Даниэлю

Когда я расстроил тебя - снова, уже не в первый раз выставляя себя дураком, на нашей улице шёл снег. Я вышел в это холодное утро, полное снега и света, рассеявшегося между домами, застывшего в воздухе вместе с ночным пятнадцатиградусным заморозком. Вышел и остановился на крыльце, чтобы закурить. Можно было отправиться домой и провести день перед телеком. Купить упаковку пива и глушить им обиду на самого себя, на свою грубость, несдержанность, жёсткий характер, неумение, в конце концов, понять, когда уже хватит. Час назад я проснулся в самом прекрасном месте на земле, и пятнадцать минут назад оно превратилось в ад, просто потому что мне не пришло в голову заткнуться.
Прикуриваю ещё одну сигарету, отправляя старую на тротуар и почти сразу же теряя её из виду в снегопаде. Утро пахнет свежестью, обжигая мои щёки и пальцы холодом, играет снежинками, а мне как-то глупо и по-детски обидно, что я всё испортил. С досады делаю несколько шагов, но останавливаюсь и засовываю руки в карманы, надолго замирая на одном месте. Щурюсь, пытаясь разглядеть солнце, но всё расплывается, сливается в белое полотно, в котором лишь на короткий миг появляется то угол здания напротив, то жёлтый светофор на перекрёстке, то чёрная тень дерева.
Шевелюсь только когда чувствую, что ноги совсем онемели. Растираю ладонями лицо, согреваю дыханием пальцы, ёжусь, чувствуя, что холод пробрался под куртку. Невольно поднимаю взгляд на твои окна, пытаясь угадать, ты уже убрал осколки разбившейся кружки или так и сидишь на постели с книгой, придерживая пальцами страницы и читая. Черт, надо же было так сглупить.
Тянусь за ещё одной сигаретой, выискивая пачку в кармане, но тут чья-то ладонь хлопает меня по плечу, и я оборачиваюсь, удивлённый, почти напуганный внезапностью.
- Ну что, прогуляемся, раз уж тебе так не нравилось сидеть дома? – ты улыбаешься, немного втягиваешь голову, стремясь как можно дольше сохранить тепло, щуришься, тоже ослеплённый сегодняшним светом. Не дожидаясь моего ответа, шагаешь вперёд и продолжаешь говорить, уже не оборачиваясь. – Сегодня так холодно и так красиво, что, пожалуй, этот день и правда нельзя пропускать. Будет неплохо выпить кофе в том местечке… ну, помнишь?..
Я как раз догнал тебя и теперь киваю в ответ, понимая с полуслова.
- Конечно.
Мы идём через снегопад, обнимающий нас тихими мягкими хлопьями снега, и, только когда останавливаемся у светофора, ты спрашиваешь:
- Замёрз?
Я неловко киваю.
- Прости меня.
- Купишь мне кофе и новую чашку, - отмахиваешься, будто ничего не произошло, сразу же начиная рассказывать мне о каком-то авторе, чья книга уже неделю лежит на твоей прикроватной тумбочке. Я слушаю твой голос, в котором нет ни намёка на обиду, и думаю, что моё самое большое счастье, это что ты умеешь меня прощать.

Прослушать или скачать Red Let It Burn бесплатно на Простоплеер

I watch the city burn
These dreams like ashes float away
Your voice I never heard
Only silence
Where were you when our hearts were bleeding
Where were you? It all crashed down
Never thought that you'd deceive me
Where are you now?

- Знаешь, я мог бы вылечить тебя.
Голос в телефоне был чуть приглушен помехами, и оттого мне казалось, что он раздавался откуда-то из глубины колодца, упасть в который был соблазнительно, но страшно. Пожимаю плечами, хотя знаю, что Эсан меня не видит, молчу слишком долго, чтобы теперь отшучиваться.
Я устал. Мне больше не удаётся рисовать картины, образы ушли, оставив вместо себя бессонницу и снег, медленно падающий на землю уже вторую неделю. Я пробовал, пытался творить через силу, но в итоге выкинул всё начатое и уединился на застеклённом балконе с бутылкой виски и телефоном, впервые за полгода набрав номер Эсана и застыв у стекла, то ли бездумно вглядываясь в огни города, то ли в своё отражение.
- Боишься? – будто читая мои мысли, усмехается он.
Когда я видел его в последний раз? Наверное, пять лет назад, когда мы вместе выпускались из Альбертского университета по специальности дизайна и визуальной культуры. Я так и осел в Эдмонтоне, продолжая поддерживать контакты со своей кафедрой и работая над некоторыми идеями, родившимися ещё на последнем курсе. Эсан же уехал почти на следующий день после выпуска. В следующий раз, когда я услышал его, он был где-то в Нью Йорке, потом весточка от него пришла из Техаса, дальше – Япония, Сингапур… Я уже сбился со счёта, где побывал мой приятель, сам, впрочем, не стремясь к подобному образу жизни. Мне нравилось сидеть до утра в своей маленькой квартирке на Уит-авеню, находя себя с рассветом перед мольбертом или с планшетом в руках. А когда на улице шёл дождь или снег, как сегодня, я любил вглядываться в туманные тени деревьев парка Энд оф Стил, видневшегося в конце моей улицы.
- Послушай, – в голосе Эсана уверенность, которая всегда успокаивала меня, и я невольно доверяю его словам раньше, чем даже слышу их, - неужели тебе не надоело прятаться?
- То есть? – делаю глоток виски, и с непривычки мне перехватывает дыхание.
- С твоим талантом ты мог бы сейчас не зависеть ни от кого, но ты как будто специально всё сильнее закрываешься в альбертовских застенках!
- Ты же знаешь, - невольно начинаю оправдываться, дёргаю рукой, с лёгким звоном касаясь стекла бутылкой, - академические источники…
- Да-да, слышал тысячу раз. Оуэн, твоя проблема в том, что ты слишком много учишься. Слишком много. И слишком буквально, - добавляет, помолчав.
Мы молчим достаточно долго, для того чтобы я успел справиться со смущением и неуверенностью. Может быть, так действует алкоголь, который, наконец-то, начинает немного пьянить меня, а может быть ты прав, и я действительно больше не хочу закрывать себя в привычных рамках, но я решаюсь:
- Что мне делать, Эсан? С чего мне начать?
Твой смех кажется мне хриплым из-за помех, и я как будто бы вижу твою улыбку. Чувствую себя так же, как если бы мы снова оказались у дверей университета, и ты бы смеялся над одной из тех личных шуток, который мы делили в то время.
- Раздай всё, что написал до этого момента, выброси заготовки и скетчи, сдай в библиотеку  справочники, - замолкаешь, и я пьяно замираю в ожидании истины, которая вот-вот должна открываться передо мной.
- А дальше? – спрашиваю, не дождавшись продолжения.
- А дальше тебе надо развеяться. Сколько месяцев назад ты выбирался из Эдмонтона? – пытаюсь припомнить, куда ездил в последний раз и морщусь, но ты продолжаешь раньше, чем я успеваю упорядочить свои путаные мысли. – Можешь не отвечать, я уже понял, что давно. Приезжай, Оуэн. Дальше разберёмся на месте, - я понимаю, что даже не могу тебе возразить, ошарашенный и удивлённым внезапным предложением, а ты как ни в чём не бывало продолжаешь. – В пятницу вечером будет удобный рейс, я как раз успею закончить работу и встречу тебя в аэропорту.
Я вспоминаю, что сегодня вечер вторника, и даже трезвею от того, насколько пугаюсь.
- Эсан, я не уверен, что это будет тебе удобно, и потом… - хочу сказать, что понятия не имею, как успею справиться с приборкой в мастерской и согласовать свой отъезд на кафедре, не говоря уже о том, чтобы, как ты посоветовал, избавиться от полотен. И потом, я даже не мог точно сказать, что решусь это сделать!..
- Оуэн, да ты пьян, - снова смеёшься. – Иди спать, уже поздно, а завтра тебе предстоит много дел. Обо мне не беспокойся, я в любом случае собирался в отпуск.
В голове не укладывается, что ты зовёшь меня повидаться, но я понимаю, что где-то внутри счастлив этому. Только сейчас замечаю, насколько безраздельно мной в последние месяцы владели скука и какая-то глухая тоска. Погружённый в свои размышления, почти кладу трубку, лишь в последнюю минуту вспоминая, что забыл спросить:
- Эсан.
- Да?
- А где ты сейчас живёшь?
- В Квебеке, - слышу в твоём голосе улыбку, а затем ты разрываешь связь.
Я какое-то время ещё смотрю в окно, удивляясь тому, что ты находишь так близко, в то время как я ждал обнаружить тебя где-нибудь в Токио или Нью-Дели. В конце концов, делаю последний глоток виски и возвращаюсь в комнату.

P.S. Я знаю, что у меня "он" посреди текста сменилось на "ты", и знаю, что глаголы ушли в настоящее время. Не могу решить нормально это вышло или надо выправить, так что решу потом.

В этом туманном вечере было слишком много всего для меня: и шёпот листвы, и отдалённый гул машин, и ощущение влажной осени, которая навевала то тоску, то радость. Я шёл и бездумно вслушивался в свои глухие шаги. Было достаточно поздно, но местечко, куда я направлялся, всегда открыто подобным мне. «Некуда торопиться, Лим», - сегодня эта мысль была лёгкой, без чувства вины перед самим собой и своими ожиданиями, без болезненного ощущения одиночества. Здесь и сейчас мой путь и эта тёмная улица с тусклыми фонарями, опрокинутым мусорным баком и шершавыми кирпичными стенами домов были едины. Редкое, но такое прекрасное ощущение.
С собой я не взял ничего, лишь пару сигарет в портсигаре – на случай того самого, особенного дня, – да кошелёк и перчатки. Хотя осень только началась, было уже достаточно промозгло. Я, как и любой другой в этом городе, застёгивал пальто на все пуговицы и не брезговал замотать шарфом шею, что мне, в общем-то, было не свойственно. А вот перчатки я, напротив, одевал охотно, стоило холоду коснуться моих пальцев – старая привычка когда-то хорошего пианиста.
Что сегодня слишком живой для воспоминаний вечер, я понял сразу, едва шагнув из прогретого подъезда во влажные сумерки. Сколько бы за моими плечами ни было лет, сейчас это  не имело ни значения, ни цены. Сегодня существовал только этот вечер, и он разлился жёлтым туманным морем между домами. Он не просто был, он требовал быть и жаждал своего сотворения от каждого. И, конечно, я шёл на зов.
Наконец, я останавливаюсь у двери небольшого книжного магазинчика «Caliban», синяя вывеска которого совершенно потерялась в жёлтом тумане. За стеклянной дверью где-то в глубине помещения, между стеллажами видно свет. Уверенный, что не ошибаюсь, толкаю дверь и с мягким звоном колокольчика прохожу внутрь. Помещение пахнет книгами и теплом, но кроме этого я улавливаю в воздухе мягкий запах сосны. Тихо и неторопливо прохожу вглубь магазина, слышу, как под ногами тихо скрипят старые деревянные половины, а следом, будто в ответ на мои шаги, слышу первые звуки фортепиано.
Старое пианино неловко стоит у стены, почти перегораживая и без того узкий проход, на крышке инструмента и по обе стороны от него я вижу стопки книг – ещё не распакованные или же перетянутые бечёвкой, они как будто бы становятся слушателями сегодняшнего концерта. Паоло мягко кивает и улыбается мне. За последние пару лет его волосы раскрасила седина, но покрытые морщинами пальцы касаются клавиш всё так же нежно. Я слушаю его мягкие аккорды, пока снимаю перчатки, пока стягиваю пальто и осторожно опускаю его  на стопки книг. Я следую за его мелодией, когда тихо прохожу на кухню и киваю другим, подобным нам, пришедшим сюда сегодня. Кто-то подаёт мне кружку с горячим чаем, и я делаю глоток, согреваясь. Всем телом чувствую, как теплота и терпкое послевкусие сливаются, становятся частью только что взятого Паоло трезвучия, а оно, в свою очередь, становится туманом. Жёлтым, зашедшим в дом вместе со мной.
Когда мелодия кончается, за инструмент садится высокий и худой парень с впалыми щеками и отчего-то взлохмаченными волосами, которые достают ему до плеч. Вместо нежных переливов он играет что-то надрывное, громко берёт октавы, играет мелодией, заставляя её звучать то глубокими, низкими басами, то плакать, тихой и безнадёжной трелью, то вскрикивать форшлагом. Я закрываю глаза, чувствую, как внутри меня рождается и затихает его боль, его мечта, его надежда, ставшая в этот вечер туманом. Парень в последний раз касается клавиш, как будто благодаря их, заканчивает своё страдание тихим до минором и встаёт. Не говоря ни слова, он подхватывает со стула свою куртку и уходит, но я этого уже не слышу. В воздухе звучит новое переживание, жёлтый туман воплощается с другим лицом и мне остаётся только наблюдать за этим.
…Когда приходит моя очередь садиться за фортепиано, я аккуратно опускаюсь на скрипучий и шаткий стул, касаюсь клавиш, которые ещё помнят тепло моего предшественника, и некоторое время смотрю на своё нечёткое отражение в потрескавшей лакировке чёрного инструмента. В конце концов, вдыхаю тёплый воздух, а может быть жёлтый туман, и начинаю играть. Неторопливая мелодия звучит, проникает сквозь книги и стеллажи на улицу, становится ласковым влажным ветром и падающим листом. Моя жизнь, как и моя способность чувствовать, давно перевалила за половину, в том смысле, что лишилась границ и теперь уже не может быть измерена даже мной самим. Мне уже давно некуда спешить, и я пою об этом, говорю, восклицаю, шепчу. И туманный вечер соглашается со мной, и тихо поёт рядом.

К утру мы с Паоло остались вдвоём. Молча, мы пили чай и слушали дождь, который пришёл в город с рассветом. И я, и он знали – об этом тоже можно сыграть, но на сегодня было достаточно историй и потому фортепиано стояло с закрытой крышкой, а на дверь книжного магазина висела табличка «закрыто».

Аби лежала в ванной и отстранённо рассматривала жёлтый кафель, который запотел от горячего влажного воздуха, заполнившего маленькое помещение. Из-за закрытой двери доносились приглушённые звуки: в комнатке – единственной комнатке в её маленькой квартире на чердаке старого кирпичного дома на окраине Буроса – во всю играла музыка, в случайном порядке звучали любимые композиции Абигаль. Но её это совсем не трогало. Мысленно Аби то и дело возвращалась в дымную, полную неона и ритмов ночь, которая закончилась совсем не так весело, как началась.
Они с Тайлером решили провести время в небольшом, но достаточном многолюдном клубе «Teaser». Знакомая компания, алкоголь, немного травки – Аби хотелось расслабиться, привести в порядок растрёпанные последними месяцами нервы. Сложности с руководителем проекта на работе, болезнь сестры – несмотря на то, что она вышла из отпуска только в середине октября, ей был необходим отдых. И немедленно.
Многое не запомнилось, осталось за дверями клуба в искусственном и горьком дыму, движения в воспоминаниях были смазаны мигающим неоновым светом, слова отдавались в висках обрывками слогов. Но кое-что Абигаль запомнила ясно – как Тайлер размахнулся и ударил её, после чего она сначала пьяно плакала в туалете, прикладывала к горящей скуле смоченную холодной водой ладонь, а затем ушла, стянув с дивана свою сумочку, когда ребята в очередной раз отошли к бару.
Даже сейчас Аби чувствовала, что щека горит, и снова мягко коснулась её прохладными влажными пальцами, при этом она продолжала бездумно изучать взглядом жёлтую кафельную стену. В голове не было ни одной мысли, и Абигаль только вслушивалась в размеренный и тихий шёпот воды.
Она смотрелась в зеркало не только в туалете клуба, но и дома, сразу, как только вернулась. И ей не понравилось то, что она увидела. Дело было даже не покрасневшей коже и постепенно наливающемся синевой фингале. Дело было в глазах, каких-то слишком тусклых и покорных, слишком серых, в них не было ни надежды, ни жизни.
Аби прикрыла глаза. Не хотелось философствовать, не хотелось размышлять, когда именно она начала идти к тому, с чем сейчас осталась один на один, не хотелось искать оправданий. Единственное, что действительно могло помочь – это решение. Свежее, но не потребовавшее бы от неё каких-то резких перемен и стойкости. Решение мягкое, обволакивающее и согревающее, как вода в ванной.
Абигаль вздохнула и запустила пальцы в свои густые русые волосы, мокрые от воды. Что она могла сделать? Бросить работу, собрать вещи и уехать в другой город? Глупо. Тем более что это бы подошло кому-нибудь вроде Мэтта – самого веселого, безбашенного и, одновременно, самого ненадёжного парня в их компании. Для него такой план бы сработал, Аби без труда могла представить, как он собирает самые необходимые вещи в рюкзак и покидает Бурос. К слову, он и сам как-то рассказывал, что так и сделал, оставив позади и родителей, и неоконченное высшее. Но Абигаль – нет, она была не такой.
Ей нравилась новая маленькая квартирка, которую она с таким удовольствием собиралась обставить. Ей было хорошо в Буросе, уютно на его улицах, она хорошо ладила с людьми, которые встречались ей на остановках, ездили каждый день с ней в автобусе или стояли рядом в очередях на кассу. В конце концов, здесь жили родители, с которыми у неё были действительно хорошие дружеские отношения, здесь была родная сестра Эмили, так внезапно заболевшая гепатитом. Нет, Аби не хотела уезжать. Не хотела искать себя где-то в другом месте. Её дом был здесь, а Тайлер оставался всего лишь досадной ошибкой, которую она исправит. Что касается скуки и безжизненности… с этим тоже можно что-то придумать, и прямо сейчас.
Решимость, которая внезапно овладела ей, удивила даже саму Абигаль. Она поднялась на ноги, шагнула из ванны на холодный кафель, хотя вода стекала с неё и заливала пол. Запотевшее зеркало смазано отразило синеву фингала, которая всё явственнее проступала на худом лице, но теперь Аби видела в своих глазах злость. Злость не на кого-то, а на саму себя, что она дала возможность какому-то жалкому, не достойному ни доверия, ни любви Тайлеру, сделать себе больно, что она позволила себе расслабиться, потерять бдительность и интерес почти ко всему, что не заметила, как жизнь вошла в колею обыденности и скуки.
Такое необходимое сейчас решение пришло внезапно. Аби тут же взяла забытые на стиральной машинке острые металлические ножницы и резко провела ладонью по гладкой поверхности зеркала, стёрла осевшую влагу. Не давая себе времени задуматься, она небрежно, почти грубо отмерила волосы до плеч и срезала первую прядь. Затем вторую, третью, с каждым щелчком ножниц как будто бы становясь всё более свободной. Вскоре дело было сделано, и Абигаль придирчиво рассмотрела в зеркале свои угловатые черты, всё ещё мокрые, и оттого тёмные неровно обстриженные пряди, которые теперь не прикрывали её небольшую грудь, и удовлетворённо кивнула. Так ей определённо нравилось больше. Так всё можно было исправить.

А эту историю я дарю моему любимому автору. -Яр-, с днём рождения тебя, будь счастлив, я люблю, когда ты улыбаешься.)

Я приехал домой только на уикэнд. Мне страсть как не хотелось покидать колледж, вообще, я надеялся провести субботу со своей новой девушкой – Тьеррой, а в воскресение у нас в общаге намечался небольшой турнир по популярной среди учеников Бостонского колледжа игрушке, написанной одним из студентов. И это я ещё не брал в расчёт не сделанный вовремя проект по экологии и пару долгов на немецком. С ними-то мне и должна была помочь Тьерра. Вообще, она не в моём вкусе, но после подначек друзей, я махнул на это рукой и пустил дело на самотёк. Нехорошо, конечно, но, честно говоря, мне просто было не до того. Жизнь колледжа увлекала, затягивала, всё больше разжигала меня, наверное, мама почувствовала это. Её настоятельные просьбы приехать домой повидаться, в конце концов, вынудили меня согласиться. Тем более что на следующих выходных я собирался праздновать Хеллоуин, а не сидеть дома.
- Мэтти!
Вообще, я жил в Бруклине, так что, прежде чем увидеть радостно улыбающихся родителей, мне пришлось порядочно потрястись в автобусе, чьи неудобные сидения я не любил с детства. Я кое-как спрыгнул на землю, потянулся и зевнул. Мне пришлось автоматически закинуть нетяжёлую сумку на плечо, а дальше меня завертело, закрутило в круговерти толпы встречающих, радостных маминых причитаниях, вопросах отца. Пока мы шли к машине, я успел отметить, что всего за неполных два месяца совершенно отвык от родителей, однако, возвращение домой мне по-своему нравилось. Особенно при том, что в кармане крутки уже лежал обратный билет на вечер воскресения. Всего-то и надо было провести дома одну ночь.

Прослушать или скачать Placebo Hold On To Me бесплатно на Простоплеер

It is a journey into the unknown which shall lead us ever closer to home.

Этот парень следил за мной, я был в этом уверен. Последние пару месяцев я видел его везде, даже там, где его определённо не могло быть. Впервые я заметил паренька в баре, где в последний год полюбил отдыхать пятничными вечерами. Затем я встречал его там ещё, наверное, пару раз. Плюс новичок, за которым мне было сказано приглядывать на работе, совершенно точно носил похожую куртку, и даже делал это так же – никогда не застёгивая. Силуэт парня чудился мне в переходах метро и на автобусной остановке. Пару раз я кидался останавливать совершенно незнакомых людей на улицах, просто потому что мне казалось, что это он. А несколько дней назад у моего подъезда стоял и курил молодой человек, точь в точь похожий на него, но оказавшийся моим соседом со второго этажа.
Все эти совпадения наслаивались друг на друга, и я чувствовал, как постепенно выхожу из себя, теряю те жалкие остатки самообладания, которые остались у меня после двух разводов и последней подружки. Я хотел спокойно спать, есть, пить в барах, а не искать глазами кого-то, чьего номера даже не было в моём телефонной книжке.
Я был достаточно раздражён этими и другими мыслями, когда толкнул подъездную дверь и хотел было сунуть ключи в карман, но замер, вцепившись взглядом в тёмный силуэт, опять вставший передо мной. На этот раз парень стоял у телефонной будки и спокойно, даже как-то безразлично, курил, глядя в сторону. Затем он повернулся и увидел меня, и я сразу понял, что он тоже злится. Как ни странно, это меня даже успокоило: я по натуре вообще человек спокойный и мирный. Если этому парню было что-то от меня нужно, то нам пора уже прояснить это недоразумение.
Я направился прямо к своему преследователю, но не успел даже сказать обычное «чем могу помочь», когда он немного хрипло, немного зло спросил:
- Явился?
От удивления мне не удалось ответить что-то внятное.
- Простите?
- А, ну да, ну да, снова всё это дерьмо. Ты не знаешь меня, я впервые вижу тебя… - он с деланным спокойствием бросил сигарету на асфальт, а затем грубо схватил меня за воротник пальто и впечатал в стену. – Сколько можно, Эйли? Я устал, я уже пересёк черту и не хочу больше играть в глупые игры, так какого чёрта я здесь делаю? Какого чёрта я всё равно нахожу тебя? – он продолжал зло шептать это мне на ухо, и, казалось, его совершенно не волновало, что я ничего не понимал и замер, боясь сопротивляться. – Оставь меня в покое, Эйл. Хочешь чего-то – ищи меня сам, - сказав это, он резко отступил и быстрым шагом пошёл вниз по улице.
Я смотрел ему вслед и не мог поверить такой удаче – этот псих мало того что отпустил меня, так ещё и решил убраться из моей жизни! Но что-то во мне противилось этому, болело, подталкивало идти следом, и я, пожалуй, сам не понимая, что делаю, почти побежал за ним.
- Эй! – крикнул я, когда увидел, что парень собирается свернуть на перекрёстке. – Эй, подождите!
В этот поздний час кроме нас двоих на улице никого не оказалось, наверное, поэтому он не проигнорировал мои крики.
- Чего тебе? – он неохотно повернулся и теперь смотрел на меня, хмурый и раздосадованный то ли тем, что я догнал его, то ли чем-то ещё.
Только теперь я разглядел, насколько молодое у него лицо. Пожалуй, ему можно было с лёгкостью дать на десять лет меньше, чем мне. Худой, злой, одетый не по погоде, с обритыми по последней моде висками – он был совсем не из тех, кто мне нравился, но внезапно я почувствовал, что меня влечёт к нему, и сам ужаснулся этому.
- Послушайте, я не знаю, кем вы меня называли, я – Тайлер. Давайте пройдём ещё несколько кварталов, и я угощу вас тёмным пивом в том маленьком баре, который, как я заметил, вам тоже нравится. Не знаю почему, но в последние месяцы я всё время вас вижу, и это ужасно раздражает. А тут оказывается, что вы меня откуда-то знаете, и я бы хотел разобраться…
Я нёс невероятную чепуху и сам понимал это. Вместо нормальных слов на языке отчего-то вертелись все худшие образчики моей многословной вежливости, и я, путаясь, сбиваясь, уговаривал его выпить со мной, рассказать мне о чём-то якобы важном… хотя на самом деле я просто не хотел, чтобы он ушёл. В его глазах было что-то особенное. Странно, но я действительно чувствовал, что знаю его. Знаю лучше, чем любого из своих недалёких приятелей, с которыми вожусь со школы. Так что, когда он оборвал мои бормотания хриплым смехом, в котором теперь не было злости, я почти выдохнул от облегчения.
- Ладно, Тайлер, давай выпьем. Только перестань выкать, в конце концов, ты здесь старший, - парень потёр ладони и дохнул на пальцы, согревая их. – Ты чертовски долго сидел дома, - неодобрительно проворчал он, а затем вытащил сигарету, прикурил её и с наслаждением затянулся. – Будешь?
И я, впервые со дня окончания университета, затянулся и, конечно, тут же закашлялся.
- Чёрт, Эйли… - он забрал сигарету обратно и, посмеиваясь, затянулся ещё. - Пошли, научу тебя курить в следующий раз.
Мне ничего не оставалось, кроме как двинуться следом за ним по тёмной улице, и почти сразу же я понял, что, скорее всего, этим вечером вместо ответов получу целый ворох новых вопросов, с которыми придётся что-то делать. Что-то менять, что-то решать… я взъерошил волосы и ещё раз кашлянул. Неприятный резкий вкус никотина стоял поперёк горла. И всё-таки с ним было лучше, чем без него.

Чёрный ворон громко каркнул и взлетел прямо у Рат-ура из-под ног. Шорох крыльев, будто крупа по полу, рассыпался по тёмной плоской улице, сходящейся в перспективе церковью, и затих. Рат-ур поправил на поясе меч, поднял факел выше и оглянулся назад, на город.

В городе было тихо и темно, лишь пара окон на площади Лаврентия ещё светились тусклыми огнями, но страж Тир-лора знал – этот мир умирает. Все, кто решились оставить свою двумерную жизнь тростам и одноргалам, все, кто могли уйти – ушли. Ушли давно и не побоялись встретиться с третьим измерением, не испугались изменить свой уклад и себя, научились заново видеть высоту, ширину и длину, ходить, перемещаться в пространстве, смотреть под другим углом. Конечно, поначалу было страшно, но сейчас бояться было уже нечего. Города с высокими небоскрёбами, свет прожекторов в ночном небе, такой яркий, что даже звёзд уже было не разглядеть, шум магистралей, движение, не замирающее ни с приходом ночи, ни перед рассветом, в тот час, когда мир сковывает самой первобытной тишиной и холодом, настолько пронзительным, что не вдохнуть полной грудью, как ни пытайся…

Рат-ур отвернулся и пошёл по улице дальше, поднимаясь всё выше, оглашая умирающий город последним призывом. Сегодня он, страж, вернулся, чтобы в последний раз позвать всех, кто готов следовать, чтобы увести передумавших, испуганных, нищих, голодных, оборванных, обрекающих себя на вечную двумерную тюрьму людей за собой. Голос Рат-ура отражался о рушащиеся каменные стены, звенел в разбитых окнах, проникал в тёмные дома сквозь висящие на вывернутых петлях двери.

- Каждый, - громко и тяжело произносил страж, с каждым шагом всё сильнее приближаясь к выходу из города, -  каждый, кто пойдёт следом, будет свободен и накормлен, каждому будет дана крыша и право, равное праву любого другого. Спасите себя, жители Лауренца, сегодня ворота Тир-Лора будут закрыты навеки.

Тир-Лор – «дорога удачи», так прозвали каменный проход в другой мир первые люди. Когда же он успел стать «дорогой страха»? Рат-ур знал имена тех, кто ждали его у перехода с другой стороны. Они, перешедшие годы и годы назад, не переставали надеяться, что кто-то из их друзей или родных всё-таки придёт, внемлет гласу и последует за стражем по каменному тоннелю. Но такое случалось редко. Оставшиеся  - умирали, сходили с ума, но не шли.

Вот уже за поворотом показались ворота города, а Рат-ур так и не увидел ни одного человека, хотя слышал их шёпот в домах у дороги, различал тихие слова песен из подворотни около Лютневого базара, улавливал отдалённый смех, разносившийся в умирающем городе звоном. Но последний круг из отведённых трёхсот шестидесяти пяти был сделал. Пора было уходить.

Кто-то выбежал на дорогу позади него, и страж обернулся, инстинктивно касаясь пальцами эфеса меча, но безумная старая женщина с растрёпанными волосами, лишь мельком взглянула на него, а затем бросилась куда-то в сторону, бормоча себе под нос что-то неразборчивое, почти не похожее на людскую речь.

- Эйли крап ли оргал брок, Эйли, Эйли...

Ругательства старого наречия мешались с междометьями, и Рат-ур покачал головой. Как бы ему не хотелось спасти каждого жителя этого города, все имели право выбрать, а он не был ни Создателем, ни небесным художником, ни пророком с серебряным горлом и вложенным в уста цветком лотоса или сакуры, чтобы мочь изменять уже написанное в людских сердцах. Как страж Тир-Лора он мог только просить и спрашивать. Но ни первое, ни второе не могло помочь сегодня.

Внезапный холодный ветер, последнее дыхание этого мира, ударил Рат-уру в лицо, играя с огнём и жаром факела, почти разбиваясь о него, и страж поспешил повернуться к ледяному порыву спиной. Ветер толкал его, будто выпроваживая из города и запрещая возвращаться, зло свистел, поднимал с мостовой пыль и пепел, не прибитые дождём, и стражу не оставалось ничего иного, кроме как выйти за ворота и поспешить к Тир-Лору. Рат-ур перепрыгивал через ступеньки старой лестницы, которая взбиралась на пологий холм, сжимал в пальцах факел и совершенно не смотрел вперёд. И когда перед ним возникла невысокая фигура в бесформенном старом пальто, он резко замер на месте, опуская факел и вглядываясь в неё.

Худенькая девочка с перемазанным копотью лицом испуганно смотрела на стража, который возвышался над ней почти вдвое. Рат-ур различил, что она сжимает в пальцах детский альбом для рисования и несколько кисточек.

- Я… хочу рисовать, - тихий голос звучал уверенно, и страж опустился на одно колено, мягко принимая альбом из её рук и разглядывая плоские двумерные картинки, неумело раскрашенные блёклой акварельной краской. И всё же в них была жизнь, больше жизни, чем во всём умирающем Лауренце.

- Хорошо.

Страж улыбнулся и поднялся, протягивая девочке руку и мягко ведя её за собой в сияющий светом проход Тир-Лора.