Все чашки с субботы на воскресенье...
Я жду, как последних надежд на чудо.
Скупое-горькое избавленье
Нам будет холодно, мерзко, туго.

Что точкой будет - не отвертеться.
Нам можно такую же ставить смело.
Земля в снежинки спешит одеться...
А лето словно уже приелось.

Холодный кофе остынет в кружке...
Читая ленту твоих посланий...
Не позвонить, не сказать подружке...
Не будет вороха обещаний.

Я не хочу. Да и ты не хочешь.
Как есть - пусть будет как оно будет.
С покровом холодно-ясной ночи
Мы никого. Никогда. Не забудем.

Не будет точки. Я не поставлю.
Я троеточием жить останусь...
На строчках синих - вновь обезглавлен...
И все сожгу... все, что мной осталось...

О флаге... исторические сводки.

Читать далее

И, для сравнения, Гимн... (всем Хеллсиновцем - знать наизусть... или крови лишу... на три месяца)

God save the Queen. (анг)

Читать далее

Неофициальный гимн - "Правь, Британия"

Читать далее

Настроение сейчас - Long live Queen!...

Дороги схожены. По стеклам босиком...
В обмотках из погибших междумирий...
Рисунок фонарей, деревьев сок...
И сходятся окраины к квартире.

Я здесь живу. Туманная зима
На этот год мне обещает солнце.
Но только сон - и только тишина...
И лунный свет скользит в мое оконце.

Стучится дождь и шелестит листва,
Сменяются друг другом поры года.
Но все одно... и даже ты - одна...
И для меня - родная и от рода.

Одна душа - одна на нас с тобой,
Но и для всех. Со всеми ты - едина.
Твоей я наслаждаюсь сединой,
Пока не заблестят мои седины.

Но и тогда я буду о тебе
Лелеять чувство, сходное с любовью...
И ветку клена - дань твоей листве -
Под ночи класть к кровати изголовью.

О, Англия, навеки мы - с тобой,
Защитники и слуги нашей крови.
Подернуты осенней пеленой
Все улицы сплетаются и снова

Дороги сходятся. Иначе и нельзя.
Очаг моей любви - в душе беспечной.
Ты - Родина. И Родина - моя.
Навек... и навсегда... и бесконечно.

Интегра
Integra - Lat. - "всё", "вся", букв.

Igne Natura Renovatur Integra (лат.)- Огнем природа обновится (рус.) ключевые слова, I.N.R.I. (Девиз Розенкройцеров. первый же вариант, тот, что был начертан на кресте Иешуа, был: Iesus Nazarenus Rex Iudæоrum)

Integrant -неотъемлемая часть, Integer (лат) - целое.

Вот откуда пошло ее имя, видимо, взятое Хирано с умышленной целью сделать из нее не столько Интеграл (правду говорит Кирст), сколько подобие веры, точнее, ее вместилища, неотъемлимой частью всего его "Хеллсинга", если можно так выразиться (простите, на пафос потянуло), которое есть "всё"... хотя бы для некоторых.


Орден Розы и Креста
«Название «розенкрейц» – образовалось из двух слов: Rose и Kreuz, т.е. роза и крест. Эти символы красовались на фамильных гербах как европейских рыцарей, так и известных немецких теологов – Мартина Лютера и Иоганна Андреа.

В 16. веке теолог из Тюбингена Иоган Валентин Андреа, питавший особый интерес ко всякого рода тайным обществам, описал братство Розенкрейцеров, основателем которого провозгласил некоего Христиана или Кристиана Розенкройца. Кристиан, как рассказывает легенда, родился в Германии в конце 14 века, учился в монастырской школе, где вскоре проявил незаурядные способности, затем много странствовал, овладел искусством врачевания, а затем и магии. Ему удалось прочитать так называемую «Книгу Мистики», в которой были собраны все самые недосягаемые таинства мира и человечества. Вернувшись в Европу он попытался поделиться своими знаниями, но столкнулся с непониманием окружающих. Мечтая о преобразовании общества, Кристиан решил организовать тайное братство, которое вскоре насчитывало около сотни «братьев». Их основной задачей было – безвозмездно лечить людей, хранить свои знания и свою принадлежность к братству в тайне и обязательно передавать их своему преемнику.

Когда умер прославленный реформатор Кристиан Розенкройц неизвестно. Но веком спустя была обнаружена его могила, «украшенная» всевозможными таинственными знаками. Итак, в 16. веке мир узнал о тайном братстве Розенкрейцеров из скорее сатирических языком написанных записок Иоганна Андреа, которые, однако, вызвали и вызывают по сей день неугасающий интерес к засекреченным таинствам. В истории братства выделяются три основные группировки.

Так называемые «старые Розенкрейцеры» занимались, как уже было сказано выше, врачеванием, алхимией и поисками заветного Философский камень.

Розенкрейцеры Золота ориентировались на орден Иезуитов и были тесно связаны с католической церковью. Братство рекрутировало бывших массонов, которые также, как у массонов, должны были пройти девять ступеней. Высшая из них называлась Магистр Маг. В отличии от массонов. свою деятельность братья держали в строжайшей тайне. Розенкрейцеры стремились к политической власти, пытались изобрести метод получения золота и искали Философский камень. Братство Розенкрейцеров Золота представляло собой некую смесь христианской мистики, Каббалы, магии и алхимии. Наиболее известным стало братство, когда в него вступил император Вильгельм II. Из-за политических распрей и борьбы за власть братство, однако, просуществовало недолго.

Третья группа – Старый мистический орден розы и креста (по-немецки сокращённо AMORC) – ориентируется на старых Розенкрейцеров и существует по сей день. Центр немецкого братства находится сегодня в Баден-Бадене. По своей структуре орден напоминает массонов: различные ступени лож подчиняются друг другу. Главная цель братства – найти свой собственный путь к Всевышнему. При этом основная роль отводится мистике. Розенкрейцеры утверждают, что мистик – человек, который пытается мобилизовать свой внутренний потенциал и получить тем самым доступ к тому высшему, божественному, которое глубоко спрятано в каждом из нас. Члены братства называют себя студентами и изучают всевозможные науки и учения. Такие как: учение о реинкарнации, законы кармы, медитацию, визуализацию, имагинацию, учение о четырёх элементах, самолечение, высшую астрологию, эзотерическое таро и многое другое.

Стать членом братства может каждый желающий, независимо от национальной, религиозной и общественное принадлежности. Обучение происходит заочно, за определённую плату.

Кроме этих трёх групп, существуют и другие, небольшие группы. Причём, каждая из них настаивает на праве, быть единственно правильным и настоящим братством Розенкрейцеров. Адрес в интернете: A.M.O.R.C. international htpp://amorc.org/»

А еще я не умею рисовать ни в Шопе ни в Пэйнте... так что прошу отнестись с пониманием и долей иронии к моей мазне... ^V^

Где же ты, князь?
Под серебряными небесами скрыт твой лик, твой плащ укрывает тебя от света плотным маревом. Суровый взгляд зеленых глаз пронзает тьму…
Кто же ты, князь?
Статный силуэт, изящные одежды… легкая трость касается земли, усыпанной грань к грани уложенными камнями. Мостовая принимает тебя, гонит вперед, чуть пружинистым и неспешным шагом. Небо нависло над Лондоном…
Смотри в него, князь…
Оно глубже самых ненавистных глаз – глаз прошлого. Оно вмещает в себя оплот веры человеческой – Бога.
Того, кого ты отринул…

Взгляд – глаза в глаза. Еще один день, один серый день…
Она надевает пальто и медленно застегивает каждую пуговицу. Сжимая в пальцах перчатки, выходит, пешком, не спеша, вдоль Темзы… осенний ветер близится к зиме – холодный, острый, как лезвие ножа, прошедшееся по руке. Он рвет одежды и наслаждается своим могуществом, но, стихая, становится более ласковым, чем рассветные лучи. Спрятав руки в перчатки, Леди улыбнулась своим мыслям, становясь на берегу реки… волны набегали и отставали друг от друга, вылизывая до блеска каменные «бортики» ограждений.
Над Биг Беном замерло сизо-алое облако, осторожно касаясь циферблата и стрелок тонким хвостом, словно хотело слизать капли дождя, застывшие на часах. Сквозь облака блеснуло солнце и заиграло, по странному закону случайностей согревая Лондон своим теплом, похожим, скорее, на весеннее, чем на вестника надвигающейся зимы…
Последняя из рода Хеллсинг расстегнула пальто и оперлась о перила, закрывая руками лицо. Пальцы скользнули под очки и чуть надавили на веки. Перед глазами поплыли круги, все потемнело, но лишь на то самое мгновение, которого ему было более чем достаточно.
На узкое женское плечо легла широкая ладонь в белой перчатке…
Молчание, все и без того ясно.
Сколько лет, сколько зим. Безудержно-светлые моменты и туманные недоговорки. Действия вопреки. Сколько оставшихся за спиной взглядов, так и не брошенных друг другу, как подачки – волкам. Или брошенных, но именно – волкам, потому что волки подачек не берут.
Повинуясь своим нестройным мыслям, Леди взялась за предложенную руку и пара медленно пошла вдоль Темзы, направляясь в старый, никем, казалось, не изведанный парк. Еще издали его силуэт манил тускло мерцающими фонарями, но это долгое ожидание было томительнее и прекрасней любых попыток ускорить события. В какой-то мере, можно сказать, Интегра любила оттягивать моменты. Такой же театрал… и любитель эффектов.

Словно преданная собака, тьма льнула к его ногам, вылизывая до блеска отполированные ботинки, отряхивая от грязи идеально выглаженные брюки. Верх утонченности, идеальные манеры… но только до тех пор, пока рядом с ним – Хозяйка. Леди.
Улыбка, которой место в сердце, скользнула к губам на мгновение, выдавая великую тайну чувств, но вновь скрылась за маской обыденности, словно этому лондонскому денди, сошедшему с книжных страниц начала двадцатого века, уже слишком наскучила окружавшая его жизнь. Казалось, эти машины, эти здания, яркий свет реклам, от которого он стремился скрыться в темных аллеях парков и роскошных залах театров, уже вызывали явное желание убить.
Каждый взгляд, каждое движение – выверены до миллиметра, до тончайших намеков, но сейчас это было не нужно. Они шли по аллеям, по узким дорогам, и свет, льющийся из ажурных голов фонарей, не касался стройных высоких фигур. Одиночество пополам с единством делили их судьбы, делили шорох их шагов и шелест одежды, соединяя те секунды, за которые можно было умереть и родиться заново, за которые можно было… полюбить.
Леди была на удивление спокойна, она даже не смотрела на Вампира, отдавая должное своему викторианскому воспитанию. Вампир же не смотрел на девушку – к чему все это, если можешь по одному биению сердца подслушать самые тайные эмоции? Ни к чему… словно пьяный, он шел рядом с Интегрой. Владиславу казалось, что он снова жив, снова, не отринув Господа, лицезреет пред собой одно из его чудес – венец творения – жизнь, ощущает ее биение рядом с собой, но это была всего-навсего иллюзия, которой он сам желал. Фонари светом касались их одежды и тут же испуганно отскакивали во мрак, словно их и не было вовсе… только иллюзия темных оттенков радуги, из которых состоял мир, была почти настоящей. Кроме этой ночи не было ничего.
Впереди сверкали яркие улицы Лондона, которые обязательно приведут их сегодня к волшебству музыки и вдохновения… любитель театральных эффектов, своеобразный кукловод, взмахнул рукой и напел пару строк из предстоящей оперы… Леди благосклонно улыбнулась…
Казалось, сегодня сказка, которую она так желала в детстве, воскресает…

Певица была прекрасна. Тонкая, лебединая шея с нежным узором полнокровных вен, пышная грудь, осиная талия… словно соткана из нот, она исполняла свою партию, закрыв глаза… Вампир и леди Хеллсинг не отрывали взгляда от сцены до самого конца…
А вокруг их окружало великолепие бриллиантов, роскошь одежд, шелест голосов, столь тихих, что, казалось, это ветер играет занавесками. Высшее общество, в котором порой меньше высоты, нежели в самом нижайшем из вояк, собралось здесь, чтобы маслеными глазами пожирать украшения друг друга, обсуждать чью-то жизнь… и забывать про организацию «Хеллсинг», как им и было приказано…

Зал опустел в один миг, но они вдвоем выходили из «Глобуса» последними. Вампир учтиво предложил Леди свою руку… она приняла ее, осторожно положив ладонь. Ночь опустилась на яркий город, люди сновали рядом, мешая плавному течению времени, люди торопили время. Но, не поддаваясь на провокации дел, двое шли по мостовой сворачивая в парк навстречу своим уже знакомым фонарям. На устах леди Хеллсинг играла почти счастливая улыбка, словно она вернулась в глубокое детство, когда чувствуешь себя легкой и защищенной от бед, когда ты не задумываешься над тем, что будет дальше и просто, как Ассоль, ждешь своего принца на черном коне.
Ладонь вампира ненавязчиво накрыла ладонь Интегры, согревая и пряча от промозглого вечера, скрывая от жадного тумана, который так и норовил поцеловать тонкие длинные пальцы. Алукард… Владислав никогда и никому не позволит целовать ее пальцы.
Девушка ответила легким прикосновением к его ладони, словно пожелав сжать сильнее, но тут же одумавшись. Пусть его руки были холодны – что мог значить этот холод?.. почти все. Этот холод был с ней всегда и не давал почувствовать себя одинокой. Интегра была благодарна ему за все… просто за то, что он был, есть и останется, такой спокойный и защищающий – рядом с ней.
Темная аллея, словно дверь, захлопнулась позади густым и вязким туманом, привычным для этих деревьев. Пара остановилась, вглядываясь в выглянувшее на секунду… ночное небо. Полностью усыпанное звездами, оно не принимало облаков, только старалось казаться лучше, чем есть, зажигая новые и новые огни, мягкие и яркие одновременно. Интегра не сдержала вздох восхищения, задирая подбородок, как маленькая девочка, которая соизволила выглянуть из закостенелой викторианской души. Ясные серо-голубые глаза блестели, как раньше, когда девушка так не замыкалась в себе и своих делах…
Паучьи пальцы вампира скользнули к ее подбородку и повернули ее голову к себе – ему так хотелось посмотреть в счастливые глаза… сэр Хеллсинг нахмурился и резко изменился, словно надевая маску.
- Не прячься… Интегра…
Мягкий бархатный голос не был насмешлив, как обычно, но ласков и спокоен. Слушая его, Леди чувствовала свою усталость и усталость вампира, будто бы могла ощущать Вечность, давящую на плечи немым грузом отчаяния и пустоты. Её ладонь протестующе легла на запястье Алукарда, но он поступил иначе – скользнув пальцами к ее ладони, Высший освободил руку от перчатки и осторожно коснулся замерзающей кожи пальцами… взяв ее руку в свою, Король Нежити преклонил колено, пал ниц, резко, как подбитая птица падала бы в объятия вереска, закрывая глаза и прижимая ее ладонь к щеке, трепетно и осторожно…
Только намек, намек на желание поцеловать ее кожу, мелькнул в этом прикосновении… он почти касался губами внутренней стороны ладони, наслаждаясь теплом изящных рук, человеческим теплом, яростью бегущей по венам и артериям крови…
Интегра стояла перед ним, не в силах вымолвить ни слова, ее пальцы робко раскрылись, словно цветок, обретя силу и власть над собой (над собой ли?) и сплелись с черными, словно ночь, волосами… Алукард не открыл глаза, не ответил. Странно было понимать и не ощущать дыхания на своем запястье, странно было чувствовать опасность голодного вампира, но и его нежность. Почти трепетно, почти исступленно Владислав сжал ее руку…
Короткий вскрик, тихий, неслышный, но он уже прижимается лбом к животу Хозяйки, обвив ее талию руками… и не улыбаясь… улыбка сама покинула его губы. Улыбка разорвала его сердце ехидным блеском своей вечности… сколько еще оставалось прожить?
В этом мире, в его родной земле, ходило поверье… что, если любящая женщина убьет Вечного, он сможет прожить одну человеческую жизнь… взамен на вечные муки в Аду… но ради…
- Я умру за тебя… - Тихий шепот…
Она не переспрашивает…
Леди не желает знать, что говорит вампир… в ней борется столько чувств, столько жизней, которым только и нужно, что уничтожить ее уверенность. Но, вопреки всему, она смыкает за его затылком свои ладони…
И назавтра – все как всегда…
Тот же чай с молоком, тот же завтрак. Та же язвительность. Чтобы признать что-то нужно столько сил…
И назавтра – все как вчера…
Та же луна… те же воспоминания, но и молчание – то же.
Туман скроет их сейчас… но он не убережет их от выбора – единственного и последнего. Который когда-нибудь придется сделать… маленькая девочка и покорившийся Вечный…
Вечных не бывает…
Говорят, что если любящая женщина убьет вампира……
И назавтра – уже не иначе…

Жадно дышали облака, касаясь легкого тумана, нависшего над городом. Ласковые лучи солнца последним вздохом мелькали в небесах и таяли где-то за горизонтом, целуя землю. Целую вечность стояла земля немецкая неспокойно, наслаждаясь предвкушениями войны и песню напившейся кровью стали. И простоит еще одну Вечность…

Всю свою жизнь разбирать чужие бумаги, чужие воспоминания, чужие жизни, сортировать по коробочкам, по полочкам, подклеивать имена, даты, цифры, дорисовывать каллиграфическим почерком буквы, «подсказывать» справкам, куда им нужно лечь, чтобы не нарушить хронологию…
Документы, диагнозы, результаты исследований, все это обрушилось на нее в один день – такой же, как и все, разве что, чуть более подслеповатый. Протирая очки, она не заметила, как уснула в своей же кровати, среди своих же бумаг. И, проснувшись, окунулась в пространство выбора – трибунал и смерть или… или.
Самодовольная улыбка полного человека, которого именовали Майором… солдаты держат ее под руки – чтобы было спокойнее? Озираясь со смешением чувств – изумление, интерес, – она шла, спокойно, не торопясь, так, как ее заставляли идти в сторону, ведущую ОТ трибунала и смерти…

- «Волшебный стрелок», значит? Действительно, демоническая сила… но запомни как следует, обер-лейтенант…
- Да, сэр?
- Знаешь ли ты, чем оканчивается «Волшебный стрелок»? В конце оперы Самиель, демон-охотник, с которым играл Каспар, утащил его в Ад, а тело было сброшено в пропасть… Если ты разыгрываешь из себя призрака, то сам когда-нибудь станешь им. Помни, обер-лейтенант… и перед тобой тоже появится Самиель, демон-охотник…

Обер-лейтенант поправила очки и вздохнула, поджимая под себя ноги. Эти слова не выходили у нее из головы… и то, с какой интонацией они были сказаны, словно ставило ее перед небольшим выбором – победа или смерть. Что-то похожее было и в их девизе… но не было столь предрешено. Обер-лейтенант Рип Ван Винкль резко поднялась на ноги и, решительно распустив косы, ушла в сияющий галогенными лампочками коридор. Мушкет, словно талисман, крепко сжимали хрупкие девичьи пальцы…

Легкие волны отражали звезды, мерцающие где-то в самой вышине поднебесья, но так близко, что, казалось, сбить их пулей не составит труда. Или прикоснуться самыми кончиками пальцев, чтобы не обожгли или – не дай Господь – погасли. Привкус победы… пропал. С первыми ревущими звуками падающего самолета, с первой паникой… единственным, кто здесь еще не терял себя, своей воли и смелости, была обер-лейтенант Рип Ван Винкль, но так казалось только на первый взгляд. Страх разъедал ее изнутри, заставляя трястись ладони и все, что ее окружало – валиться из рук. Страх заставил ее закричать: «ОН ЗДЕСЬ!» и, высыпав порох в пороховницы мушкета, выстрелить…
SR-17 стремительно падал в четко, словно цель, нарисованную свастику… если бы ее не было здесь, Рип Ван Винкль обязательно посмеялась бы над каламбуром… но вместо насмешек над собственной судьбой, она сжалась в маленький и кроткий комок, обнимая свое оружие… вода из глаз (как она могла поверить себе? Обер-лейтенанты не плачут…) ручьем стекала к подбородку, неприятно щекоча кожу. Обер-лейтенант, растеряв остатки мужества с последней смертью одного из солдат, размазывала слезы по щекам, не задумываясь ни над сопротивлением, ни над бегством…
Из ниоткуда взявшийся ветер трепал ее волосы, рвал одежду, но так же быстро и стих, словно ничего и не было…
Зазвонил канонадой будильник и тут же смолк… хруст пластика под лакированным сапогом отдавался хрустом костей… тяжелые шаги, казалось, готовы были растоптать ее, унизить, вбить в землю очередным крестом собственного самолюбия. Жалкая девочка, неужели ты такая? Съежившись, как ребенок, твердишь одно имя, от которого ты же и понесешь наказание. Самолично избрав свой путь, неужели ты не захочешь пройти его до конца? Во имя Рейха, обер-лейтенант… во имя Рейха. И нашей священной тысячелетней войны…
- Самиель… Самиель… Самиель… х… хх…ны…
Ты плачешь, девочка… вставай… борись со своим страхом… во имя германской империи!
- Мои пули не пощадят никого! – Крик не отчаяния, но уверенности в себе, уверенности в победе. Они никогда не промахивались, твои Волшебные Пули…
Обер-лейтенант Рип Ван Винкль нацелила мушкет на темную фигуру, окруженную адским пламенем, и спустила курок…
- Падай… падай… падай и умри!
Тьма ночи окутывала густотой фиолетовых оттенков, когда черный теряет свою силу и лишь дополняет. Его кожа рвалась под напором волшебного оружия, несущего смерть всякому, кого изберет Стрелок. Рип Ван Винкль с победным блеском в глазах окидывала скорчившуюся фигуру взглядом…
- Ты попалась…
И только испуг… словно в тумане, она не рвалась. Хлесткий удар кулаком по лицу, падение, боль, страх… страх, который съедает изнутри, заставляет сердце трепетать и вырываться из груди. Горло сдавили стальные пальцы, заставляя разрываться легкие, но один рывок ее Демона – и мушкет (ее же оружие – какая насмешка!) пронзил девичьи, хрупкие ребра, крепко вбиваясь в стену. Железный привкус на языке был острее и больнее любых кинжалов, но обер-лейтенант не стала кричать… даже тогда, когда зубы Демона впивались в ее глотку, разрывая мясо и вены, мечтая испить ее до дна и забрать себе – душу и тело.
Пустота… пустота… пустота… она падала… или забывалась во мраке… Демон поправил хватку… и еще один приступ боли…

…заставил ее проснуться… в холодном поту обер-лейтенант вскочила с кровати, прижимая руки к груди, унимая бешено колотящееся сердце…
- Я не верю в сны! Не верю! – Прокричала она.
Вроде бы, стало легче…
Почти прижавшись к высокому подоконнику, Рип Ван Винкль простояла всю ночь, глядя на луну… и заснула только под утро, что-то прошептав, словно бы в забытьи…

- Я… я правда буду сильной! – Маленькая девочка стояла, вытянувшись в струнку перед учителем. – И когда-нибудь вы все, все! Вы все будете вспоминать обо мне! И никогда! – Толстые косы цвета воронова крыла взметнулись в воздух вместе с ее гневным и смешным прыжком. – Никогда не сможете сказать мне «кляйне фройляйн»!!
В слезах, оскорбленная и обиженная девочка весь день пряталась под лестницей музыкальной школы, вытирая со щек слезы…
- Я буду солдатом… я смогу… я буду солдатом…
Размазывая соленые капли по щекам и ладоням, эта девочка верила в свои слова… ведь она так боялась учить эту оперу… и ничто не могло заставить ее передумать. Она будет солдатом, ее будут уважать… с ней будут считаться… и никогда, никогда она не будет верить во сны и в Демонов по имени Самиель…

Пушистые ушки, насмешливый взгляд… все так гордо смотрят на погибель собственного товарища… такие гордые, вычурные слова…
- Пока, Рип Ван…

Война. Война. Дайте мне сражений и битвы, дайте мне крови и стонов, криков, рождающих Хаос…
Только тьма, только ночь, только вы, мои обожаемые враги! Только мы с вами – вместе и на одном поле, нет, на одной сцене – будем разыгрывать свою партию! Мою партию… я сам прописал вам роли… никто не хочет заглянуть в сценарий? Никто? Что ж… это даже мило. Пусть игра будет Игрой. Миллениум победит. Или насладится вашим поражением, что уже немаловажно. Каждый шахматный ход, каждая шахматная фигурка на клетчатом полу. Правда ли, Интегра, что пол у тебя в кабинете в черно-белую клетку? Это меня радует. Ты уже поняла все мои мысли, но отказываешься признать их, потому что мы – похожи. Ох, не врите, фройляйн… мы – как единое целое. Сотканы из Света и Тьмы. У тебя – Алукард, воплощение мощи и силы, могущества, бессмертия; у меня – Letz Batallion, воплощение достижений Рейха, наших многолетних опытов. Неужели мы не похожи?
Не ври себе, моя дорогая… наши создания уравновешивают друг друга в этой упоительной партии. Дивизиона «Искариот» больше нет, от него осталась жалкая кучка римского пепла вперемежку с пеплом моих бойцов. Это даже интересно – с одной стороны. «Прах к праху», так ли говорил падре Андерсон? Ах, этот Божий угодник, что еще мог сказать этот бессердечный и, увы, бескровный Воитель Господень в своей жизни, кроме как «Аминь»? Только несколько колкостей.
К несчастию (или к радости?) он оказался слишком неудачливым тактиком и чересчур ярым фанатиком…
Что ж, я жду…
Принесите-ка мне какао…

Как я ждал от вас этих слов, майн фройляйн… нет, мой драгоценный враг… я устыжусь назвать тебя «фройляйн»… Интегра Файрбрук Уингейтс Уингейси Хеллсинг, глава Организации «Хеллсинг», в составе которого осталось лишь трое… твой предсмертный хрип грозит обернуться моим воплем, но ради одной-единственной цели я рискну поступиться полувековой работой.
Согласись, мой враг, мы – достойные игроки. За столь короткий срок почти что поставить в угол вас, юные мои противники. Девочка, я в восторге… прости, забыл. Так бывает, - зарекаешься, и забываешь. Что ж, все мы переживаем такие моменты, прости слабость старику…
Ах, знаю, ты не любишь наглых усмешек…
А как тебе Уолтер? Самая достойная работа Миллениума, тебе так не кажется? Лично мне он привлекателен своей подлостью. Предать девочку, которую растил с самых юных ее лет, ах… мое сердце трепещет. Какой спектакль. Здесь все, словно во сне, правда?
Мы постарались на славу.

Бывает ли мне жалко подчиненных?
Ах, враг мой, бывает ли драматургу жалко исписанных листов?...
Нет, что ты. Они приходят, добровольно, заметь, и исчезают столь же быстро, сколь можно предположить. Даже предполагать не нужно – у них в крови исчезать, как клок бумаги. Бабочки-однодневки. Монашек так ошибался… и так был прав. Ах, эти слова… как они картинны и как они дороги мне!... пожалуй, самый интересный пейзаж был над разрушенным Лондоном… но что я забываюсь?
Вижу, тебе неинтересно слушать мои излияния. Неужели ты, мой драгоценный, смелый враг, предполагаешь, что сможешь меня одолеть? Меня, почти пятидесятилетнюю историю Третьего Рейха, того, кто вознамерился сокрушить Лондон и почти сокрушил его до самого основания…? Остался последний шаг, который станет либо «шах и мат», либо моим крахом, но каким! Этот крах запомнят все, и все будут говорить – он шел, он почти достиг до своей цели, и как он исчез!

Шаг за тобой, Интегра… тебе осталось только сделать этот шаг, только вынуть из ножен повидавшую кровь шпагу… и театральный выпад вперед, пронзающий Его сердце…

Я жду… прикасаясь кончиками пальцев к кончикам пальцев… и улыбаясь…
Я жду… но я не знаю, что сделаешь ты, мой драгоценный, непредсказуемый и предсказуемый враг…
Я жду… но боюсь того момента, когда Док улыбнется и скажет мне: «Она готова…»
Я жду… и я алкаю своего завершения этой пьесы…
Я жду… и мне интересно…
Я жду… не оправдай моих ожиданий, Интегра…
Ибо я – все-таки желаю славной смерти… если не вечности… вечности в вечной войне… в Вальхалле!
Все-таки я – театрал…
И я умею ждать.

«Она готова…»
Моя валькирия…
Я жду…

Горький привкус сигары во рту... и спокойное сияние луны, пробивающееся сквозь мое окно. Иногда хотелось быть такой же, как сотни лондонских девушек, проживающих свою жизнь в легких парчовых занавесках. Но, стоя перед этим прозрачным стеклом, открывающим мне дорогу во мрак, я понимаю, так отчетливо и безнадежно, что именно такая жизнь, именно суровые будни Протестантских Рыцарей Её Величества Королевы мне по плечу. Да, я улыбаюсь. Улыбка моя не касается ни одного из эфирных слоев этого мира – мне нравится иллюзорность этой кривой усмешки… ведь никто не учил меня «правильно» улыбаться.
«Хеллсинг» обречен на жизнь.
Горько. Горько то ли морально, где-то в самой глубине души, то ли на языке – от сигарет и едкого белого дыма, качающегося ненавистным Уолтеру маревом в моем кабинете. Он как всегда снисходительно молчит, глядя в мои глаза лукаво, как старый дьявол. Шинигами, наше расставание будет болезненным. Я уже предчувствую вкус крови на губах от этого расставания. Я не хочу тебя терять, Ангел Смерти. Я буду по тебе скучать.
Наши улыбки обречены на жизнь.
На долгую, бесследно протекающую жизнь в ответвлениях улиц и дорог Лондона.
Ты помнишь меня маленькой, Уолтер? Помнишь, каким несмышленым ребенком я была? А Алукард? Как думаешь, он помнит? Он помнит… память у него – как у Смерти. Почему тебя не было тогда, Ангел? Где ты был тогда, когда брат моего отца направлял мне в плечо свой пистолет? Я не видела тебя, а ты был где-то далеко. Сколько раз я задавалась этим вопросом, но, сколько ни думала, все равно не могла даже помыслить о том, что когда-то нам придется расстаться навсегда. Иногда мне хотелось, чтобы это было не так, но долг превыше всего, как и Гордость. Ты не можешь меня не знать, такой странный и старый человек, переживший сороковые года... Вторую Мировую. Миллениум.
«Happy Millenium, bitchy!»
Странно-веселый мальчишка, который не чувствовал боли. Да, у них специфическое чувство юмора. Оборвавшееся на половине. Но они дали нам ключ, не так ли? Скажи мне, что это неправда, Уолтер, скажи, что это дурной сон и «Маленькой принцессе должен приснится принц на белом коне»… я отвечу: «Но я люблю вороных» и ты улыбнешься: «Пусть тогда будет высокий и чуть пугающий принц на огромном вороном коне» «Обещаешь?» «В нашем мире возможно все». В такие ночи кошмары уступали таким сладостно-беззвучным снам, в которых нет картинок, только предвкушение чего-то волшебного, как появление того самого принца. Но эти детские сказки отступают со временем.
Мне их жаль.
Я не чувствую ничего, кроме досады, как ни странно. Мне хотелось бы выть от горечи и боли, но я понимаю, что это всего лишь сигара. Это сигара, но не сожаление. Это сигара…
Я не видела тебя молодым, мне всегда казалось, что ты, словно старший брат или дедушка, всегда будешь взрослым, старым, могущественным, готовым закрыть меня от бед. Если когда-нибудь нам придется расстаться, я хочу, чтобы кто-то из нас умер. Просто, без лишних слов и трагизма. Просто чтобы не осталось и воспоминания. Смотреть тебе в глаза тогда будет мучительнее всего. Я ведь буду скучать, Уолтер! Я не хочу, чтобы ты когда-нибудь исчез из моей жизни, мне будет тяжело без тебя, рухнет весь мой мир, если не просто: весь мир. Я чувствую, порой мне кажется, что даже знаю, что…
Хочется выть.
Как безумный оборотень, поднять подбородок к небу и завыть, не обращая внимания на слезы, которые текут по щекам. Но в этом случае – только одна и та короткая. Я смахну ее украдкой. Люди слабые. Это я чувствую на себе. Но почему ты на все мои выходки, как эта мысль о человеческой слабости, так красноречиво ухмылялся? «В этом их сила…» говорил твой взгляд. Или я не умею читать по глазам?
Я взрослая девочка, Шинигами.
И такая маленькая.
Благодаря тебе.
Бездушно курить, стоя у окна – старая привычка. Я даже не помню, когда научилась курить. Лет семнадцать-восемнадцать, не раньше, да? Не важно… просто я не знаю, что думать дальше… кажется, еще одна мысль, и я потеряю тебя навсегда, бесповоротно. Мне не нужна учтивость… просто чтобы ты изредка улыбался своей привычно-загадочной улыбкой, будто ты знаешь все. И бросал мне пару слов, словно в старые добрые времена, больше слушая, чем разговаривая.
Ангел Смерти, в детстве я верила, что ты волшебник.
Будь волшебником и сейчас, сделай так, чтобы мы не потеряли тебя. Эта мысль тревожит меня с каждым днем все больше и больше. И она тем явственнее режет мне сердце, чем ближе мы подбираемся к разгадке.
Happy Millenium...
Это пожелание вызывает дрожь в пальцах, от которой спасение одно – спустить курок. От которой спасение одно – чтобы пуля попала в лоб тому неизвестному, который вздумал возродить тысячелетнюю империю. Это злость, Уолтер. И досада. Я готова грызть глотки от досады, пусть я признаюсь хотя бы самой себе. Ты один в этом глухом и полупустом замке, кто посмотрит на меня спокойно, с долей сочувствия, если мне придет в голову все это сказать вслух. Ты единственный, кем я дорожу, как отцом. Мне… мне хочется порой, чтобы именно ты заменил мне отца, но никто не заменит покойного Артура Хеллсинга. Иногда я сожалею об этом, но именно эта грусть – сладка и недостижима. Упрямо я к ней тянусь, забывая о прошлом, но настоящее неизменно, указывая хрупким перстом вперед, в расцветающие бутоны «завтра», не забывает проносить перед мысленным взором горькие картины «вчера». Сентиментальна? Да… похоже, эта болезнь стала одной из самых чувствительных мест всего этого особняка. Все мы сентиментальны…
Но только пока не придет час – брать в руки мечи.
И никто из нас не будет просить пощады – слишком много гордости в этой алой, тягучей и скорой крови, которая алкает пробить камень постоянства. Никто из нас не попросит вернуть все назад. Изменить будущее – легко, но не вернуть то, что невозможно воскресить. Я боюсь. Мне страшно. Где-то внутри себя я пытаюсь понять, насколько правдивы мои мысли… но остается только пустота или ожидание. Когда исчезают все достойные мысли и приходится часами стоять перед окном, вглядываясь в призрачный силуэт луны. Если я потеряю тебя – то…
То что?
Что останется от меня, когда не останется никого? Готова рискнуть, но эта жизнь подарит мне не один час потерь, возможно, чтобы я ощутила свою ничтожность. Или слабость. Что из этого ты предложишь мне? Все, что угодно, только не помощь. Скорее, ты разорвешь нитями, чем спросишь: «Вам помочь, Леди?».

- Вам… - Мое сердце замирает…- …нужно что-нибудь, Леди?

Нет, это неизбежно. Неизбежна потеря, неизбежны стыдливо прячущиеся взгляды. Неизбежно имя: «Враг».

- Нет, Уолтер, можешь идти спать.

Закрывается дверь. Узкий луч света под ней становится еще уже, как твои нити. И я сжимаю виски непослушно-дрожащими пальцами. Я НЕ ХОЧУ ТЕБЯ ТЕРЯТЬ!
Может, это бред уставшего начальника, которому мерещится все, что только может приснится в бреду. Но я чувствую, как что-то меняется. Я словно вижу, как уходит сквозь пальцы, вместе со временем, песок прошлого и беззаботного ощущения опеки. Исчезает покрывало уюта. Особняк уже похож на могилу… и я стою, вновь, словно ничего не произошло, возле окна… где-то в уголке глаз блеснет осколок невыплаканных слез. И на плечи мне лягут руки слуги.
Только закрыв глаза, я позволю сорваться с черных ресниц хрустальной слезе – пусть падает. Он видел мои слабости. Он знает все. Обо мне.
Его ладони скользнут по волосам моим… по плечам. И холодное дыхание обожжет щеку. Безмолвная пустота сменит ощущение близости. Его рядом не будет, но он будет рядом. Судорожно, как маленький ребенок, я сотру слезу, пряча ее в оголенной ладони.
Я не потеряю тебя, Уолтер…
Я никого не потеряю.
Никогда…
Я верю…

Я хочу уснуть… и не проснуться…
Посмотри на меня, Хозяйка… я стал слишком сентиментальным.
Я вижу в твоем облике что-то, что заставляет меня дышать по-старому. Что-то, что заставляет меня дышать… и пытаться жить… жить?
Неужели я стал так слаб…
Похоже, придется с этим согласиться, не так ли? Ты знаешь, как я упрям, Хозяйка…

И, как тогда, десять лет назад, ты преклоняешь колено. Я не хочу смотреть тебе в глаза. Встань, слуга… тебе незачем стоять передо мной на коленях. Мне и без того тяжело. Сколько потерять нужно Главе Организации, чтобы понять или принять свою судьбу… бросить вызов всем, кто на пути? Приказать убить, уничтожить, развеять по ветру чужой прах?.. и погубить тебя?!
Всю жизнь, всю эту чертову жизнь, растянувшуюся в десять лет, я была тобой ограждена, я была защищена тобой, ты лелеял меня, как смешную и нелепую игрушку, дороже которой не было и не будет ничего, что бы ни случилось… улыбнись не-мертвый, если разучился плакать. Но я никогда не скажу тебе того, что хотела бы сказать – не позволит долг и Вера…
Просто однажды, когда коснется рассвет моей кожи, когда тонкая солнечная лента обнимет мои запястья, связывая… я уже вижу это, но зачем? Зачем я все это проговариваю про себя? Это глупо… глупо… глупее – только смерть. Смерть от тех рук, хозяйка которых любила тебя, дорожила, трепетала и желала спасти, не глядя на то, что ты – больше, чем жизнь… король Нежити… не-мертвый…
Я слишком устала, Алукард. А ты? Ты не устал?
Я хочу уснуть… навсегда.

У окна стояла девушка, вглядываясь в окно… ее пальцы застегивали пуговицы на рукавах… быстро завязали галстук… сняв очки, Интегра протерла их и сквозь подслеповатую дымку в глазах взглянула на светящийся шар далекого фонаря.
Через несколько секунд она, натянув темное пальто, уже летела вниз по ступенькам – навстречу дождю и туману Лондонских ночей…
И Лондон оправдал ее ожидания и свою славу – за воротами вовсю стояла осень, тяжелая, темно-коричневая осень… и она шла, не замечая своих шагов, не замечая того, как упоенно ловит ее взгляд любую тень, любое движение листвы…
Ветер раздувал ее плащ, ветер касался ее щек, взвивал ее волосы, трепал их; дождь бисерной сеткой вплетался в пепельные пряди… но уверенные, твердые шаги ни на миг не были прерваны… она шла по пустынной дороге, ровно по середине, не думая о машинах, о правилах… она шла. И что еще может быть… улыбнись, Интегра…
Улыбка трепетала у нее на губах… столь счастливая, сколь может быть улыбка человека… и все менялось вокруг. Нет, не кончался дождь, не развеялся туман… все было хуже… дорога становилась разбитой, порванной, словно клок бумаги… так казалось. Эта дорога, сужающаяся где-то вдалеке, она манила и звала – вокруг столько лесов, столько прекрасных мгновений. Последний фонарь – последний оплот жизни. Последний оплот света в этом городе, нет, в этой части города, вдалеке от особняка. Леди стала у этого фонаря, коснувшись руками старого железа, и подняв взгляд на сияющую вязь узоров. Хрупкий мотылек бился в них, надеясь проникнуть внутрь… если бы он знал, что только тот, кто каждый раз подливает керосин в этот старый фонарь, знает маленький его секрет – защелку на одном из «окошек»…
Ветер вздохнул возле самого уха, трепетно убрав ее волосы к щеке. Где-то, должно быть, погасла еще одна душа – как зажженная свеча, она не выдержала порыва ветра, она не стала противиться или решать что-то. И кто-то вонзил зубы в ее горло – у него было на то полное право. И кто-то выпил эту душу до дна. И кто-то…
Кто-то шагнул из тени в круг света. Но смысл оборачиваться?
Девушка, улыбнувшись своим мыслям, опустила лицо – перед глазами заплясали круги. Взяв себя в руки, она сняла очки и вытерла с них остатки капель… дождь не прекращался, но это была неотъемлемая часть Лондонской погоды, которую она давным-давно любила.
Колыхнулись тени легкого марева… и погас фонарь. Вновь устремив взгляд в дорогу, Леди не удержалась от улыбки – в который раз за этот вечер – и так привычна была эта улыбка, так приятна была эта улыбка, что иначе было невозможно. Впереди ждала ночь.
Ночь с полной луной, сотканная из ничего и изо всего. Было так непривычно видеть ее полностью, не через кресты окна. Но и к этому можно привыкнуть. Ластился к ногам туман, как преданный пес, лизал туфли… восхищенная и вознесенная своей душой к небесам, Леди шла по дороге, уже чувствуя, как прославленная Шерлоком Холмсом грязь липнет к подошве ботинок. И – узкая тропинка позвала ее… свернув в глубины деревьев, Интегра Уингейтс Уингейси Хеллсинг касалась пальцами листьев, коры, капель, осевших на ветках… словно наново узнавая мир… и удивленно взирая на узкую дорогу парка, серой змеей скользнувшую впереди…
Ступив на нее, девушка подняла взгляд. Ни фонарей, ни света. Вместо всего этого – одна луна. Сплошной серебряный свет укрывал дорогу, укрывал все живое. Тени вновь прильнули к ее плечам…
- Гуляете, Леди?
В нескольких метрах, обманчиво-близко и незыблемо-далеко стоял вампир. Плащ, крепленный на груди… костюм викторианской эпохи… Интегра не сразу узнала в нем Алукарда… Влада. Владислава «Дракулу» Тапишу… Цепеша – как угодно.
- Что ты…
Но он прервал ее речь властным жестом. Король, Король Нежити – вот кто был он здесь… Король Нежити, которому следовало умереть от рук Абрахама ван Хеллсинга, покориться этой семье… признав себя обреченным и покоренным, ослабшим и униженным. Но, гордый, он стоял перед ней, словно не сломлен – еще никогда. Не «уже», а именно «еще»…
Гонимый ли местью, или чувством, что умерло, но заставляло его жить, он коснулся ее щеки – так обманчиво-далеко и безмерно-близко был… рядом.
- Княгиня… Леди…
Легкий шепот касался ее уха… но всего лишь безмолвны были листья… всего лишь отчаянно-сладкой была ночь.
- Ты все еще хочешь уснуть…?
Паучьи пальцы сжали ее плечо, и девушка в негодовании заглянула в глаза не-мертвому… улыбнись, призрак прошлого… ты обманул меня. Я не боюсь ни тебя, ни твоих прикосновений… уйди.
- Ты уверена?...
Нет, не уверена…
И нежно, уже нежно коснулись моей щеки твоя ладонь… не отпускай…
Он осторожно запустил пальцы в ее волосы и приблизился… губы соприкоснулись – но так быть и должно… когда-нибудь… когда-нибудь все оно должно было бы случиться, Интегра, и ты сама знаешь это, не правда ли?
Плащ развевался по ветру перьями ворона, сплетаясь с ало-черным бархатом его плаща… и, незримые, две фигуры останутся рядом…
А завтра все начнется сначала…
Словно это был сон…
Сон о потерянных…
Спи…

В колонках играет - Алиса - Дождь
Настроение сейчас - Вдохновенное Лордом

Я... я видела, как мои солдаты превращались в гулов... нет, я не видела именно превращения... но я смотрела в их водянистые глаза... видела, как они переваливаются с ноги на ногу, будто маленькие дети, неуклюже играя в классики... что мне делать? Я не знала. Только Вальтер, немой стеной ограждая меня от них, не оградил от ответственности.
- Это твоя вина, Интегра.
И я взяла пистолет... я не могла не сделать это своей бессердечной рукой... я прервала их страдания... и помогла обрести покой.
Смейся, не-мертвый, ты же можешь смеяться! Ликуй, я становлюсь убийцей своих же людей... ликуй - с каждым выстрелом я уничтожаю их, уничтожаю их жизни... из нас останутся в живых только четверо... ты, Серас, Уолтер, я... и ты знаешь это... нас почти не осталось... Алукард...

Он стоял и смотрел на то, как мерно, словно отсчитывая посекундно, Интегра спускает курок... как вминаются пули в мягкие упыриные черепа ее солдат... улыбаться, говоришь, Хозяйка? Всегда к Вашим услугам, как пожелаете... и, улыбаясь, он уходит... не-мертвый не может улыбаться... больше. Не-мертвый разучился плакать... поэтому он уходит... просто уходит. Как смертный.

Ты обречен... или обречена я...? Кто из нас обречен, чтобы прекратить стрельбу? Последняя пуля... последний солдат...
- Я не буду просить прощения...
И, словно взрыв, последний выстрел... нет, не будет... не будет ни горечи, ни печали... отвернись, Айлендз... уйди, Полицейская... Уолтер, исчезни... мне нужно побыть одной...
И часы пролетают, как птицы... передо мной - только ночь... и нет жанрового дождя... просто тихая... такая славная... тихая... ночь...

Настроение сейчас - Не бейте за сырость... ночь писали...

…Он мог бы убить ее, сломить навсегда. Его дыхание нельзя было почувствовать… сегодня Алукард не хотел дышать. Медленно приблизившись к Хозяйке, высший положил руки ей на затылок и, рывком стянув волосы, вопреки всем приказаниям и рассудку… в глазах вспыхнул Безумный огонь… и сначала губы коснулись ее кожи. И острые, словно иглы, зубы пронзили тонкую ткань, добираясь до вены… Интегра широко распахнула глаза и схватилась пальцами за плечи вампира, пытаясь его оттолкнуть... пульс забился в бешеном ритме, но тьма в глазах не давала ни увидеть что-либо, ни свободно вдохнуть...
«Пытаетесь вырваться, Леди...?» - Вампир ухмыльнулся, легко сбросив руки... хозяйки ли? со своих плеч... и жадно пил, пил эту кровь, эту жизнь... и свободу, которая двадцать с лишним лет маячила перед ним на горизонте, никак не даваясь в руки...
«Алукард...» - девушка закусила губу, снова упираясь руками в плечи Высшего, непроизвольно дергаясь в его руках, словно хотела вырваться. Почему словно? Она чувствовала, как не-мертвый упивается чужой (её!) жизнью... и не могла допустить этого... закричав, Интегра еще раз дернулась, сильнее наваливаясь руками на плечи Бессмертного...
О да... Не-мертвый упивался... он унес с собой тысячи жизней, но вряд ли была среди них подобная этой... Победа, еще одна победа трансильванского графа - и разве могло быть иначе...? Кричи, Хеллсинг... твои крики так ласкают слух чудовища, которое ты осмелился поработить...
- Алукаааард!.. - Побледнев, словно сама жизнь уходила, словно терялся пульс среди отчаянных попыток вырваться... - Приказываю тебе остановиться!... - Те слова, которые могли бы сорваться шепотом, вырывались из глотки с хрипом и криком... тонкие пальцы впились в волосы Алукарда и дернули, словно пса, хватившего лишнего мяса...
Тишина... мертвая тишина... воздух испуганно застыл, не решаясь шевельнуться... и в кромешной тьме тлели глаза не-метвого, устремленные на умирающую девушку... Он великодушно дарил ей пару секунд тишины и покоя... а потом по ушам ее резанул смех... нет, хохот... Проклятый запрокинул голову и хохотал...
- Тварь... - Выдавила Хеллсинг, корчась на полу от боли и безысходности... как когда-то в детстве... кровь не стучала в висках... несмотря на хохот, в сердце стояла оглушающая пустота... с губ сорвался крик. Отчаянный, громкий... девушка сжала кулаки и изо всех сил ударила по полу... волосы легкой волной накрыли ее... не давая подсмотреть пока еще совсем человеческие слезы...
…хохот не оборвался резко, как удар хлыста... он просто затих, постепенно, как угасающая мелодия... вампир рывком поднялся с кресла и со снисходительной улыбкой посмотрел на ту, что лежала сейчас у его ног...
- До завтрашней ночи, Леди...- Алукард посмотрел на ночное небо, печально заглядывающее в комнату, и вновь перевел взгляд на хозяйку. - Если доживешь...- Стук... это стук ее сердца? О нет... это удары подкованных сапог вампира - он уходил... нет, он не оставит ее... и каждый вечер будет появляться перед ней, выслушивая приказания... только она уже будет - побежденной... если доживет до своего рассвета...
…не сможет быть ни приказаний, ни слов... она сжала пальцы, с трудом набрав воздуха в легкие...
- А... а... Алукард... - Выпрямляясь острой тенью за его спиной... и глядя несломленным... взглядом не побежденного человека... - Остановись. - Непреклонный и холодный, как сталь голос, неужели ты изменишься? нет... лишь дрожали нервные тонкие пальцы... Интеграл, как такты реквиема, отсчитывала удары своего сердца...
Вампир сделал шаг... еще и еще... он остановился только в дверях, когда сила воли, что держала его хозяйку, уже рассыпалась на части...
- Да, Интегра...? - Не-мертвый обернулся и с ухмылкой оглядел девушку. - Неужели я не всю еще твою кровь забрал себе, а, Хеллсинг? - Губы изогнулись и дрогнули - он едва сдерживал хохот, рвущийся наружу из застывшего века назад сердца…
Её плечи задрожали... и дрогнула рука, выхватывая "Вальтер" из кобуры... одним размашистым шагом Хеллсинг подошел к вампиру и с почти яростным оскалом приставил дуло к его сердцу... она с хрипом вдохнула воздух... казалось, потеряв нить тех слов, которые хотела бросить не-мертвому в лицо... но холод стали отрезвил ее сознание...
- Даже... в этой жизни... ты... стремишься побеждать... и все равно ты проигрываешь, Алукард... - С легкой улыбкой, искривившей тонкие губы, прошипела она.
- Хеллсинг... истинный Хеллсинг... - Почти с восхищением прошептал Высший... но восторг быстро исчез из демонических глаз... Он оскалился и схватил девушку за руку, что сжимала револьвер - не больно, нет... пожалуй, это можно было назвать просто, "прикосновение". - Охотник, давай... выстрели... пробей мое сердце серебряной пулей... дай мне покой...- Он склонился ниже, и его губы прошептали у самого ушка Леди. - Дай мне уйти победителем... и останься одна... навек...
Победителем... – Словно наугад выбранное, слово замерло в ее сердце не криком. Но отголоском ужаса... "Одна..." шептал разум... медленно узкая ладонь сжимала револьвер... и медленно нажимала на курок... и прогремел выстрел... но резким рывком Хеллсинг вздернул руку к потолку... и серебряная пуля ушла в "ничто"...
- Ну что ж... это был твой выбор... Интегра Файрбрук Уингейтс Уингейси Хеллсинг... Хозяйка Чудовища... - Пауза, длиной в Вечность... или просто - в один миг... один удар сердца...борьба - между алым взглядом, взглядом Демона... и синим - Человека... казалось, что вампир сейчас, как и двадцать лет назад... станет на колено, признавая Ее власть над собой... Нет... Шаг - он стоял совсем рядом... через миг - короткий вскрик боли, и "Вальтер" полетел на пол...

...короткий вскрик боли... и она почти с ужасом наблюдала, как никчемное оружие катится по полу... отдаляясь от нее... но Хеллсинг - никогда не отступит... Хеллсинг - не оставит вампира победителем...
- Чудовище... монстр... - Прошептала она, сжимая кулаки... и гордый, почти безумный взгляд человека, что вечность берет на свои плечи, не задумываясь... что восстанет из пепла сотни раз, но с победой... соперники? Враги... или...
- Король Нежити...- Подвел итог ее слуга... его взгляд обжигал ледяным холодом щеки, мокрые о недавно пролитых слез боли и отчаяния... впрочем - отчаяния ли? Или просто досады...? тяжелый взгляд алых глаз... он мог сломать- не согнуть -многих... но ее - о нет... слишком ценной была эта жизнь, и это сердце, чтобы переломить их, как соломинку. Рука в белой перчатке...белизну которой только оттеняла пентаграмма... подхватила Леди, что вот-вот готова была вновь опуститься на холодный пол - слишком много крови забрал Лорд, пусть и не всю... а может... может потому и оставил ей несколько часов жизни, что привык всегда быть победителем...? - Сделай еще один выбор... скажи еще одно слово, Хозяйка моя...- Он прижимался бледной щекой к ее... а на устах играла улыбка... нежная...? Лукавая...? какая?!... - У тебя так мало времени... неужели ты хочешь быть похожей на те полуразложившиеся трупы - без чувств, без эмоций... утративших свой облик и знающих только одно желание - рвать, рвать человеческую плоть на части...? - Он сжал ее еще сильнее в своих объятиях и еще крепче прижал к себе... может, со стороны они были похожи на влюбленных...? А на самом деле...? - Делай свой выбор, Интегра...
Сколько можно... сколько можно... не всю вечность... у нее не было столько мгновений, чтобы излить их в Бесконечность... "Рвать, рвать человеческую плоть на части...?"
- Нет!!!... - Впиваясь пальцами в его плечи, она закрыла глаза, словно в отчаянии... впервые... за столько лет... она готова была кричать лишь одно слово, растворяясь в своем ужасе... и долге, выпивающем ее до дна... словно кровь... ее жизнь... Интегра прижалась щекой к щеке Высшего... выбор был... ужасен... страх поглощал ее изнутри... но она словно слышала изнутри голос Алукарда: "М... хороша же будет Организация без своего поводыря... слепой щенок!"... и смех... - НЕТ!!!!....

…и снова губы вампира разошлись в оскале... белоснежные клыки блеснули во мраке... робкое пламя свечи испуганно дрогнуло и исчезло, словно не желая видеть того, что произойдет после... Руки его держали девушку очень бережно, почти нежно... и острые иглы медленно пронзали тонкую кожу... Это было больно... да, это было больно... но это был ЕЕ выбор... "пусть осознание этого греет вам душу... пока она еще не умерла... но этот миг близок: поспешите..." Болезненный вздох сорвался с тонких губ Интегры, замирая где-то в серебряном отблеске луны, заглянувшей в зал... она не закрывала глаз... наоборот, смотрела в потолок, пытаясь сделать хотя бы вдох... воздух коснулся легких с обжигающей болью... нет... это были клыки Алукарда... и его шепот, разрывающий душу и сердце напополам... пока они есть...
Ощущение победы уходило, оставляя место тяжкому и липкому... спокойствию... он не уйдет больше в тени... один... но разве слетели бы с иронично изогнутых губ не-мертвого эти слова...? Он пил ее, он физически чувствовал, как с каждой каплей касается губ ее жизнь... такое ощущение... такое знакомое, по тысячам других Невест... но и новое - каждый раз... и сладкое чувство мести... он все-таки отомстил им, Охотникам... и Ей - той женщине, в погоне за которой потерял все - а главное, самое себя...
...и с каждой секундой, с каждым глотком ее жизнь покидала ее... отчаяние.. опять. Ужас. Мгновения, как песок, уходили сквозь пальцы, растворяясь в тенях, в беспорядке разбросанных по стенам... последние удары сердца... и осознание... на грани с безумием... и снова рывок. Рывок, сила... вся, что еще хранилась в тонких руках, была отдана этому мгновению... мгновению, полному желанию спасения... и Жизни, но не Смерти... фразы застряли бы в глотке с любой попыткой сказать хотя бы слово... прохрипев нечто невнятное, Леди Интеграл с вздохом дернулась, упираясь в острые плечи не-мертвого...
Конец... ты почувствовала, как своей легкой поступью перешла ту черту, из-за которой нет возврата...? Так легко высший может управлять своим телом... так легко... и из небольшой ранки, внезапно открывшейся на бледном запястье вампира, покатились по руке капельки темной крови...
- Пей мою кровь.. если не хочешь...- Он не договорил - а зачем? она ведь и так понимала... алая полоса была совсем рядом - у самых ее губ... - Пей...- Он почти рычал, с яростью глядя в глаза девушке из-под черных волос, которые, точно маской, скрыли лицо не-мертвого..
Веки плавно закрыли синие глаза... синева неба уйдет с первым глотком из ее взгляда... жадный блеск его алых глаз... и страшная тишина...
- Господи... - Словно надеясь на спасение... но спасать душу, которая была уже на грани смерти или безумия, никто не собирался... и губы ее коснулись его запястья... и, ощущая вкус Его крови, Она ощутила, как яростно кружится голова...
И снова он готов был захохотать... десять лет... десять лет... о, он знал, что когда-нибудь Она придет к нему... слишком сильна его Хозяйка, слишком часто в ее глазах скользила сталь... и теперь она пила его кровь - первый раз в бесконечной не-жизни, в вечной череде новых жертв... Охотник, пришедший на место своей добычи... прекрасно! Этот мир все также безумен! Этот мир не перестает удивлять!
Он улыбнулся... хватит... хватит, Вампир... и, отняв свое запястье от мертвых губ Леди, сам приник к ним... словно мало было одной крови... и жизни...
Слезы брызнули из синих еще глаз... и жемчужинами пали на щеки... скатываясь к шее, прячась в растрепанных пепельных волосах... "Алукард..." шепот ее сознания был более чем громким... и только воображаемый стук сердца говорил: Жива... не верь... жива... Хотя все остальное гимны бросало об обратном... "Граф..."
И губы коснулись губ... и только остатки силы воли не позволили ей... или же... больше не оставалось сил? Ладонь коснулась щеки не-мертвого... рука в перчатке, словно испачканной черным пятном печати, легла поверх сияюще-белой, что покоилась на его щеке... и в который раз за этот миг губы скривились, подарив миру еще одну ироничную улыбку... только вот... кроме иронии там было еще что-то... новое... пришедшее к нему с этой жизнью
- С пробуждением... Графиня... - Поцелуй... обжег бы ее пальцы... но ведь она уже была мертва...
О, как она могла противиться этому поцелую... взмах тонких пальцев... и жадный вздох... легкая прядь светлых волос ушла с щеки и открыла смуглое, красивое лицо, полное отчаяния и внутренней боли... открытый, как некогда, взгляд коснулся алых глаз Демона... и застыл, словно не видел... но сквозь гнутые стекла было слишком хорошо видно.. и неестественный холод в венах говорил слишком многое... слишком...Тонкие пальцы леди схватили белую кожу его перчатки... и через мгновение-взмах черная печать слабо мелькнула во Тьме зала... он был свободен...

...алый взгляд, горевший зарождавшимся безумием, проследил за полетом перчатки...но на сей раз он даже не улыбнулся... глаза вернулись к взгляду стоящей напротив, пронзая ее насквозь и даря слабость остановившемуся сердцу... что ж, вампир не остался в долгу - очки упали на пол и стекла разлетелись вдребезги... вот, Леди, теперь и вы свободны... в какой-то мере... моя Леди... моя хозяйка...ты была ею и ею останешься.... но и мою власть над погибшей душой - ты тоже признаешь... а теперь смотри...смотри в мои глаза своими, что пока еще не поменяли цвет... смотри... мой взгляд манит тебя... загадки... ты любишь отгадывать загадки...?
Со звоном разбившегося стекла, казалось, она утратила последнююю связующую нить с былым...
- Алукард... - Мольба.... ты слышал когда-нибудь мольбу в моем голосе? Так слушай... слушай и запоминай... ибо более ты ее навряд ли услышишь... только долгими и сумрачными ночами, когда "Хеллсинг" будет спать, я буду сидеть у окна и смотреть в никуда... будешь ли ты рядом, Граф? Сможешь ли ты услышать мой плач, рвущийся из самых глубин холодного сердца? Я смотрю в твои глаза... но не вижу их... пред ее взором расплывались фигуры и тени... сливаясь в одну чехарду... я... люблю... отгадывать загадки...
Я буду стоять рядом с тобой у раскрытого окна... плач...? О, моя Леди... я вытру несуществующие слезы с мертвенно-белых щек... я буду с тобой... всю Вечность, которая уже распахнула двери перед нами... так что плачь... плачь... но не сейчас... сейчас - ты вампир! Наслаждайся... наслаждайся каскадом звуков, запахов, эмоций и чувств, что обрушиваются на тебя... наслаждайся своей смертью, Интегра... смертью рядом со мной...
- Алукард... - Зов... я зову тебя... и...
Губы девушки коснулись его губ, чуть осторожно, но и удивленно... всколыхнулось уже замершее сердце, но... живое... та, что не замечала жизни... почувствовала ее сейчас, растворяясь в одном, безумном прикосновении, не видя ничего, кроме Его глаз... не слыша ничего, кроме Его голоса... и не смея ничего сказать... и не сумев толком ничего... ничего... она исчезала в касании, забывая себя...
Тонкие, но сильные пальцы вампира переплелись с золотистыми лучами волос хозяйки... Вторая рука обвила талию девушки... мелькнула печать второй перчатки... печать, что не имела больше ни силы ни смысла... «Растворись... забудь... вампир... понимание придет с рассветом... но он еще далек... исчезни... позволь слуге завладеть твоим разумом... властно вторгнуться в твои мысли... позволь ему властвовать... только так... только так, Интегра... до боли... до боли прижимая к себе хрупкую маленькую фигурку... уже не живой... но еще и не мертвой - до конца... до крови впиваясь в податливые губы... только так, Интегра...»
Слыша его голос и забываясь в многозвучном шепоте тонких губ... руки обвили шею вампира... она позволяла... слабое сердце дрожало и вырывалось - из последних сил, алкая смерти... мучительной, но скорой смерти... но сильнее сердца было что-то, отчаянным комочком возмездия трепещущее в самой груди... душа? Или же Интегра ошибалась... и - сердце... "Испей... испей до дна, Алукард... эта ночь... тихая... она... такая... тихая... и... я... только так, Алукард... только так..." Словно соглашаясь, она прижалась сильнее, закрывая глаза... и чувствуя слезы... человеческие, прозрачные, солонее, чем волны Океана... текущие по щекам... только невозможно было понять - счастье или боль...
По губам, по подбородку не-мертвого стекала кровь... кровь Леди, мешавшаяся с его собственной... и словно отражалась в глаза, заставляя видеть в них... триумф... восторг... и губы спустились ниже, к шее, где, как напоминание о смертной жизни, еще виднелись две идеально-круглые ранки... они скоро исчезнут... а ты даже не заметишь их исчезновения... поглощенная своей не-жизнью под крылом освободившейся Птицы Гермеса... но это - потом... все - потом... сейчас... только мы, Интегра... и прикосновение бледных губ к твоей шее... уже не обжигает... но заставляет вздрагивать, обещая тебе, не-мертвая...........
......ты обещаешь мне... твои поцелуи кружат мне голову... но я... нет, я не в силах более держаться на ногах... И жадный вздох сорвался с тонких обескровленных губ... лишь короткая дрожь, скользящая по всему телу... и пальцы, сплетающиеся с волосами Короля Нежити... словно Тьма и Свет, не так ли, Алукард...? Мы с тобой... это невозможно... но, сколько бы я себя не... успокаивала, не уговаривала... мы.. едины...
Долгий путь... долгий путь через вечность перед тобой... и я буду рядом...... но умершие сердца не будут биться вместе... и ты пойдешь сама... как и всегда...а сейчас... когда до рассвета еще далеко, пусть предместья Лондона уже окрасились багряной кровью... сейчас... словно желая унести на крыльях своих еще и не-жизнь... жадно целовать бледную кожу...оставляя невидимый след боли от вампирских клыков... и прижимать тебя к груди еще сильнее... словно желая сломать... точно фарфоровую куклу...
Для меня больше не будет того солнца, которое я видела раньше... для меня больше не будет синевы неба во взгляде... и... ты это.. знаешь! Но все это - потом...
...и жар прикосновений... и холод упрямых лондонских сквозняков... и отчаянное дыхание - губы к губам... взгляды схлестнутся в немом порыве... и останется только одно... скрепить молчание поцелуем... одним из тех частых, которые занимали место слов... и шелест сияющих бликов... и легкий жест... взмах тонких пальцев, распускающих галстук...
И снова тонкая улыбка - про себя... снова Ты делаешь первый шаг... но так и должно быть... Королева Нежити... иначе я бы не выбрал тебя... и долой - долой галстук, пусть золотое распятье обожжет мне пальцы в последний раз - я смогу стерпеть их, отдавая плату за свою победу, за свою роковую победу... И пиджак... что легким жестом снимаю с твоих плеч... не разрывая поцелуя... от которого кровь течет по подбородку... драгоценность... даже для смертных... а для нас - жизнь... пусть и не оживит чужая кровь наших сердец... но нельзя... нельзя отпустить даже каплю... именно поэтому губы вампира скользят сейчас по твоей шее - и вверх, стирая алую дорожку...
...я... я - с тобой... и сердце мое, не-мертвое, с которым я так быстро свыклась - твое... и стон мой, сорвавшийся с губ, пусть принадлежит тебе... тонкие пальцы скользнут тебе на плечи и к горлу, не торопясь разрывая... или расстегивая рубашку... и касаясь твоей холодной кожи... наслаждаясь тобой... и горячечным бредом своих губ, шепчущих тебе что-то легкое и такое живое... может, просто имя? Может, мольба...? Может... все может быть... только ты можешь слышать мой шепот... и знать... о, Тьма моя... и я впиваюсь губами в губы твои... нет, я не могу тебя отпустить... и ты... не отпускай меня... Вечность...
Треск, разрывающий тишину огромного зала... и белые ошметки ткани, так похожие на крылья, которых у меня не было никогда, летят на пол... и твои руки скользят по моим плечам... снова треск... и уже белая броня твоей рубашки, что закрывала от жадных губ высшего нежные плечи хозяйки - этой брони уже нет... я слышу твою мольбу... что даже сейчас звучит, словно приказ... неужели, ты наконец научилась бояться... опять?.. потом, это все потом... забудь о своих страхах - сейчас... потому что сейчас... спокойные – голубые глаза твоего отца смотрят с портрета на спину дочери абсолютно равнодушным взглядом... как жаль... как жаль, что тебя уже нет на этом свете....
Я дрожу под твоими прикосновениями, как никогда раньше... ощущая каждый вздох, каждый поцелуй... только ты... и никто больше, слышишь, Граф? Только ты сумел... сломить меня... покорить и... убить... своими руками... любишь ли ты меня?... и в награду - поцелуй... отчаянный, спасительный и уничтожающий... сжигающий дотла последний оплот рассудка... о, прими же меня!... неловкие девственные прикосновения к твоей коже... господи, дай мне сил!....
Не проси... не проси у него ничего.....ты же была сильной... неужели простая смерть убила твою силу, что так восхищала... даже высшего...? я не мог... не мог ошибиться.... но что-то заставляет больно впиваться в твою кожу... это поцелуй... это тоже поцелуй... но наполненный горечью... не проси... никогда ничего не проси у него, вампир...и тогда... может быть... мертвое сердце сможет полюбить свою Леди... которую снова и снова... покрывает Демон ледяными поцелуями... что горят на коже... и заставляют закусить губу, дабы сдержать крик - и ощутить во рту желанный вкус свежей крови...
...и крик вырывается во тьму стоном горечи и боли... не просить... я была сильна... смерть... смерть от твоих рук... о, Господи, не она ли способна меня сломить? Нет, Алукард, нет! И тонкие пальцы поднимают твое лицо... мягкий шаг назад... к ошеломляюще-мягкой постели... и жадный поцелуй наравне с колким падением... и безумный полет в никуда... ты согласен на него, не-мертвый? И все-таки я... человек... и холод простынь обжигает.. но я, сжав зубы, впиваюсь в твои губы снова и снова... неужели ты упустишь Такую Игру, Высший?...
и рука сжимает простынь, повинуясь спазмам... боли...? что пронзает тело... и летит, отброшенная в ярости перчатка с давно утратившей свою силу печатью.... и скользят по обнаженной бархатистой коже руки... монстра... убийцы... вампира... ах, Безумие... и имя тебе - сама жизнь... Лишь она, она одна задает правила Игры, в которую мы играем с тобой, моя леди... лишь она одна... мы не можем изменить их, но мы можем расставить фигуры на доске по своему...извиваясь змеей, скатывается с перины твой кожаный пояс, отброшенный моей рукой...
...и жадное горячее, вопреки всем законам и логике, дыхание касается твоей шеи... и нежные поцелуи ведут свою дорогу к виску... опускаются и замирают только на губах... когда властным движением пальцев я притягиваю тебя к себе... нет здесь более игры... или...? Мы - актеры... древние, вечные... к нас - маски... и эти маски - одну за одной - я срываю с тебя и с себя... подчиняешься? Или я? Я - Безумна наравне с тобой... и да будет так... легкие касания пальцев... сплетенных со смоляными волосами... и трепетные поцелуи... и непрерывно хриплое дыхание.. каскад чувств... неужели... но нет здесь более привычных понятий... и тоскливый взгляд Луны коснется моих волос... пробежится лучом по твоей спине... веришь, нет,... но для нас никогда не настанет рассвет...
...и кто... кто осмелился сказать, что вампиры всегда холодны...? Когда взрывается глубоко в груди огонь... там не только ярость, ненависть и наше безумие, что тесно переплелось с разумом, опутав его тысячью крепких нитей... когда губы оставляют за собой тонкую алую ленту на плечах, на руках и на груди?... когда руки крепко сжимают в объятиях трепещущую возлюбленную...? Да... и тебе есть чему научить меня, о, ты, что была человеком всего шаг назад... и хриплое рычанье, что тебе удается вырвать из моей груди, только лишний раз подтверждает это...
...твой холод - твой огонь... Гермеса Птица... ты крылья свои пожрал... но их же и вернул кровью и болью... чьей болью ты посмел вернуть себе крылья?... чьим ночным кошмаром? Чьими страданиями?!... но это - потом... и ласковый шепот свечей где-то на другом конце мира... ты заставил меня сделать шаг... я заставила себя сделать шаг... и, с нетерпением, идти к тебе, разгораясь, словно знамение Господне... обжигая тебя тонким крестом... и поцелуями... объятиями... и дыханием... и трепетно закрытыми глазами... и Луной...и Небом... пусть больше ничего... пусть останется пустота... но да будет эта ночь... вечной...

Надеюсь, ты когда-нибудь придешь
Котенком чуть растрепанным, чуть белым
Ты будешь тих и мягок, словно дождь
И робко будешь рвать на части стрелы

Осенний ветер сменится в Июль,
Я посижу в распахнутом окошке
И вместо десять - нарисую нуль
В угоду белой желтоглазой кошке.

Да только что скрывать за пеленой
Моих ошибок, боли, утверждений,
И каждый раз - по новенькой кривой
Свеженачертанной без слез и приключений.

Я не хочу так, видишь, не могу
Не оставаясь сумрачным виденьем,
Я каждый раз рассветное краду
Что как-то вдруг остынет привиденьем.

Ах, повторяться... было и не раз,
Но мне так скучно в паутине будней.
Я поняла, я изменилась в нас,
Переодевшись в то, что видеть трудно.

Я - просто мальчик. Мальчик без себя.
Когда-нибудь тебя увижу снова.
Ну, а пока... исследую крысят
Цветистых слов под девственным покровом.

Навек и навсегда - моя вина,
Что не дождался легкого рассвета.
Я пить хотел... испил себя до дна.
Пылится не игрушка - а конфета...

Он тихонько сожмется ласковым комочком у твоих ног. Тысячи дорог расплетутся перед его открытым взором. Неужели его можно обидеть? Посмотри внимательней...
Ласковые мягкие лапки царапками коснутся твоей руки.

- Почему ты не слушаешь меня? - Удивленно спросил Котёнок у Мальчика. Мальчик поднял на него заплаканный взгляд. - Не плачь, Мальчик. Я тебе ничего плохого не сделаю!
Детский голосок Котёнка был самым мягким, самым нежным и теплым. Вокруг расцветали ленточки лета и узоры светлых дней детства, а Мальчику было грустно. Мальчик сидел у окна в лучике света и смотрел в пол, только через несколько часов решив посмотреть на Котёнка... Котёнку было обидно, но он решил не показывать своей обиды... мало ли, обидится еще и Мальчик, а этого совсем-совсем не нужно. Белые прозрачные лапки помяли ножки Мальчика, пушистое тельце улеглось ему на колени. Испытующий янтарный взгляд уставился в серые глаза. Сквозняк приподнимал и опускал светлую шевелюру. Неужели это дитя способно вырасти, стать грубее, замкнуться в себе, за маской ограниченности и непринятия, неужели он сможет потом убить: сначала комара, а потом и собственного ребенка в чреве любимой? Неужели у него поднимется рука - уничтожить свое творение, написанное когда-то в детстве?
А почему нет? В нашем мире возможно все.
Котёнок печально мяфкнул и перебрался повыше к бедрам мальчика.
- Что тебя так напугало, Мальчик? Хочешь, я покажу тебе иные миры, других людей - тебе не будет так тоскливо и грустно.
- Нет. - Коротко покачал головой.
- А, хочешь, я совершу какое-нибудь чудо, и у тебя будет целый воз конфет? Сладких и тягучих ирисок? Таких, с котятами на обертках.
- Я не хочу "Кис-Кис"ок.
- А чего ты хочешь, Мальчик?
- Я хочу, чтобы мама перестала плакать.

- Что случилось с тобой, Мальчик? - "Что случилось с тобой, что слезы текут по твоим бледным щекам, что произошло, что ты не можешь поднять ни одной игрушки, кто смог сделать такое, Мальчик?"
- Мама со мной не говорит, только плачет. Я не могу, мне плохо, а она не придет рассказать мне сказку. Потому что ей тоже плохо. Она пьет какие-то таблетки, ее постоянно гладит папа, только она плачет и плачет. Наверное, я сделал что-то не так... потому что они обиделись на меня и не разговаривают...
Светлые волосики Мальчика упали ему на лоб и закрыли глаза, из которых градом лились нежные детские, еще не спрятанные гордыней слезы. Котенок встал, уперся ласковыми лапками в плечи Мальчика и ткнулся носом тому в губы.
- Мама всегда называла меня фантазером. - Гладя Котенка по мягкой шерстке, всхлипнул мальчик. - Я всегда хотел летать, я всегда мечтал о далеких странах. Наверное, поэтому они на меня обиделись.
- Нет, Мальчик, они на тебя не обиделись.
- Но что тогда? - Маленький Мальчик прижал к себе маленькое тельце и уставился на залитый солнцем детский двор.
Медленно раскачивались качельки, словно вязкая густая тишина, в которой не было слышно даже смеха соседских детей, вдруг стала самой настоящей. Ветер шелестел зелеными летними листьями, но это было где-то внизу. Распахнутое окно шестого этажа выплевывало прозрачные шторы наружу, те, словно любимые мальчиком крылья, трепетали и извивались, но не могли улететь.
- Ты не бойся, Мальчик. Все будет хорошо. Просто подожди...
Прижимая к себе Котенка, словно самое дорогое существо, Мальчик сидел у окна и смотрел не вниз, а в золотую летнюю даль. Где-то далеко играли дети, где-то далеко сменялись часы, а для него - время замерло. Словно бы навсегда.
Он просто не видел и не хотел видеть в соседней комнате хрупкое бледное тельце, лежащее на простынях. Мальчика по имени Алёша, научившегося Летать.
Перед ним теперь открывались далекие страны, крылья, мечнты, драконы, рыцари... все детские тайны и фантазии... только одно тревожило его... тревожило и заставляло дрожать от ужаса.
- Может, ты все-таки что-нибудь хочешь?
- Просто... пусть мама больше никогда не плачет. Из-за меня...

Не было бы ни тепла, ни боли, ни остатков души, если бы она не верила в себя и в свою человечность. Не было бы ее самой. Была бы только глухая Тьма и островок ее неверия в произошедшее. Он всегда видел в ней те самые остатки его жизни и чувств, которых у него, должно быть, и не было… или были? Виктория не раз, проходя мимо или забредая в отдаленные уголки особняка Хеллсингов, видела его чуть сутулую фигуру, прижимающуюся к стене. Почему он страдает? Кто может знать, ведь вампир внешне безумно, явно наслаждается своей сущностью и это не может не быть именно так… он любит свое могущество… но любит ли он себя? Просто, по-человечески, неужели он отдает себе отчет в том, что навряд ли когда-нибудь сможет спокойно и с лаской смотреть на солнце, смотреть, как лучи его путаются в волосах Леди и улыбаться. Без жажды крови или смерти, но счастливо, просто потому, что рядом – тот человек, которого хочется оберегать и укрывать от бед, просто потому, что рядом – жизнь, само ее проявление?
Уолтер с грустью смотрел на задумавшуюся Полицейскую, которая так и не притронулась к еде. Пип сидел на другом конце стола и упорно делал вид, что его подобная ситуация совершенно устраивает… но Селес просто водила ложкой по «супчику», глядя в пространство за столом. Белая скатерть, сквозь которую был устремлен бесконечный взгляд, ни разу не дернулась, хотя человек от такого взгляда бежал бы подальше…
«Но я же человек… и он – тоже человек… я его не понимаю…» - сокрушенно покачать головой – не более, но можно позволить себе чуть-чуть показать свою печаль, просто, чтобы стало понятно окружающим, тем, кто хоть на малую толику причастны к жизни в этом дрянном особняке. – «Как вам здесь не одиноко, Маста? А вашему Маста здесь ведь тоже одиноко… слишком уж вы похожи.»
Бессмертный в ее понимании был не так уж и бессмертен, на самом деле. Ей казалось, что человек в нем еще жив, но стонет, раненый, истекающий столь любимой им кровью где-то в углу, на задворках сознания. Ей казалось, что Маста должен отдохнуть, прийти в себя… только все равно Алукард не смог бы просто-напросто забросить свою несчастную работу, от которой у бедной девочки скулы сводит в немом жесте отчаяния и нежелания убивать.
Она замечала тоску в глазах Леди, она видела отчаяние в глазах Алукарда, но кому что докажешь? Они – будут отрицать или даже смеяться над невинной и наивной вампиршей, а остальные. Остальные все равно посмеются и скажут: «Какая же ты наивная, какая же ты смешная, Полицейская! (или девчушка – не суть важно)» За этими словами последует всплеск радостного смеха – опять она выставила себя наивной дурочкой с большой харизмой, а потом: «Нет, что ты, такие сильные и могущественные господа не могут чувствовать себя одинокими – на них все держится».
И что ты на это скажешь? Вот, Пип, например, так бы и ответил... но в ответ у неё не нашлось бы ничего, кроме укоризненного молчания. Полицейская уронила голову на руки и замерла, пытаясь разобраться не столько в себе и своей не-жизни, сколько в том, кто же есть на самом деле ее Хозяин… не с точки зрения того, что он за существо, но именно – почему он так поступает, что с ним происходит, что с каждым днем он все мрачнее и мрачнее, словно ощущает присутствие смерти или же бесконечности, что более вероятно. Нет, что же можно думать… нельзя, нельзя, она же сильная, вовсе не плаксивый котенок, каким была в Д11! Но на глаза навернулись слезы. Дворецкий хотел спросить что-то, но, видимо, передумал… лишь с улыбкой вздохнул. Что ж, каждому здесь нужно осознать и понять, к чему стремиться, что помнить и кем себя считать. А, самое главное, кем считать того, кто находится рядом с тобой, за соседней стенкой, за двумя, за коридорами, но разделяет с тобой эту тоскливую и одновременно захватывающую жизнь в особняке.
Наемник встал из-за стола и коротко поблагодарил Уолтера, кивнул Виктории, и вышел… на его беззаботном лице вновь воскресло выражение хмурого недовольства или даже нерешительности. Остановившись у окна, Дикий Гусь закурил, нервно и прерывисто вдыхая сизый дым, льющийся пышным облаком из тонкой американской сигареты.
***
Мысли путались и вихрями закручивались в беззаботной голове наемника. Вторая сигарета уже была выброшена за окно, а третья все так же не приносила спокойствия, черт ее дери. Откинув за спину длинную косу, Пип Бернадотте, главарь Диких Гусей, служащих по найму у организации Хеллсинг, продолжал задумчиво вглядываться в дорогу. Что он видел? Кого он ждал? Что может произойти здесь… разве что, накануне какого-то сражения… и что с того? Они учились умирать, как умирает Алукард, не стыдясь, раз за разом… только отличие значительное – у них жизнь одна. И терять ее страшно до дрожи в коленках, до такого ужаса, что сводит скулы.
А этот выскочка-вампир…
Но мысль была жестоко оборвана. Разве? И где Бессмертный позволил себе такую вольность, чтобы ослушаться приказа или посоветовать что-то Сэру Хеллсинг? Он только молча стоял перед ней или подле нее, не глядя на Хозяйку. Хотя американцу давно было известно, как он дорожит ее хрупкой жизнью. Отчасти, потому, что эта всем известная игра доставляет ему удовольствие. Но что он будет делать, чем будет оправдывать свою жажду крови и этой самой Игры, если ее не станет? Театрально-изящный жест поклона выдает в нем любителя элегантных жестов. Вечность научит и не такому… а, по слухам, ему было 567 лет. «За такое время наворотить такого можно…» - подумал Пип и ухмыльнулся.
«Красный плащ, дурацкая шляпа, непонятно зачем понадобившиеся очки, наглая рожа. И все это – чтобы показать всем, какой он могучий и как ему на все наплевать. Черт меня дери, Алукард, если я не прав!» - Хмыкнул наемник про себя и зажег четвертую сигарету. Двигаться с места не хотелось.
Да, Алукард скорее умрет, чем покажет кому-нибудь свою печаль. Как понял Дикий Гусь, к кому-нибудь Интегра не относится. Да и от рук ее принять смерть будет для него наградой, а даже не самой смертью.
Парень хмыкнул и с ногами забрался на подоконник, глядя на своих наемников, пытающихся без хохота выполнять тренировочные упражнения. Уолтер потом будет рвать и метать, но американец почти буквально наплевал на все его труды, прикрывая глаза и изредка затягиваясь. А что еще оставалось делать? Здесь действительно было скучно и по-настоящему тоскливо. Казалось, особняк этот был построен специально для радостной семьи, веселых мужа с женой, кучи детишек с гомоном скатывающихся с лестницы на книге с Семейным Древом… а сейчас? Сейчас здесь все было тихо, словно в могиле. Леди Хеллсинг сидела у себя кабинете и в который раз доказывала сама себе, что сильнее любого на свете существа. А нужно ли это было? Наверное, так же думал и Алукард, глядя на ее мучительные попытки сделать что-нибудь, что хоть как-то поможет ее Организации получить расположение Круглого Стола…
О, вампир наверняка был одним из тех безумных собственников, которым…
Да что которым…
Бернадотте вздохнул. Тяжелые шаги слышались в другом конце коридора и ехидные комментарии в сторону проходящих мимо Гусей или Хеллсинговцев. Виктория соизволила-таки выйти из столовой, хмуро глядя в мраморный пол. Глаза у нее были красные, заплаканные. Наемник сочувственно посмотрел на нее и, спрыгнув с подоконника, похлопал по плечу. «Почему она всегда отвечает мне таким яростным взглядом?» - мимолетная мысль скользнула в сознании и тут же исчезла в потоках других, занятых уже насущными проблемами…
Алый взгляд непроницаемых глаз прошелся по паре и почти язвительно замер в «нигде»… когда он проходил мимо, две пары глаз обреченно смотрели ему вслед…

***
Может, они просто не знают его так, как знал он? Уолтер усмехнулся и прикрыл дверь. Оправив перчатки на руках, пожилой мужчина вздохнул и убрал посуду со стола на поднос, относя в кухню. Напевая что-то, Дворецкий вымыл посуду и облокотился на стол, глядя на плац, где с увлечением его друг и товарищ гонял новобранцев. Усмехнувшись про себя, Уолтер кум Ддольнеаз сцепил пальцы в «замочек» и продолжил сквозь окно наблюдать за этой картиной…
Высший. Вечный. Могущественный. Неужели ты так и дальше станешь притворяться? Согласись, тогда, в сороковых, тебе было значительно интереснее… когда же ты очнешься? Время летит, Алукард… для тебя оно бесконечно. А для нас? А для Интегры? Когда-нибудь ее не станет, и ты не сможешь об этом позаботиться… ты не сможешь спасти ее от старости. Думай, Алукард… не трать понапрасну драгоценные минуты. Они пролетят быстрее, чем ты захочешь. Ты, гордый, свободный князь Валахии… соблюдаешь игру… но не можешь ее понять. Тебе никогда не понять людей…да ты и не стараешься.
Но время, время! Поспеши, Алукард…
Дворецкий отвернулся и кивнул своим легким мыслям, словно к нему возвращалась молодость. С каждым днем он чувствовал себя все более юным, молодеющим, да и старость отпускала… заметно. В спину ему смотрел острый взгляд Алукарда.
Смотри, как бы тебе не пришлось просить Её о смерти…
Вампир пожал плечами и, не говоря ни слова, ушел с плаца. Новобранцы облегченно вздохнули. Только Высший, закрыв лицо руками, прижался спиной к стене…

Грифельный карандаш, летящий по бумаге, оставит в твоей памяти больший след, нежели я...
Ведь что есть Судьба перед взором того, кто посмотрел в глаза смерти и бесконечности...? Пламя свечи, догорающей в ночной тишине - большее для тебя, нежели человеческая жизнь...
Но почему тогда я ловлю на себе твой пронизывающий взгляд, разрывающий душу на части, почему только я вижу всепоглощающую боль и грусть в нахалоной, безумной улыбке? И почему... я не боюсь тебя? Могущественный Высший, способный бросить вызов даже Господу Богу, почему ты служишь мне? Печати на твоих руках не более, чем игра для твоего скучающего разума; тебе приятно их соблюдать - правила этой отчаянной игры сил и вер, религий, сотканных из ничего. Что тебя держит рядом со мной? Скука, ненависть, жажда рарушать, убивать, желание победи когда-нибудь одного-единственного человека, далеко не твоего врага...? Не верю. Не могу верить. Хотя тебе ничего не стоит так поступить.
Ты, не-мертвый, которого я презираю, ворвался в мою жизнь выстрелом дяди и отдачей "Вальтера" в простреленное плечо. Ты ворвался страхом, яростью и дрожащими от обиды плечами... сменившись гордостью за свою фамилию, за своего отца и за силу своего разума.
Каким я тогда была ребенком! Когда никто не видел, я касалась твоей ладони и сжимала ее с такой силой, что ты невольно улыбался - чуть удивленно, но удовлетворенно. Странная сместь подчинения и доминирования сверкала багрянцем в глубоких глазах, и миллионы, тысячи вопросов сыпались с детских губ. Терпение... ты был так терпелив и тактичен... тогда тебе не было скучно...

~~~~~~~~

- Алукард, почему... мне так одиноко здесь? - Наивный десткий голос открывал все тайны юного разума. Ему даже не приходилось читать ее мысли - девочка и без того была для него как открытая книга, особенно, в такие минуты уединения, когда она сидела у него на коленях, положив голову на плечо, а вампир гладил пальцами шелковистые пепельно-русые волосы.
- Тебе не должно быть одиноко... - "Потому что ты - глава организации, за тобой идут люди, они верят в тебя, несмотря на то, что тебе всего триннадцать лет..." - Ведь у тебя есть я... я укрою тебя от бед... - "Но ты все равно должна быть сильной, никто не должен видеть твои слезы и слабость... пусть они верят в твою непогрешимость..."
- Ты же... - "Я знаю. Я все это знаю... просто... позволь мне иногда быть с тобой хрупкой и слабой девочкой, пока я могу..." - Такой сильный... тебя все боятся...
На губы высшего легла легкая мечтателоьная улыбка, которую в свое время перенимет Интегра.
- Интеграл Файрбрук Уингейтс Уингейси Хеллсинг, - с улыбкой ответил Бессмертный. - Ты пробудила меня, ты приняла меня таким, какой я есть, Монстром, Чудовищем, разве это не стоит тех маленьких правил нашей общей игры, которые я буду соблюдать?... они, несомненно, разнообрязят обыденность мира и моего существования.
Первый шаг сделан. Девочка улыбнулась так же, как до этого улыбался Высший, только в улыбке и темных глазах было больше грусти. Алукард довольно вздохнул и, поставив перед собой Хозяйку, преклонил колено, глядя в ее открытые глаза успокаивающе и уверенно. Маленькая ладошка потерялась в большой и холодной ладони вампира; алые фалды плаща чуть видимо трепетали от легкого холодного ветерка, врывающегося в распахнутое окно. Волосы цвета воронова крыла закрывали лицо, но девочка знала - они благоговейно закрыты.
- Сэр Хеллсинг, глава организации "Хеллсинг", последняя из рода... - шептал он, не отпуская нахльно-язвительное выражение лица. - Я, Влад "Дракула" Цепеш IV, граф Валахии, присягаю Тебе в верности, обещая защиту и верность Твоему слову, не требуя ничего взамен, кроме лишь твоего расположения... - То ли видение... но она увидела его, словно заглянула в прошлое, с вьющимися длинными волосами, тонкой элегантаной бородкой и взяглдом Проклятого... в доспехах... опоясанного мечом... - ...Принимаешь ли Ты мою клятву?
Девочка, как завороженная, кивнула, прошептав:
- Да...
- Отныне и во веки веков, моя жизнь - в твоих руках... отныне и во веки веков, я служу тебе... моя... Хозяйка...
И порывисто он сомкнул объяьтия вокруг тонкой ее талии, уткнувшись лицом в белую шелковую рубашку; девочка прижалась щекой к жестким шелоковистым волосам, обнимая за шею.
Время текло мимо, не притрагиваясь к ним, но все уже было предрешено... и обагрилась кровью жадная сталь кавалерийской шпаги... когда-нибудь потом...

~~~~~~~~

Холодные губы вампира отпряли от узкой ладони, сокрытой перчаткой. Проницательный взгляд алых насмешливых глаз скользнул по лицу, шее, вырезу рубашки... и вновь вернулся к холодным, безразлично-синим глазам, сокрытым за прозрачными, чуть искажающими стеклами.
- Вы же помните... Маста... Леди...
Она не оветила, но и ладонь осталась зажатой в паучьих пальцах Высшего. леди Хеллсинг смотрела на него, коленопреклоненного, и не могла скрыть своих резких, нявязчивых воспоминаний... казалось, еще секунда, и она сомкнет объятия вокруг его шеи, прильнув щекой к таким родным и дорогим вихрам... но...
"Почему ты всегда следуешь своим рамкам и правилам?..." тихим шепотом сплелся с ее сознанием отчаянно-горький взгляд Высшего.
"Потому что и ты следуешь своим правилам, придуманным когда-то..." улыбнулась она.
И вновь сомкнулись руки Носферату вокруг ее талии. Только сэр Хеллсинг на этот раз рискрнула лишь положить ладони на его плечи, не более того...
Не может же взрослая женщина веси себя, словно маленькое дитя...?
И на этот раз время оставило их в покое, не касаясь даже призрачным крылом... и два сердца начинали стучать, как когда-то... одно - хрупкое, юное... только-только начинающее жить и прятаться, учиться прятаться за маской безразличия... другое - раненое, вечное, готовое принять самую мучительную смерть от своей Хозяйки... только ночь была свидетелем неловкому объятию вампира и человека... Тьмы и Невинности... Верности... и Веры...

Щелкал затвор, она размеренно и почти отчаянно нажимала на курок, но вместо выстрелов только сухие щелчки тревожили нарочито-острую тишину. Мужская рука в белой перчатке небрежно стиснула руку леди, пальцы ее разжались, а "Вальтер" с грохотом упал на пол. Вырвать побелевшую от боли, скрытую лайкой ладонь из вампирской хватки...
- Я, твоя хозяйка, Интеграл Файрбрук Уингейтс Уингейси Хеллсинг, приказываю тебе...!
Она не договорила - плавными лентами в вечерний воздух вплеталась робкая музыка, но и она била по ушам армадой полутонов и красок. Только далекий смех высшего мог коснуться замкнувшегося сознания...
И начался Вальс. Её ноги почти не касались пола, а вампир галантно вёл партию, прижимая леди к себе за талию, нежно и осторожно, столь аккуратно, что, казалось, он считал ее хрустальной, легкой статуэткой, ледяной фигуркой, готовой лукаво сломаться на самом интересном па. Интеграл упиралась свободной рукой ему в плечо, стиснув зубы и едва ощущая зажатую и вывернутую руку.
- Я, Инте...
- Неужели ты думаешь, что этот вальс можно столь грубо разорвать...- Он склонился к самому уху сэр Хеллсинга, обдав его жарким, человеческим дыханием... девушка отпряла, стиснув зубы еще крепче и едва не вскрикнула от боли. - Не дергайся, протестантская дрянь.
Едва ли не с нежностью прошептал мужчина, заставляя леди содрогнуться от ужаса, скрытого в самой глубине души. В его взгляде не было ничего враждебного, казалось бы, он даже улыбался. Но в глубине ярких глаз было обещание вечной, нестерпимой муки. Лишь только вампир почувствовал понимание, другая рука сильнее стиснула талию. У леди Интеграл перехватило дыхание, но ноги уже на автомате отсчитывали шаги в такт музыке, а глаза не могли не смотреть в глаза друг друга...
Раз... два... три... раз... два... три...
Все тише и тише стучало сердце, спокойнее. Но лишний поворот - и он закружил ее сильнее, улыбаясь и наслаждаясь полетом, словно кружа над жертвой. Её пепельные волосы ангельским ореолом окружили смуглое лицо, а синие глаза смотрели с нескрываемым ужасом. Леди отчаянно вцепилась в плечо вампира, не обращая внимания на боль, едва улавливая мгновения.
"-Есть приказания, Хозяйка...?" - Насмешливый голос в ее сознании, словно благословение Господне, возвращал к реальности.
- Уничтожить! - Сорвалась она на крик, отталкиваясь от вампира. Тот поднял одну ладонь, и, положив на грудь леди, прогнул сопротивляющуюся девушку назад, обнажая шею. Щелкнул затвор за его спиной...
Алукард всегда любил тянуть до последнего момента - жажда театральных выходок даже с вечностью не исчезает. Алые глаза сверкали из-под очков... спокойствием и скукой...
- Герр Валлентайн.. ваш брат уже вас заждался...
Высший вырвал Интегру из объятий вальса, пряча в своих обятиях, ненавязчиво и легко. О, она была не дрожащей триннадцатилетней девочкой с безотчетным ужасом в глазах... теперь она была сильной, взрослой девушкой с яростью в сердце, готовой вырваться на волю, лишь только англичанка даст себе слабину. Внешне спокойна, холодна, словно ледяная статуя... но синие глаза... о, они говорят слишком многое... особенно, для Высшего... Бессмертного. Глухо прогремел выстрел. И на обжигающую сталь пистолета легла узкая женская ладонь в белой перчатке...
- Tanz, meine liebe, tanz...
Прошептал Алукард и положил одну руку на тонкую талию, скрытую черным пиджаком. Легкая полуулыбка поставила точку над жизнью Валлентайна... и воскресила древний, плавный танец...
Они кружились в восхитительном ритме, забываясь в своих взглядах и дыхании, путаясь в шагах, но не останавливаясь... а мимо двух заблудших душ плескались и извивались лентами полутона, полутени и миры... цветом вобравшие жертвенную кровь погибших сердец...
Раз... два... три... раз...

Она сидела в кресле, против своего обыкновения, развернув его к окну и вглядываясь в ночное небо. Легкие шторы дергал и тянул на себя врывающийся в комнату ветер, он целовал ее волосы и осторожно прикасался к нежной смуглой коже. Только на благородном лице не отражалось ни единой эмоции. Лишь на мгновение проскользнуло нечто, что могло бы напоминать... печаль? Нет, сэр Хеллсинг никогда не мог бы печалиться. Но ее не видел никто... только слабо колыхнулись тени в глубине кабинета.
- Доброй ночи, Хозяйка.
Этот бархатистый голос врывался в сознание даже сквозь пелену прошлых раздумий, ненужных воспоминаний. Алым отсвечивали миндалевидные спокойные глаза, не спрятанные за очками. Лишь та самая, привычная язвительная улыбка играла на тонких губах. Она же, только в сотни раз аккуратней и незаметней, легла и на губы леди Интеграл.
- Доброй ночи, Алукард.
- Есть приказания?
Рука в белой перчатке, помеченной Печатью Кромвеля, легла на спинку кресла, чуть касаясь шелковистых волос. Лишь кончики длинных паучьих пальцев коснулись белых, пепельных волос. Но Хеллсинг не ответила, а смысл был отвечать. Она встала, рывком поднимаясь из кресла, и вплотную встала у раскрытого окна, глядя на пустеющий двор. По обыкновению, "войска" "Хеллсинга" покидали так называемый плац уже после полуночи. Обыкновение... тоска... спокойствие... неопределенность... вечность... смерть... что из этого хуже, леди не знала, да и знать не хотела. Особенно, если учитывать то, что Высший не преминет предложить свои "услуги". И эта ехидная ухмылочка как всегда не скажет ей столь много, сколь его глубокие глаза, кричащие о ненависти к своей не-жизни, но такой отчаянной привычке, захватывающей с головой. И что-то теплое, робкое будет гореть в этих зрачках, чего она не разглядит.
Вампир подошел к девушке и положил ладонь на хрупкое, казалось бы, плечо. Один взмах тонких пальцев, облаченных в перчатку с Печатью - и Она будет корчится от боли на клетчатом полу... поэтому касание его предельно осторожно. Леди не вздрогнула, лишь только вздохнула чуть глубже, чем обычно. Дыхание вампира уже скользило бы по ее волосам, но она ощущала лишь нежное прикосновение бледных губ к шелку распущенных волос - Алукард не любит дышать.
- Я всегда хотел... ощутить еще раз... Твою кровь... на своих губах... - Как обычно - пафосно-выспренно шепнул он на ухо леди. Та даже не шелохнулась, но пульс ударил в виски острым нервным припадком.
Вампир молчал, но лишь до тех пор, пока ему не пришлось склониться вовсе уж низко, почти касаясь губами пульсирующей жилки. Сэр Хеллсинг чуть повернул лицо к Алукарду, продолжая вглядываться в ночное небо... и пустую дорогу, ту, где в самом конце сиял немой город Лондон.
- А Ты...
Он оборвал фразу на полуслове... и чуть плотнее прикоснулся губами к коже... осторожно повел вверх и замер лишь у самой мочки уха Мастера, начиная дышать. И дыхание было горячим, необыкновенно-странным.
- Неужели Вы никогда не хотели испить моей крови?...
Он играл интонацией, забываясь, но и без того чувствовал, как гневно задрожали плечи Мастера... леди сцепила пальцы за спиной и поджала губы. Легкий смех коснулся ее плеча... где-то, на
окраине Сити, погас еще один лепесток пламени... Полицейская научилась преодолевать свои страхи... Пить.
Но Интегра не знала этого, а Алукард не станет "радовать" ее. Пальцы, облаченные в перчатку, скользнули по белым волосам Хозяйки...
Сильная... сильная личность. Сколько она претерпела, чтобы взять в руки главенство над Организацией. Сколько пришлось ей мучить себя, чтобы выстроить логически-завершенную, закрытую и холодную личность. И сколько усилий нужно бы приложить, чтобы сохранять спокойствие, когда о _таком_ говорит Высший. Глубокая, чистая женщина... девушка. Та, которая достойна высшей награды, а не предательств и ненависти. Благоговение - не подчинение должны испытывать ее окружающие. Замкнутая, нежная, ранимая душа, которая, будь все иначе, стала бы утонченной леди, душою балов и приемов у Её Величества. Но мужские костюмы ей были больше по душе, чем благосклонный взор сильных мира сего. И одно лишь присутствие Вампира - дороже любых мужчин. Как и он не мог представить свою жизнь без той, которую так сложно и так хочется оберегать...
- Ну? Неужели _никогда_ Вы не хотели моей крови, Хозяйка?
Он не заставил ее повторять былую историю... и только смех повис в кабинете, и колыхнулись тени. Некоторое время Интеграл Файрбрук Уингейтс Уйингейси Хеллсинг стояла перед открытым окном, а затем одним резким взмахом изящных рук захлопнула створки.
На паркет посыпалось треснувшее стекло, отражая отчаянный синий взгляд.

Немое сражение продолжалось второй час...
-- Интегра... -- Прохрипел Высший, откидывая шляпу мощным взмахом руки. Глубокие глаза его полнились поистине неземным безумием и яростью. Страстью.
-- Молчи! -- Жарко дыша, она откинула прядь пепельных, темно-русых волос с разгоряченного лба.
Тело покрывали мелкие бисеринки горячего пота, расстегнутая рубашка липла к стройному стану, вырез - как нельзя лучше открывал нежную бархатистую шейку, которую так и хотелось покрывать и покрывать поцелуями, не останавливаясь, впиваясь клыками и отпуская. Тонкими пальцами Леди сжала ткань и подалась вперед, изгибаясь в пояснице. Вампир отчаянно застонал:
-- Интегра... я... больше не могу...
Она лишь улыбнулась и вскинула лицо навстречу тусклым свечам, которые сияли на стенах островками огня и спокойствия...
Руки Алукарда суетливо и нервно сжимались, мышцы хаотично напрягались, но он не останавливался... ни на секунду...
-- Интегра... Хватит...
-- Скажи мне это... -- Неистово попросила девушка, улыбаясь, то и дело приподнимаясь в талии и спине и вновь изгибаясь... подаваясь вперед и вновь чуть прижимаясь к полу.

Губы ее приоткрылись, с них срывалось горячее, болезненное дыхание...
-- Нет, не могу... -- С улыбкой ответил Вампир, на мгновение оторвавшись и скинув плащ... затем - пиджак... и сюртук... черные длинные волосы прилипли к бледной коже лица, застилая взгляд, но Высший мог управиться и наощупь - так было даже интереснее...
Её стройная фигура извивалась, словно змея, но в полумраке комнаты лишь нестройные тени падали на камень, не позволяя появиться тени вампира... на что ему была эта тень? Они должны быть одни... и только одни. Ладони Леди Хеллсинг чуть вздрогнули, грудь приподнялась от глубокого вздоха...
-- Скажи... я... приказываю тебе...
Он не мог этого произнести... не мог, не хотел, но она сводила его с ума... она заставляла его кровь бежать быстрее что, казалось, было невозможно раньше... но взгляд его горел, а лицо с каждой секундой становилосьвсе серьезнее и серьезнее... он закусил губу и потянулся, дотрагиваясь до угла, словно ища хотя бы в нем поддержку... земля уходила из-под ног... и он не мог противостоять... он падал.. падал... падал в бедну отчаяния... и пустоты.
Леди Интеграл застонала, падая на пол... холодный, отрезвляющий камень... впритывающий ее пот и влагу ткани. Она тяжело дышала, но на губах играла довольная полуулыбка... Вампир не мог долее тянуть...
-- Хозяйка... -- Покорно прошептал Высший, закрывая глаза и судорожно вздыхая...

-- Я честно буду убирать хотя бы раз в месяц...
-- Да... -- Лицо ее было жадно-спокойным... лишь волосы разметались по плечам пепельной вуалью... и тряпка для мытья пола улетела, брошенная, в другой конец комнаты.
-- ...И никогда больше не позволю Уолтеру уйти в отпуск... -- Швабра и ведро выпали из рук Вампира, сам же он пал на каменный пол подле своей Леди, переводя дух...

Так начинался ежегодный субботник по уборке в особняке Хеллсинг.

Техника в руках дикаря - груда металла. Может, именно поэтому не Интегра, а Уолтер занимался изготовлением орудий труда "Хеллсинг"?

Любимое занятие сэр Интеграл - терять пароли к аккаунтам... поэтому, видимо, и развелось подобных...

*тихо бесится*