При каждом содрогании от холода у Лили вырывается хихик.

Змейки, содрогающиеся в конвульсиях от оргазма, снятся мне днем и ночью, они стелятся передо мной, оставаясь позади на столько времени, пока снова не выпадут тонны снега на их углубленные вдавленные плоские тела, чтобы нежно похоронить - скоро их родят снова.

Я смотрю под ноги не вижу неба. Почему? Ведь раньше же видела. Ведь когда-то же я видела... правда?

Не понимаю, откуда эта ровность и синющий синяк в крапинку на коленке.
Лилина голова рухнула.
Моим рукам уже несколько дне производится отменнейший безостановочный массаж. Скоро я буду качком в области пальцев.

А вы знали, что бантики с сахаром - это очень смешно?

Перечница танцует с салфетницей. Они не лесбиянки, нет. Им просто хорошо вместе.
Ко мне в рот из стакана тянется оранжевый язык. Язычара прямо. И пирса - летает.
Ложка сама по себе плавает в варенье, как нетонущий лайнер.

Тени на щеках, зайцы с лошадиными ртами. Почему все в мире такое страшное? Я люблю ночь потому что ночью не видно ни-че-го. Красиво получается, когда идет слепой дождь. Или ливень. Он потому и слепой, потому что ослепляет на время своего безопасного падения, демонтирует реальность.

Ходячие яйца с ногами и открывающимися головами. Аминь.

И ведь даже совсем похуй и не хочется. "Хочется" приходит, как небо из квадрата между крышами соединенных домов, оно просто идеальнейшим квадратом планирует вниз, не ломая и не касаясь ни миллиметра кожи стен, но зато со всей силы нестерпимо вдруг придавливает прямоугольником неровной спины. И тогда можно захлебнуться стонами, - так много жидкости не было давно. И под шкафом заворожатся в оцепенении все страхи, проглотят языки все шорохи, чтобы посмотреть. А спину так не умеют выгибать даже Боги - только вы. И все только для вас: узкие балконы дешевых трехкомнатных квартир, широкие балконы дорогих четырехкомнатных квартир, летних или первокурсных, с первыми дисками deftones в плеере. Нет.

Выглядит так, как будто зимний ветер раскидывает дыряввые шторы.

- Переключи музыку.
- Не могу. Лучше я почешу спину.

А наивные дураки поют, что не изменишь роли. Я снова в лете. В лете, где всё назло. И неизменная разница в возрасте в почти 3 года - "в ней нет ни капли грязи". Только сигареты в гаражах и футболки с джинсами насквозь в воде из фонтана. Любовь и немного смерти.

Если бы я была эльфом, то умерла бы от горя по поводу того, что жить мне предстоит вечно.

Однажды ночью я сорвусь. С кровати. Или на кровать. Или накрывать. Я не специально.

В огромной куче малинового варенья я тыкаю ложкой, чтобы проверить и найти, где повкуснее.

Я готова пожать руку розетке. И отправиться в Житомир. (Жиромир).

Бонус:
А ты знаешь, почему смеяться-то будешь? Потому что посещает необъятное воображение. Вот ты смотришь на палец (если на указательный правой руки), то видишь, что человек показывает тебе будто не палец, а, например, глаз на гигантском телесном кактусе.

У моих зрачков глубина 571 кубометр отборнейшего черничного варенья. правда.