*
Несколько человек собрались около мигающего фонаря. Один из них, Георгий, размахивал руками, не произнося ни слова. Его щеки были пурпурными от нахлынувшей ярости. О, Господи, каким невыносимым казался ему этот момент человеческого существования! Возможно даже, Георгий внутри себя проклинал окружающих его людей, но ни слова, ни даже звука не срывалось с его сжатых в узкую полосочку губ. Яростный азарт ненависти врывался в бурно бьющееся сердце непоборимым потоком.
Сбивчивая ругань трех девушек и невзрачного пожилого мужчины, окружавших Георгия, была слышна и на другой стороне улицы. От момента к моменту, то один, то другой голос становился преобладающим во всеобщем галдеже. Что же послужило причиной для спора? — будто бы спрашивал согнувшийся, словно знак вопроса, фонарь, подмигивая улице.
Два столкнувшихся и слегка помятых автомобиля, стоящих в метрах двух от спорящих людей, с легкостью раскрывали нехитрую предысторию, возможно, заключающую в себя экранной кинематографической притягательности даже больше, чем ругань и молчание, приморским вихрем, американским торнадо, внезапным смерчем сталкивавшиеся неподалеку.
Семнадцать минут назад, старый и грохочущий «Москвич» буксовал у тротуара, отчаянно пытаясь завестись. Точнее говоря, это Георгий упорно и терпеливо заставлял груду железа превратиться в современное средство передвижения, сьедающее все внимание, и грозящее поработить неопытного водителя.
Наконец-то машина сдвинулась на небольшое расстояние — но, увы, не согласно воле водителя, и не благодаря внутренней тяге мотора слишком внутреннего сгорания (слишком внутреннее, это сгорание никак не реагировало на потуги Георгия потратить вырабатываемую двигателем энергию на передвижение машины в пространстве). Просто-напросто, в «Москвич» вьехал на почти полной своей скорости маленький, но юркий «Рено», играющий роль такси, и вместе они проелозили несколько сантиметров.
К радости, никто из людей не пострадал. Только фонарь, в очередном круге мигания, засиял неожиданно ярко.
Водителя-таксиста звали, вернее, ее — ее звали Диана. Цвет ее волос не оказался подобным окрасу золотистых пшеничных колосьев вопреки расхожим анекдотам про самое страшное зло за рулем — про женщину-блондинку.
Георгий, Георгий, ну что же ты так злишься, так бесишься, не будучи в силах противопоставить хоть что-то этим нахальным людям, уже успевшим в запале словесной потасовки обьявить тебя единственным виновником аварии?
— Вы только посмотрите на этого сноба! Вроде и не вылез только что из своей развалюхи! — взвизгнула Диана, — Что молчите, парниша?!
Наглое и развязно-вульгарное «Пар-ни-ша...» - кто знает, может быть именно это слово, впервые услышанное, вычитанное Георгием в книге про приключения великого комбинатора, и послужило катализатором процесса выхода из состояния ступора. Но как бы оно ни было на самом деле, перебранка перестала идти в одни ворота.
— Вы же вроде куда-то спешили? - хотел сказать Георгий, но слышной оказалась только вторая половина фразы, крайние три слова, - Куда-то спешили? Да? - окрыленный успехом, тем, что смог наконец-то говорить, он продолжил, — Так поторапливайтесь, ведь опаздываете-то! И вообще, это вы в меня врезались!
Пожилой мужчина и две девушки, до этого выкрикивающие лишь бессмысленные ругательства, чуть сбавили тон голоса. Диана — видимо сказалось все-таки то, что она была водителем и могла суметь обьективно оценить произошедшее— внезапно образумилась; роль молчаливого актера перешла уже к ней. Послышался обреченный треск — лампа фонаря еще раз погасла.

Всего лишь совпадение: никакого серьезного, спрятанного в глубине смысла наступившая темнота не содержала. Но она принесла в брань нотки смирной интеллигентности — ибо видя лишь смутный силуэт собеседника, трудно посылать ему злобные и колкие обвинения, часто стремящиеся перерасти в наглое и беспардонное уличное ругательство. Завязался практически спокойный разговор, лишь создавалось впечатление, что говорят слегка запыхавшиеся спортсмены, только завершившие утреннюю разминку.
Прошло еще около девяти минут — огромное количество времени, вполне достаточное для полного выяснения всех обстоятельств и подробностей жизни спорящих, но к окончательному выводу по поводу случившейся аварии, к сожалению, они так и не пришли.

**
Рисунок реальности все более и более смазывался, я, облокотившись на заборчик, огораживающий скульптуру в стиле модерн — то есть не на скульптуру, а на абсолютно не дающие повода к четкой интерпретации куски бетона и листы железа, перемешанные причудливой фантазией художника-скульптора — и подумывал прекратить подглядывать за фрагментом случайного переплетения человеческих судеб.
Тут к месту проишествия подьехала милицейская машина. При свете фар были проверены документы, видимо, были оформлены какие-то протоколы. Пожилой мужичок и две девушки поймали другое такси и уехали. Так как «Москвич» и «Рено» получили все таки незначительные повреждения, то, как я понял, Диане и Георгию было предложено разьехаться самостоятельно. Наверное, их ждало какое то судебное разбирательство, или некая выплата штрафа — я не знаю. Подробности в данном случае не очень важны, ибо милиция, да и сами столкнувшиеся машины были в этой истории только второстепенными персонажами, и внимание мое было сфокусировано не на них.
Георгий, мой школьный друг, живущий в ближайшем доме, до этой секунды не обращал на меня внимания . Дело в том, что сам того не замечая, я приблизился к центру событий вплотную. Милиция уехала, и нас осталось трое: я и Георгий, бывшие однокашники, и пока что не знакомая с нами молодая девушка Диана, внешний вид которой никак не соответствовал ее работе водителем такси. Почему-то я представлял таксистов небритыми грузинами, и чтобы на голове обязательно была сдвинутая набок кожаная кепка. Такие странные стереотипы, согласно мнению психологов, берут начало в раннем детстве, но я практически не разьежал на столь дорогом виде транспорта, поэтому сам не могу сказать ничего определенного.
Увидев меня, Георгий окончательно успокоился, поглупел, и предложил мне и Диане зайти к нему домой и выпить чего-нибудь, чтобы ослабить шок от столкновения. Водитель «Рено», вьехавшего в машину Георгия практически на полной скорости, усмехнулась такому предложению:
— Уж не собираетесь ли вы меня кадрить? Я разбила ваше авто, оштрафована — а вы меня домой к себе приглашаете?
— Мой друг старомоден и застенчив, - ответил я, - и все еще находится в шоке от пережитого. Не судите его строго, и примите его предложение, - продолжил я с совершенно невинной улыбкой.
Даже и не думая, следовало бы сокрушаться о разбитом «Москвиче» и немедленно прекратить всякое общение с виновницей столкновения. Но наша странным образом собравшаяся компания (откатив машины с дороги во двор) все-таки переместилась в дом Георгия, а именно в гостиную, центральное место в которой занимал огромный телеэкран, метра полтора в диагонали.
Георгий совсем запутался в происходящем, и стоял, как столб, около кожаного дивана. Диана присела на краешке стула, тоже чувствуя себя не в своей тарелке. Надо было каким-то образом спасать сложившуюся ситуацию, но и мне ничего не приходило в голову.
События развивались совершенно спонтанно, и никто ими не руководил. Диана начала сбивчивым голосом извиняться за произошедшее, обьясняя все тем, что выскочив из-за поворота, просто не успела заменить рывками выкатывающийся «Москвич».
Я, пользуясь своей позицией стороннего наблюдателя аварии, подтвердил ее слова, согласившись что все выглядело именно так, и все-таки поинтересовался, почему она работает таксистом. Оказалось, что девушка является выпускницей журналистского факультета, и таким вычурным способом исследует людей нашего провинциального города Глебовска. Версия показалась натянутой, и Георгий не сдержавшись, выразил недоверие.

***
Стоящие в округе дома словно ухмылялись, с неподдельным интересом разглядывая мелькающие в окне зала лица. Георгий, Диана, Игорь. Если снимать портрет конкретного человека, но на разном фоне, то можно добиться того, что человек этот будет выглядеть всякий раз немного по-другому. Так и трое этих людей менялись практически до неузнаваемости, если мигающий фонарь освещал их с другой стороны. Будто созданные для склоки, стояли они возле столкнувшихся машин, и свет падал отвесным потоком с высоты. Мягкое, боковое освещение, приглушенное занавесками, помогало почувствовать, что люди эти успокоились после случившегося и между ними нет никаких недомолвок и неясностей.
Но, все-таки, что-то остается неизменным, стоит ли человек возле своей кровати в доме родителей, натягивает ли шапку на глаза, спасаясь от холода в каком-нибудь зимнем и ненастном городе, освещенный ли фонарем, или стоящий в полной темноте. Можно ли, будучи простым человеком, собрать мозаику различнейших состояний одного и того же человека — и узнать о нем что-то истинное, то, что не могло быть понято никаким иным способом?
Игорь, скорее всего, никогда сознательно не размышлял о таких вещах, а если и размышлял, то всегда приходил к выводу, что его собственное, пусть и частичное мнение о мире и о людях — самое правильное и естесвенное. И, в этом заблуждении, он сидел на диванчике, и переводил взгляд с Дианы на Георгия и обратно:
— А не пришло ли время узнать друг о друге побольше? Не все же сидеть и молчать! - произнес он..
— Ты предложил, тебе и начинать! - усмехнулся Георгий.
Диана предпочла промолчать. Она тоже смотрела. Но смотрела совсем не так, как Игорь. Ее взгляд был более приземленным, но не в отрицательном значении этого слова, а в том смысле, что взгляд был близок к земле, к природе, которая шуршала листьями за окном.
Бурная ритмика звуков и смена красок за окном резко обрывалась сбивчивой речью Игоря, пытающегося поведать окружающим о неких событиях своей жизни, которые он считал важными.
— Я неудавшийся оратор, человек, так и не научившийся играть на гитаре — на гитаре как музыкальном инструменте, и на гитаре человеческих чувств. Эмоции мои излишне импульсивны и подвержены влиянию. Но так же быстро они остывают, давая место иным ощущениям. Смешно, но каждый может найти в слишком общих моих словах что то свое. У любого человека меняются настроения, никто из нас не сделан из камня.
** **
Я засмеялся, но быстро прекратил, потому что мои слушатели меня не поддержали. Верно, я был взволновал, и пытался скрыть действие взвинченных нервов активным и вычурным поведением. Хотелось вскочить и, например, разбить тарелку. Закричать что-то. Подхватить Георгия и Диану и водить хоровод. Короче, наделать кучу глупостей и выпустить теребящую меня изнутри энергию.
Окружающая обстановка совсем не казалась мне спокойной. Взгляд, ограниченный пространством комнаты, не имел достаточного простора для маневра — почему-то я стеснялся смотреть на своих собеседников. Стол, деревянный, на трех изящных ножках, кувшин, стоящий на его краю. Потолки, местами пожелтевшие, измятые листы бумаги в корзине для мусора.
Блуждания моего взора длились несколько минут. За это время Диана и Георгий о чем-то разговорились. Я не слушал. Скорее всего, выглядел очень смешно и нелепо. Но и они только из вежливости продолжали беседу. Для чего мы все тут собрались, хотел спросить я. Как будто ни у кого из нас троих сегодняшним вечеров не было никаких дел.
Я действительно был совершенно свободен. Все требующие постоянного усердия занятия мне были неприятны и я предпочитал их избегать. Конечно же, это, как и почти любое обобщающее утверждение, было неверным. Но кто мог мне противоречить в этот вечер, в вечер когда я не стал тут же рассказывать людям свои недавно появившиеся мысли?
Я сел в кресло, укутался одеялом. Георгий принес с кухни чаю. Неожиданно стало совсем тихо..

*** **
Прядь волос, вылезшая из обьятий заколки, легла на плечо. Маленький, практически незаметный кусочек рисунка реальности огромного мира. Его глаза сфотографировали этот осколок мозаики, и в каталоге памяти он был помечен как особо важный снимок. Кто-то прикрыл окно, занавеска была задернута — и деревья за окном уже не могли смотреть внутрь дома. Пространство комнаты оказалось закупоренный, оторванным от всего остального. Игорю показалось, что в крайнем угле комнаты бушует торнадо. Не просто показалось, он видел это очень четко, галлюцинация ли, наваждение или некий призрак прошлых воспоминаний? И это торнадо выхватило прядь волос из прически, мягко опустив на чуть загорелую кожу.
Бр-бр-бр! Застряси головой, опрокинь морок с ресниц! - завопел фонарь, и погас окончательно. По всему району отключилось электричество. Рев торнадо, слышный только мне, многократно усилился. Ее волосы заколыхали словно на самом неистерпимом ветру.
Дело в том, что Диана встала от неожиданности. Ее было еле видно в наступившей темноте. Георгий закашлял, держа в руках две чашки чая, которые так и не успел поставить на столик с тремя ажурными и тонкими ножками.
Торнадо, Игорь головой понимал, что его не существует, скептичный разум не оставлял ни малейшего шанса для существования этого явления. Но игры темного воображения, сталкивающиеся с однобоким видением реальности, давали простор для иного понимания происходящего. Человек, смотрящий на все со своей ограниченной позиции, исходя из своих желаний и страхов, видел торнадо, в центре которого находилась девушка и ее волосы разлетались в такт порывам ветра.
Если бы фонарь еще горел, а занавеска не мешала бы деревьям заглядывать в комнату, то все выглядело бы по другому. Три человека стоят в темной комнате, и смеются. Один, потому что пытается поставить чашки горячего, вкусного, гостеприимного чая на почти невидимый стол. Другая смеется, потому что ее удивила четкая последовательность происходящего — машины, которые столкнулись, этот странный поход в гости, и теперешнее отключение света — ее удивила стройная очередность нелепых ситуаций.

А я... Я смеялся, потому что...[\more]