство из них и обнаруживаешь, что все маски лишь восстановленные из тысяч осколков поделки. Каждая из перебранных тобой масок на внутренней стороне носит следы неумелой реставрации. Ты уже все понимаешь, и воспоминания о произошедшем уже вытекают из огромной черной дыры в твоей груди, но все еще продолжаешь перебирать свои «шедевры». Один за другим. И так до тех пор, когда откинув мягкий поддон сундука, обнаруживаешь его основание устланным миллионами мелких осколков…

И тут ты впускаешь в себя те самые воспоминания о произошедшем, которые тысячами голосов и событий разрывают твою голову изнутри. Вновь возвращается одна из твоих старых и ныне искаженных подруг – боль, а бездна в твоей груди начинает кровоточить, причиняя страдания.
Ты вновь осознаешь какие ошибки ты совершил… Да, те самые, что будут преследовать тебя всю твою оставшуюся жизнь, не давая покоя и заливая кровью твою грудь. Но самое главное ты понимаешь, что все, чем ты занимался до недавних пор, было бесполезным. Бессмысленным. Все равно, что собрать книгу из тысячи страниц, вырванных из разных произведений. Словно составить кино из тысяч кадров, выдранных из разных непохожих по жанру фильмов или написать мелодию, используя абсолютно случайный порядок нот в абсолютно разных тональностях. Ведь первое не назовешь книгой, второе – кинофильмом, а третье – музыкой, как ни старайся…

Очнувшись, ты не обнаруживаешь того самого черного сундука, а застаешь себя на пороге уже готовым покинуть квартиру. Посмотревшись в зеркало, ты замечаешь изменения на своем лице. Множество непонятно откуда появившихся шрамов и ожогов. И чем дольше ты смотришь на себя, тем больше их становится. Так длится до тех пор, пока на короткий миг все твое лицо не становится устланным этими самыми шрамами и ожогами, после чего все они пропадают, и ты видишь привычного себя в зеркальном отражении.

 

***
 

Выйдя на улицу, ты, словно щитом, «закрываешься» наушниками, в которых играют уже давно привычные музыкальные темы. С каждым новым шагом и с каждым давно привычным «пейзажем» тебя в сотый раз посещает понимание уродливости этого мира вокруг тебя, его простоты и сложности одновременно. С каждым встречным прохожим к тебе вновь возвращается понимание человеческой уродливости, неприязнь к людям и нежелание иметь с ними дел. Дополняется все это обреченностью из-за того, что ты тоже являешься человеком – таким же уродом, как и они. Кровь из расселины в твоей груди пропитывает рубашку большим неаккуратным багровым пятном…
В конце концов, ты оказываешься в баре.  Снова знакомое место, знакомая обстановка, знакомая музыка, знакомые «участники пьесы». Все так же, как и для них. Даже бармен, стоило тебе направиться в сторону барной стойки, уже поставил на нее «тумблер» и заполняет его двойной порцией твоего любимого Ирландского виски с двумя большими ювелирными кубиками свежезамороженного льда. Ты опрокидываешь его практически залпом и жестом даешь понять «целителю душ», что надо повторить. Второй «тумблер» ты попиваешь уже намного медленнее, пытаясь хоть как-то наслаждаться вкусом этого благородного напитка. Из аудио-мониторов, развешанных по всему заведению, тем временем начинает играть какая-то популярная песня, которую «каверят» какие-то ребята, скачущие на сцене с гитарами и микрофоном. Она кажется тебе очень знакомой, но ты никак не можешь вспомнить оригинального исполнителя и название. Хотя тебе, в общем-то, все равно.  Приятный на ощупь стакан уже во второй раз оказывается опустошенным, и ты закуриваешь сигарету, делая первую длинную затяжку, пока бармен в третий раз заполняет «тумблер» светло-желто-коричневым «целительным средством».
Толпа «участников пьесы» в это время самозабвенно толкается у сцены. Кто-то прыгает и орет, как больной, кто-то машет головой, кто-то неупорядоченно двигает каждой частью своего насквозь пропитанного алкоголем и не только тела, словно в эпилептическом припадке. Более пассивные и еще больше подпитые «актеры» мужского пола лапают малолетних шалав за ВИ-АЙ-ПИ столиками с мягкими диванчиками. Шалавы постарше, но, похоже, менее опытные, вернувшись из дамской комнаты, плавно вливаются в оргию у сцены, быстрыми, как взмахи крыльев птички колибри, шажками на цокающих о гранитное покрытие пола шпильках и очень скоро оказываются в потных руках рандомных похотливых самцов. Они постепенно растворяются в этой мусорной куче, трясущейся у сцены, не выпуская из поля зрения свою про-блядь подружку в дорогом черном платье «Prada» с длинным разрезом на бедрах, которая уже в четвертый раз неловкими движениями рук пытается затолкать в декольте кредитную карту и тубус…

Глядя на всю эту «кипящую ночной жизнью» свалку биомусора тебя вновь посещают  мысли об уродливости людей. Эти мысли уже складываются в весьма длинные монологи внутри твоей больной головы. И все это приводит к окончательному пониманию. Пониманию того, что ты еще больший урод, чем эти «отходы жизнедеятельности» вокруг тебя. Ведь ты больше не способен на то, что умеют они. На то, что их отличает и объединяет. На то, в чем они мастера. На лицемерие. Кровь на твоей рубашке уже насквозь пропитала ее с обеих сторон. Казалось, что сквозная дыра в черную бездну стала шире как на твоей груди, так и на спине. Струйки и капельки багрового цвета теперь уже медленно, но неумолимо покрывали черное гранитное покрытие под твоими ногами…
Допив уже четвертый стакан и выкурив еще 2 сигареты ты, громко вздохнув, поворачиваешься лицом к барной стойке, где тебя снова встречают добрые голубые глаза молодого «доктора», протирающего стаканы. Бармен, казалось бы, понимающим взглядом смотрит на тебя и уже в «квинту» наполняет «тумблер», но на этот раз до самых краев. Выразив благодарность едва заметным кивком и денежным эквивалентом, ты вновь погружаешься в глубины своего хаотичного потока мыслей, абстрагировавшись от того, что происходит за спиной. Все глубже и глубже с каждым новым глотком…
В который раз пытаясь заполнить бездну, которую невозможно заполнить…