Настроение сейчас - романтическое

Автор: Инна ПОЛУКАРД, DailyUA



Никита Джигурда и автор статьи

["b]Любимец женщин, и сам любитель прекрасной половины, бунтарь с яркой внешностью русского богатыря, российский актер и певец Никита Джигурда еще в ранней юности увлекся творчеством Владимира Высоцкого, из-за чего сорвал свой собственный голос. Бывший спортсмен, родом из Киева, стал актером в Москве. Неоднократно попадал в милицию, КГБ и даже однажды оказался в психушке. Он продолжил бунт, начатый его духовным «наставником» – Высоцким. Он спел неисполненные песни Высоцкого. Стал заниматься теософией и эзотерикой, неоднократно голодал, просветляясь духовно таким образом. Словом, Джигурда – певец с неповторимым вокалом Высоцкого, но со своей собственной судьбой…[/b]




На днях Никита посетил свой родной город Киев. Уговорить его дать интервью было несложно, а вот найти для этого время оказалось делом непростым. Но, кто ищет, тот всегда найдет. Никита Джигурда предстал в образе философа, называющего вещи своими имена, местами даже грубовато-откровенными – рыцарь, затянутый в кожу, с взглядом мыслителя.

— Высоцкий вошел в мою жизнь неосознанно – так часто бывает, – рассказывает Никита. – Отец вместе со старшим братом (Сергеем – прим. автора) по моей просьбе стали учить меня играть на гитаре, и обучение началось как раз с песни «На братских могилах не ставят крестов». В общем, еще в детстве меня подсадили на такой «наркотик». Ну, а дальше среди советской так называемой плакатной действительности Высоцкий, Окуджава, Галич – те, кто создавали альтернативу, стали как бы информационным полем для меня, в котором Высоцкий все же был мне ближе по духу. Плюс, наверное, потому что тогда еще происходило становление моего характера – подросток, взрослея, входит в более жесткий мир, а рок-музыка как таковая в те времена просто отсутствовала. Видимо, Высоцкий привлек меня своей мужественностью и цельностью. И интуитивно я понял, что должен продолжить его дело, ведь в одной из его песен есть слова «Пошли мне, Господь, второго, чтоб вытянул петь со мной…»

— Вы поняли, что должны сами донести крест Высоцкого?

— Ну, о кресте, карме и перевоплощении я тогда не думал и не знал. И про родство на тонком плане я не знал – просто чувствовал в нем родственную душу. И когда Володя ушел (1980 год – прим. автора), советская пресса писала тогда, что такой надрыв невозможно повторить: уникальное сочетание голоса, физических данных, да и обстоятельств. А я уже на тот момент «орал» весь его репертуар. Читал газеты и улыбался – ну, как же невозможно, если я это уже делаю?!

Когда Виталька Малахов здесь, в Киеве, взял меня в Театр эстрады монтировщиком, и, тем не менее, давал выходить на сцену в спектаклях, так и сказал: «С твоим буйством, характером и талантом тебе надо ехать в Москву. Тебя здесь либо сломают, либо упекут в психушку, либо ты вообще плохо кончишь». Я уже и сам понимал, что мне здесь тесно и скучно, а Москва тогда была центром свободы. Я рванул в Москву, добился прослушивания в театре на Таганке, не говоря Любимову, что у меня нет театрального образования. Я выучил монолог Хлопуши, проорал его. А Любимов после ухода Высоцкого всех молодых актеров ставил на эту роль, но после десяти минут монолога актер срывал голос и неделю-две недели не мог выйти на сцену. Хоть они и орали на полную катушку, все равно это не доходило до уровня Высоцкого. А я закалил свой голос. Я не пил и не курил, был спортсменом. Я только сейчас понимаю, что спорт стал для меня инструментом закалки физического тела, а судьбой было предопределено стать актером. Я даже родился в тот год, когда ЮНЕСКО решил праздновать Международный день театра.

— Вот Вы все время говорите, что Высоцкий ушел, его забрали…

— А это и была как раз та ситуация, в которой ресурсы физического тела, оболочки были полностью израсходованы. Ситуация вообще тогда складывалась таким образом, что максимум через полгода-год Володя попал бы в обработку КГБ, где из него бы попытались сделать придворного поэта. То есть с одной стороны, его собирались принимать в Союз писателей, а с другой, на него было заведено несколько уголовных дел. Ведь Володя был уважаемым человеком в народе, но последние полтора года он плотно сидел на наркотиках, а в КГБ об этом прекрасно знали. А там вполне интеллигентные на вид сотрудники весьма корректно объяснили бы ему, что взамен на официальные регалии от власти, ему не надо выходить за рамки. Кстати, многие творческие люди в советские времена именно так и поступали. А Володя не смог бы – он сломался бы. И дабы эта ситуация не случилась, а душа его уже была готова покинуть тело, где-то там, в тонком мире, как бы и было принято решение забрать его туда. Володя просто ушел в иные миры, потому что смерти нет. И я знаю, что прожил бы он еще пять-десять лет, то такой духовный и эмоциональный всплеск, который был у него тогда, не произошел бы. Он ведь стал для людей своеобразным детонатором их осмысления. Все в этом мире взаимосвязано – и уход Талькова, и Даля. Многие талантливые люди ушли в раннем возрасте, потому что ресурсы их физических оболочек себя исчерпали: были совершены ошибки, которые при жизни уже не исправить, и для того, чтобы не затягивать еще туже эти кармические узлы, их проще было забрать из этого мира.

— Вы сами-то были бунтарем не хуже Высоцкого. Но тогда было против чего бунтовать – против системы. А родись он сейчас, был бы такой бунт востребован?

— Да и сейчас такой бунт возможен. Это же матрица, в которой каждый выбирает себе свой Путь, пока не осознает иллюзорность своей борьбы. Одни протестуют, набивая шишки, другие подстраиваются под матрицу, а третьи понимают, что на этот мир можно повлиять более тонким способом, используя инструмент своей духовности.

Мне лично в моей юности никто не говорил, что существуют Высшие Законы, что были такие ребята, как Будда, Христос. Так, на сегодняшний день, поборовшись с советским режимом, я понял, что все в этом мире закономерно, и его можно менять путем Высшей Любви. Ведь такая жесткая борьба рождает лишь ответные наезды.

Наш мир это только часть мироздания, а Небо – не где-то там, за облаками. Небо – это мы, Небо – в нас, Небо – у нас в груди. Кстати, я пою об этом в своем новом альбоме. Это даже попса поняла уже. Например, лет пятнадцать назад я написал: «Любовь есть падение в небо». Меня никто тогда не понял. А спустя пятнадцать лет Леонтьев выпускает диск «Падаю в небеса». Просто время изменилось, и теперь все чаще и чаще будут звучать другие истины, которые раньше решались озвучить лишь единицы.

На самом деле, конец человечества давно известен, а свобода и драйв как раз и состоят в том Пути, который мы сами выбираем. Это как в сексе (смеется): одни любят одно, другие – другое. Если я лично сейчас и бунтую, то делаю это с помощью философии и эзотерики. Но я не люблю стерильность. Когда от меня слышат монолог Бога-отца, в котором есть строчки: «Я создал вас, имея вашу мать, а вы и ей, и мне слепили дулю», это шокирует. Но ведь Бога невозможно поругать.

— И когда Вы пришли к такой философии, к такому понимаю?

— Когда вышел из первого голодания. А вот в то время, когда голодал, я пришел к пониманию, что люди и есть бог, а бог есть все. Только выразить адекватным языком этого не мог. Не мог донести этого понимания до широких масс. И тогда я был похож на многих сегодняшних мистиков с безумным блеском в глазах, которые открыли для себя какие-то истины мироздания, а выразить это не могут.

— Никита, а чего вообще решили голодать?

— Жизнь и мое упрямство подтолкнули меня к этому. В 95-ом году после фильма «Любить по-русски» мне предложили войти в шоу-бизнес в образе эдакого русского богатыря. И передо мной появился выбор: либо размахивать мечом, либо отказаться. Перефразирую: зачем мне заниматься онанизмом, если у меня есть любимая женщина? И поскольку от шоу-бизнеса я отказался, то подумал, что на Руси люди часто уходили в пост и молитву.

Я настолько хотел узнать ответ, каким Путем мне идти, что на второй неделе голодания меня «пробило» по полной программе. Вот, в беседах с друзьями, прочтении книг той же Блаватской и Бейли, пришло Знание. Вообще, за последние десять лет я подобным образом уже трижды отказывался подписывать выгоднейшие контракты. Я осознаю, что это иллюзия. Деньги и слава заставят отказаться от того, ради чего я вообще живу. Такое приложение, как деньги слава, мешают творческим людям. Конечно, можно пытаться совмещать, и я пытаюсь. Я убежден, что я свят – это так глубоко сидит в моем сознании! Святость зависит не от того, что человек не нарушает какую-то общественную мораль. Святость – в сознании.

— А роль Христа когда-нибудь хотели бы сыграть?

— А мне и предлагал украинский режиссер Николай Мащенко. Я даже снова начал голодать, готовясь к роли. Но, прочитав сценарий, я понял, что там выписан не Иисус Христос.

— А кто же?

— Кто-то другой. По сценарию Христос говорил лозунгами из канонического Евангелия – есть книжный Христос, а не живой человек. Сути там не было. Кстати, сначала Мащенко предложил Валере Леонтьеву. Тот тоже отказался, мотивируя тем, что как он после этой роли будет скакать по сцене и веселить народ. Для меня же тот Христос не соответствовал моему пониманию Христа – он был каким-то плакатным. После меня утвердили на роль Женю Дворжецкого, но незадолго до съемок он погиб в автокатастрофе.

— Значит, в актерской профессии все же есть предопределенность?

— Есть, но она зависит от уровня сознания актера, который играет ту или иную роль. Когда гениальный актер вживается в свою роль полностью, то перед ним возникает опасность повторения жизни своего героя. Я лично вижу Космос в виде Интернета, в котором актер, вживаясь в роль, например, убийцы или наркомана, как бы запускает пароль в этот Интернет. И тогда в реале могут проявиться все эти негативы, если не знать технику безопасности.

— Магическую, что ли?

— Да, нет. Та же молитва «Отче наш». Вообще, нужно ролями создавать противовес. Это своеобразная ловушка. Давайте возьмем судьбу Сергея Бодрова. Он сыграл обаятельного киллера. А таких в жизни не бывает. Просто он не успел создать противовес. Сережа Безруков сыграл в «Бригаде», и тут же согласился на роль «мента». Он не дал сделать из себя икону «Саши Белого» для бандитов. И такие вещи, если не ролями уравновешивать, то молитвами, медитацией.

— А как же предубеждение, бытующее в актерской среде, что нежелательно умирать на сцене?

— Я не боюсь умирать на сцене или в кино. Мне и голову отрезали в «Иване Кольцо», и стреляли в моего героя в фильме «Супермен по неволе». Почему я не боюсь? Да потому, что мне известны законы так называемой смерти и воскрешения – для меня гибнет конкретный герой на экране, с его личными заблуждениями и ошибками. А я как актер делаю из этого выводы и стараюсь не совершать тех ошибок, что сделал мой герой, убитый на экране. И тогда я еще больше неуязвим.