"Марадона глазами Кустурицы" - кино на все времена, но, разумеется, именно сейчас оно попадает в зрительскую душу, как мяч в "девятку". Гениально, что показали на закрытии ММКФ. Замечательно, что 3 июля фильм выйдет в российский прокат - не пропустите его, как не пропускаете трансляцию важных матчей. И наоборот - если сам по себе футбол вам до лампочки Ильича, вы наверняка расслышите всё, что хотел сказать Кустурица.

"Сумасшедший" серб, динамо-машина мирового кинематографа увлекся биографией такого же безумного аргентинца, перпетуум мобиле футбольного газона. Две энергии сливаются в один - напрочь сносящий крышу - поток. Спелый плод, снятый в Европе, до краев наполнен субтропическим соком. Это смачное, яркое, выпуклое, отчетливое кино, стопроцентно документальное, предельно художественное, философское, драматическое, замешанное на чистом драйве и настоящей боли. Картина про человека, которого пытались объявить богом.

Марадону преследовали со всем пылом религиозного фанатизма - будто второго Мессию. Доставали чудовищной любовью, которую ни один смертный не в состоянии вынести. Рвали с мясом пуговицы, а то и пряди черных волос. Кустурица оглушил зал убийственным ревом толпы, воем сирен, криками бодигарда - закрыть бы глаза, уши, бежать, скрыться на самом необитаемом в мире острове от такой любви.

Марадоне поклонялись - вплоть до кощунственного возведения в Буэнос-Айресе часовни его имени. Нам покажут службу в этой часовне с музыкой "Аве, Мария", молитву ребенка: "В Диего, единого бога футбольного поля, верую...", карикатурный венчальный обряд. Не одни лишь католики содрогнутся.

От Марадоны требовали всемогущества и безгрешности - божественных качеств, не свойственных слабой природе. Он был велик, но все равно сломался. А разве могли не сломаться Аршавин, Павлюченко, Акинфеев, объявленные вдруг спасителями Отечества и живым воплощением искомой национальной идеи? Они заслуживали теплой благодарности, а получили в награду дикий стресс. Им-то известно теперь, что чудес не бывает. Бывает тяжкий пахотный труд: кто больше напахал, тот и получил больше. Алё, товарищи! Алё, алё, алё! Мы хуже. Пока.

Легко предаваться слепой языческой вере - вывешивать флаги из окон и вопить "Россия, вперед!", а потом спихивать идолов с постамента как не оправдавших надежду. Не сотвори себе кумира - вот о чем фильм Кустурицы. Не сотвори - в том числе жалеючи самого кумира. Как страшно складывается потом его судьба... Трудно быть идолом, если ты живой и горячий.

Маленький человечек с бриллиантами в ушах и затравленным от всеобщего внимания лицом. Огромная, надутая туша; щеки, разложенные по плечам, лоснятся от жары и умильных слез. Между этими портретами - годы наркозависимости, пропущенная жизнь ("Я не видел, как росли мои дочери"), не забитые мячи ("Каким футболистом я мог бы стать, если бы не кокаин!"), передозы, реанимация, смертный порог. Он и из кокаинового кайфа, и с того света вырывался, как прежде бил по воротам, - ногами, руками, головой, чуть ли не зубами, когда вроде бы надежды не было, при отчаянном встречном сопротивлении, в прыжке, кувырке, из сальто-мортале, откуда-то с изнанки поля...

Божок-нэцке, теперь в меру упитанный, поет у микрофона, окруженный друзьями: "Я лучшим был и остался - это мой крест...". Из зала смотрит на него увядшая немолодая женщина. Клаудия. Жена. "Как удалось Диего выжить?" - спрашивает у нее Кустурица. "Почему никто не интересуется, как удалось выжить мне?" - отвечает вопросом на вопрос Клаудия. "Моя старуха..." - говорит про жену Марадона. И только дернешься в гневном феминистическом пароксизме: "Какие засранцы все-таки эти мужики!", как в следующую минуту слышишь: "Старик справедлив!" - про Господа Бога. Значит, и "старуха" - имя уважительное...

В фильме "Марадона глазами Кустурицы", что и следует из названия, два главных героя. Причем глаза здесь едва ли не важнее объекта, ими рассматриваемого. Во всяком случае главному сербскому режиссеру удается вести с главным аргентинским футболистом диалог на равных. Пытаясь исследовать харизму Марадоны, Кустурица брызжет с экрана собственной харизмой. Такой лучезарный хитрованец, у которого улыбка вот только наморщила губы, а сейчас она расплывется до ушей.

Когда по телевизору повторяют голевые моменты Марадоны, Кустурица отворачивается от соблазнительного стриптиза пары девиц прямо перед носом... Марадона вещает, Кустурица слушает - порой с мальчишески разинутым в изумлении ртом. Слушает, не чтобы поймать, а чтобы понять. Думаю, никто никогда так не внимал Марадоне. И ни перед кем он не раскрывался до такой степени душевной обнаженности.

Хотя и здесь ощутим предел, за который нет хода даже самому сочувственному собеседнику. Бог знает, откуда в бывшем оборванце Диего, одном из сыновей многодетного грузчика этот природный аристократизм - не жаловаться слишком громко, не подпускать слишком близко. Он и в юности был способен на благородный выбор, предпочитая деньгам романтику. Потому деньги в свое время тоже пришли, но Марадона стал тем, кем стал - не продававшимся. Хозяином самому себе. Он и перед болельщиками нашел слова для покаяния: "Я совершил ошибку и заплатил за нее. Но мяч запачкаться не может".

"Я актер, - говорит Марадона Кустурице. - Я живу, и это мой спектакль". Будь он подкованнее в делах искусства, сказал бы: "Я режиссер".

У темноглазого кумира своя собственная иерархия поклонения. Среди актеров ему близок мощный мужик Де Ниро. Среди политиков - мощный мужик Фидель, большая любовь Марадоны. Татуировка Кастро на левом предплечье. Команданте Че - на правом. Без особого восторга, "в рабочем порядке" признается Марадоной и попытка клона Фиделя - Уго Чавес.

Вождь Венесуэлы с визитом в Аргентине. Под трибуной толпа. На трибуне, рядом с Чавесом, лучший футболист всех времен и народов. Льет дождь. "Одна наша соратница, - глаголет в микрофон Чавес, - сказала мне: чтобы дождь прекратился, надо трижды подуть в небо...". Дуют вместе. Над толпой разносится усиленное динамиками "пфу! пфу! пфу!". Дождь стихает.

"Марадона глазами Кустурицы" - безусловно, политический фильм. Так что зал ММКФ разделился уже минуте на двенадцатой: одни возмущенно потянулись к выходу, другие хохотали и аплодировали - внутренней свободе Марадоны, четкой системе взглядов Кустурицы. Это люди сильных эмоций. Они знают, кого любят и кого ненавидят. У них не бывает "и нашим, и вашим". Им наплевать на толерантность. В обоих есть обаяние масштаба, поэтому они безумно интересны. В обоих заключена огромная экзотическая витальная сила: во время сеанса, а главное - после него, хочется жить. Причем - не оглядываясь. Так, как тебе нравится. Как ты считаешь единственно верным.

"Только в футболе маленькие страны могли торжествовать над большими и чувствовать сладкий вкус мести", - говорит за кадром Кустурица, вспоминая чемпионат мира 1986 года в Мексике и гол, который Марадона забил в ворота Англии левой рукой – реванш за Фолкленды (гол засчитали)... На секундочку: Аргентина больше Великобритании в 11 с лишним раз. Понятно, что не географические размеры имеет в виду неистовый серб. И не про одну только Аргентину ведет речь.

Они похожи - Диего Марадона и Эмир Кустурица. Похожи, как аргентинское танго ("Пригласи меня на танго, Марадона, побеседуем о жизни и любви") и зажигательные мелодии Бреговича.

Кто победил в матче "Кустурица - Марадона", спрашивать бессмысленно. Победили мы. Пока шли титры, зал, не заполненный, правда, и наполовину (кто уехал на банкет, здорово прогадал), отбивал ладоши, и какой-то зритель упоенно танцевал в проходе, светясь белым - не по погоде - костюмом...

Приплясывая от возбуждения, гости закрытия вывалились из "Пушкинского" в московскую полночь и обложной ливень. Народ, на две трети состоящий из элегантно раздетых дам, оторопело притормозил под навесом. "А ну, давайте, - предложила я близстоящим, - по рецепту Чавеса..." И все мы, кому нечего было терять, кроме гламурных босоножек, дружно дунули в небо.

Дождь не прекратился, нет. Он просто перешел вдруг в безопасную слабую морось. Через десять минут под навесом никого не осталось. Значит, бывают все-таки чудеса на свете?