Одна тысяча девятьсот шестой год.

Модильяни переезжает из Италии в Париж. Ему двадцать два. Он ослепительно красив, его приглушенный голос словно зовет за собой, походка - летящая, а весь облик преисполнен силы и гармонии. В общении с любым человеком он был одновременно подчеркнуто вежлив и прост, аристократичен и дружелюбен. Одни говорили тогда, что Модильяни - начинающий скульптор, другие - что он художник. И то и другое было правдой.

Но среди представителей парижской богемы Модильяни прославился не только как самобытный живописец, но и как неутомимый донжуан. Модильяни легко увлекался, а девушкам, порой самым простым и неискушенным, льстило внимание молодого гения.

Модильяни любил женщин, а те любили его. Сотни, возможно, тысячи женщин побывали в постели этого элегантного красавца.

Еще в школе Амедео заметил, что девочки обращают на него особое внимание. Модильяни рассказывал, что в 15 лет его соблазнила горничная, работающая в их доме.

Хотя он, как многие его коллеги, был не прочь пройтись по борделям, все же основная масса его любовниц были его же натурщицами.

В течение своей карьеры он поменял сотни натурщиц. Многие позировали ему обнаженными, в течение сеанса несколько раз прерываясь на занятия любовью.

Больше всего Модильяни нравились женщины простые, например, прачки, крестьянки, официантки. Этим девушкам ужасно льстило внимание красивого художника, и они покорно отдавали ему себя.

Вот что пишет его приятельница Луния Чеховска: "Вы только представьте себе, что творилось с дамами при виде шагающего по бульвару Монпарнас с этюдником наперевес красавца Модильяни, одетого в серый велюровый костюм с торчащим частоколом цветных карандашей из каждого кармана, с красным шарфом и в большой черной шляпе. Я не знаю ни одной женщины, которая бы отказалась прийти к нему в мастерскую".

Но, несмотря на множество сексуальных партнерш и на множество романов, о которых сложены легенды, имя Модильяни связывают с тремя женщинами: отдельное место в жизни Модильяни занимала Анна Ахматова, а любил он в своей жизни только двух женщин - Беатрис Хестингс и Жанну Эбютерн.

Беатрис и Жанна, которых по-настоящему (хотя и не без странностей) любил Модильяни, оставили заметный след в его творчестве.

Художник написал дюжину портретов Беатрис и две дюжины портретов Жанны, сделав, помимо этого, множество рисунков с их изображениями. Я попытался собрать все портреты этих женщин, их вы сможете увидеть в следующих постах.

На портретах Беатрис выглядит сильной и волевой, а Жанна - нежной и ранимой (так было и в жизни). Модильяни обожал писать Жанну, называя ее портреты своим "признанием в любви на холсте".

Анна Ахматова и Амедео Модильяни

Она - петербургская, он - монпарнасский.

Она великая при жизни, он - посмертно.

Такие далекие и близкие, похожие и разные. Их пути пересеклись в бурлящем Париже начала прошлого столетия на углу бульвара Распай, улицы Вавэн и бульвара Монпарнас в "Ротонде".

Ахматовой и Модильяни посвящены посты в Дневниках Ли.ру, я представляю свою версию, впрочем основанную на материалах Интернета, как и уже опубликованные материалы.

Когда в музее «Культурный центр Королевы Софии» открылась выставка произведений Амедео Модильяни, туда бросился чуть ли не весь художественный Мадрид. В экспозиции было представлено более четырехсот рисунков знаменитого итальянца — эскизы, наброски к будущим картинам, выполненные в основном карандашом.

Многие десятилетия хранившиеся в коллекции парижского врача Поля Александра, друга Модильяни, они охватывали период с 1906 по 1914 год. Но главная ценность выставки состояла в том, что на ней были десять рисунков, изображающих юную Анну Ахматову, в том числе и «ню».

Впервые об этих рисунках сообщила парижская газета «Русская мысль». В номерах от 14—20 октября 1993 года, рассказывая о выставке рисунков Модильяни в Венеции, она поведала читателям, что среди них есть и работы из собрания Поля Александра. Обнаружила их, разбирая архив, русская славистка Августа Докукина-Бобель, ныне живущая и работающая в Италии.

Это было настоящее открытие. Дело в том, что до того времени был известен только один рисунок работы Модильяни с изображением русской поэтессы.

Хотя, по признанию самой Ахматовой, их было шестнадцать. Однако пятнадцать погибли в первые годы революции в царскосельском доме, где жила Анна Андреевна. По ее выражению, их «скурили солдаты в Царском». Не уцелел, впрочем, и сам дом. Найденные рисунки напомнили о поэтической влюбленности и трогательных отношениях, которые связывали поэта и художника.

Впервые они встретились в мае 1910 года, во время — парадокс судьбы — ее свадебного путешествия с мужем Николаем Степановичем Гумилевым. Они обвенчались незадолго до этого — 25 апреля.

Говорят, Гумилев понимал, что слишком свободную, захваченную чувственным вихрем жизни, вольнолюбивую Анну, остановить невозможно.

Гумилев привел молодую жену в “Ротонду” — кафе, где собиралась вся художественная и литературная богема Парижа. Там ее и заприметил Модильяни. Он был нараспашку, раскрывал перед всеми свою веру в жизнь … а потом одержимый и пьяный рвал в клочья разлинованную бумагу, потому что не мог достичь одному ему известного предела.

Она не могла его не заметить. Она изумилась, и это чувство, смешанное с желанием и восхищением, не мог не заметить ее муж.

Гумилев приревновал жену, “Моди” в свою очередь устроил скандал из-за того, что Гумилев обращался к жене на русском, который окружающие не понимали. Их страсть была неудержимой, но по понятным соображениям, недолгой.

Из воспоминаний Ахматовой:

Н. С. Гумилев, когда мы в последний раз вместе ехали к сыну в Бежецк (в мае 1918 г.) и я упомянула имя Модильяни, назвал его "пьяным чудовищем" или чем-то в этом роде и сказал, что в Париже у них было столкновение из-за того, что Гумилев в какой-то компании говорил по-русски, а Модильяни протестовал.

В то время, как заметил Эренбург, «Ахматова еще не была Ахматовой, да и Модильяни еще не был Модильяни». Но оба были невероятно талантливы — и это притягивало их друг к другу.

«... он был совсем не похож ни на кого на свете. Голос его как-то навсегда остался в памяти», — вспоминала Анна Андреевна много лет спустя.

И еще их связали стихи.

«Больше всего мы говорили с ним о стихах. Мы оба знали очень много французских стихов. В два голоса читали Верлена, которого хорошо помнили наизусть, и радовались, что помним одни и те же вещи, — скажет Ахматова спустя полвека. И добавит: — Данте он мне никогда не читал. Быть может, потому что я тогда не знала еще итальянского. Модильяни очень жалел, что не может понимать мои стихи, и подозревал, что в них таятся какие-то чудеса, а это были только первые робкие попытки».

Модильяни был старше Ахматовой на пять лет. В те годы Амедео был абсолютно безвестным и непризнанным художником. Даже среди друзей, которые тем не менее относились к нему покровительственно. Как писал его друг Гийом Аполлинер, он находился «в отважных странствиях в поисках своей индивидуальности, в поисках самого себя».

Поиски эти, судя по всему, были трудными, так как Амедео пребывал в состоянии постоянной тревоги, беспокойных, упрямых метаний недовольного собой художника. Двадцатилетняя Анна тоже жадно вглядывалась в мир, стремясь глубже познать его.

Она уже чуть-чуть «вкусила славы», опубликовав около двух десятков стихотворений в разных изданиях, и имя ее становилось известным в поэтических кругах. Теперь, впервые попав во Францию, она оказалась в центре парижской богемы, на «самом Монпарнасе».

Почти через полвека Ахматова рассказала своей подруге Нине Антоновне Ольшевской-Ардовой, актрисе Малого театра:

«Когда я его в первый раз увидела, подумала сразу: «Какой интересный еврей. А он тоже говорил (может, врал), что, увидев меня, подумал: «Какая интересная француженка!»

Однако долгие годы Ахматова не упоминала публично о своем знакомстве с Модильяни и встречах с ним. Она словно хранила в себе воспоминания об этом событии своей жизни, не желая ни с кем делиться им. Справедливости ради надо сказать, что и время не располагало к такой откровенности. И все же, думается, не это главное в ее молчании.

Амедео оставил после себя рисунки — что же касается Анны Андреевны, то она оказалась куда более сдержанной в выражении своих чувств. Есть только два стихотворения, помеченные Парижем и датированные весной 1911 года — но без упоминания его имени в стихах или посвящений ему.

Вот одно из них:

Мне с тобою пьяным весело 
Смысла нет в твоих рассказах. 
Осень ранняя развесила 
Флаги желтые на вязах. 

Оба мы в страну обманную 
Забрели и горько каемся, 
Но зачем улыбкой странною 
И застывшей улыбаемся? 

Мы хотели муки жалящей 
Вместо счастья безмятежного... 
Не покину я товарища 
И беспутного и нежного.

Сама Ахматова утверждала: «Стихи я ему, Моди, не писала. Стихотворение «Мне с тобою пьяным весело» не относится к М(одильяни)».

Но читая эти строки, все же, кажется, что относятся они непосредственно к Модильяни и навеяны пребыванием в Париже и встречами с художником.

В те годы Моди был ужасающе беден. Настолько, что, когда однажды пригласил Ахматову в Люксембургский сад, не в состоянии был оплатить стул, на котором можно было посидеть. И они беседовали на бесплатных скамейках, предназначенных для бедняков. И вот что еще поразило юную Ахматову в 26-летнем художнике: «Он казался мне окруженным плотным кольцом одиночества».

Но вопреки всем невзгодам, несчастьям, неустроенности и нищете, Модильяни не говорил с Ахматовой «ни о чем земном, и никогда не жаловался. Он был учтив, но это не было следствием домашнего воспитания, а высоты духа. Я ни разу не видела его пьяным, и от него не пахло вином». А ведь именно в тот период он пытался найти забвение и решение своих проблем в рюмке.

Не потому ли, по словам Ахматовой, «Все божественное в Амадее (так она называла Модильяни) только искрилось сквозь какой-то мрак». Правда, один раз она видела его «под влиянием гашиша. Он лежал, держал мою руку и повторял: будь доброй, будь нежной. (Вообще он никогда не говорил мне «ты», и для этого не было оснований»).

А в другом месте она скажет: «Ни доброй, ни нежной я с ним никогда не была».

И тут же, словно внутренне противореча себе, добавит: «Модильяни был единственным в мире человеком, который мог в любой час ночи оказаться (стоять) у меня под окном. Я втайне уважала его за это, но никогда ему не говорила, что вижу его».

В первый свой приезд в Париж весной 1910 года Анна Андреевна и Модильяни виделись редко. Молодая супружеская пара быстро вернулась в Россию.

Модильяни не забыл русскую поэтессу. Он послал Анне Андреевне письмо, другое, пятое — писал всю осень и зиму 1910—1911 года.

В 1911 году Ахматова, пренебрегая мнением мужа, отправилась в Париж одна. Это было началом краха их с Гумилевым брака. Это был апогей их с Модельяни любви.

Встречи с Модильяни в этот приезд становятся регулярными.

По скупым строчкам воспоминаний самой Анны Андреевны, можно сделать вывод о том, что этих великих людей связывало нечто гораздо большее, чем простой интерес друг к другу.

Из писем Модильяни:

«Вы во мне наваждение».

«Я беру вашу голову в руки и опутываю любовью».

Да и сдержанная Ахматова не смогла утаить их до конца: они проскальзывали и в отдельных репликах, и в замечаниях, и в разговорах с друзьями и знакомыми, когда речь заходила о Моди. Нашли они отражение и в ее отношении к единственному оставшемуся у нее рисунку Модильяни.

Эренбург писал:

«Комната, где живет Анна Андреевна Ахматова, в старом доме в Ленинграде, маленькая, строгая, голая; только на одной стене висит портрет молодой Ахматовой — рисунок Модильяни».

Антонина Рец Ахматова и Модильяни

Анна Андреевна очень любила этот портрет и именно его поместила на суперобложке своего последнего прижизненного сборника «Бег времени», выпущенного в 1965 году. Об этом рисунке она писала: «В нем, к сожалению, меньше, чем в остальных, предчувствуются его будущие «ню».

Интересный факт:

Образ Ахматовой перекликается с фигурой одного из известнейших архитектурно-скульптурных сооружений XVI столетия - аллегорической фигурой "Ночи" на крышке саркофага Джулиано Медичи, созданной Микеланджело. Но в отличие от напряженной позы "Ночи", как бы соскальзывающей со своего наклонного ложа, фигура на рисунке Модильяни статична и устойчива, как египетский сфинкс.

Через два дня его не стало. Он умер без десяти девять вечера.

Жанна, чтобы не оставаться в мастерской, провела ночь в маленькой гостинице с Полеттой Журден.

На следующий день, придя в больницу, она долго всматривалась в лицо Амедео, а потом вышла, так и не повернувшись к нему спиной.

Отец настоял, чтобы она поехала к ним, на улицу Амьо. В день похорон художника Жанна находилась на грани отчаяния, но не плакала, а только все время молчала. На следующее утро после похорон, в четыре часа утра, будучи на восьмом месяце беременности, Жанна выбросилась из окна шестого этажа.

Самоубийство Жанны Эбютерн стало трагическим постскриптумом к жизни Модильяни.

Модильяни похоронили 27 января в скромной могиле без памятника на еврейском участке кладбища Пэр-Лашез. На кладбище его провожали все художники Парижа, среди которых был Пикассо, а также толпы его безутешных натурщиц.

Жанну похоронили на следующий день — в парижском предместье Банье.

Вместе они оказались под одной плитой только через 10 лет. Родственники, обвинявшие в её гибели Модильяни, позволили перенести её останки на кладбище Пер-Лашез.

В глубине старого кладбища Пэр-Лашез на почти незаметном надгробии высечена надпись на итальянском:

«Амедео Модильяни, художник. Родился в Ливорно 12 июля 1884 года. Умер в Париже 24 января 1920. Смерть настигла его на пороге славы».

И чуть ниже:

«Жанна Эбютерн. Родилась в Париже 6 апреля 1898. Умерла в Париже 25 января 1920. Верная спутница Амедео Модильяни, не захотевшая пережить разлуку с ним».

Леопольд Зборовский писал брату Модильяни сразу после похорон: «Он ведь был дитя звезд, и реальная действительность для него не существовала».

Маленькая Жанна, дочь Модильяни (1918—1984), был взята на воспитание, а затем удочерена сестрой Амадео Модильяни, жившей во Флоренции. Она выросла, практически ничего не зная о своих родителях, и только став взрослой смогла узнать подробности их жизни. В 1958 году она написала биографию своего отца, которая была опубликована на английском языке в Соединенных Штатах под названием «Модильяни: Человек и Миф».

Потребовалось более тридцати лет, прежде чем ученые убедили наследников Эбютерн разрешить общественности доступ к художественному наследию Жанны Эбютерн.

В октябре 2000 года ее работы были представлены на посвященной творчеству Модильяни выставке в Венеции.

В 2003 году сотни итальянцев стояли под весенним дождем у Королевского дворца в Милане, ожидая, когда откроется выставка Модильяни и Эбютерн.

Впервые на одной выставке были собраны вместе работы Амедео и Жанны.

Искусствоведы утверждают, что его и ее полотна, появившиеся после их встречи, написаны как будто одной кистью. Так похожи они были друг на друга, так в унисон звучали их души.

Информация взята с сайта Дневник Парашутов