Ом был настолько стар, что отсчитывал время по стуку своих выпадающих зубов. Они выпадали один за другим, звонко ударяясь о каменный пол комнаты, в которой он жил, не двигаясь и не дыша. Ом был буддистом. Очень древним, дряхлым и немощным. Ом был старше, чем даже камни, из которых построено его жилище. Но неважно, насколько дряхла бабочка — пока она может летать, она бабочка.

Любовную лирику —
..................................В топку,
Намажьте ядом
........................ Бумагу
.....................................Стихов!
К жеманности
..................... Каждую тропку
Забейте!
..............Авторам дать тумаков!

Разбейте
..............Хрустальные сопли,
Сожгите
............. Толстые сборники
......................................... Слёз!
А тонны
........... Оставшейся соли
Отдайте
.............Даром
...................... На Рыбный привоз!

Товарищ мещанин,
.............................Постойте,
Свое томление
....................... Сдайте в утиль!
Товарищ,
................Теперь
............................Вы —
.....................................На стройке,
Здесь новый
................... Выкован был
........................................Стихостиль!

О, пятница, зачем тебя избили,
Урезав расписанье поездов?
Скажи, во всем вина шаббата, или
Железным рельсам не хватает слов?

Скажи на милость, как попасть в больницу
Не человеку, но недели дню?
Журавлик умер, я ищу синицу,
И пятницу шаббатом хороню.

Вновь пятница, убитая шаббатом,
Вечерние часы отдаст ему.
А рельсы прогудят в ночи набатом,
Избили пят...
.....................Ответьте!!
................................... Почему!?

Сегодня, в принципе, четверг;
Душа спустилась в подземелье.
Душа, которую отверг,
С которой оценил похмелье.

Душа, я знаю, не малы
Давнишние воспоминанья.
Плывут они из дряхлой мглы
Кричат и требуют признанья.

Четверг. Страдая не спеша,
Я жду невесту-паранойю.
Прости меня, моя душа,
Душа, отвергнутая мною.

Застрявший посреди пустыни джип,
Холодный ветер, тяжело несущий
Сонливость, что дерет меня до жил,
И злой туман, прижатый к страшной суше.

Похоже, это самый худший день
За четверо прошедших даром суток.
Уже ушла с земли ночная тень,
И всех нас свет накрыл как парашютом.

Еще совсем чуть-чуть - заметят нас,
Лишь дайте солнцу посветить в зените.
Осталось ждать фальшиво долгий час,
И станем мы посмертно знамениты.

Готов ли я растратиться на чудо,
Растерянными пальцами сжимая
Разбитое? Кошмарами ночуя,
Ответы забываю я - и маюсь.

Терплю однообразие тропинок,
Ведущих к предсказуемым темницам,
Кричу себе: "Давай же, торопись!", но
Готов ли я для чуда измениться?

Готов ли я - и все сначала:
Тропинки, приводящие к кошмарам,
Вопросы и разбитая посуда
-Обыденное предвкушенье чуда...

Кричу истерзанной сиреной,
Пьянею в сумасшедшем кабаре.
Мое терпение сгорело -
Монета уже месяц на ребре.

Совсем не думаю о доме,
О завтра, о подругах, о добре.
В армейской я хриплю истоме,
И то ли еще будет в декабре!

Град Краснодар пахнет детством,
Дорожными пробками, грязью и снегом.
Но никуда мне не деться —
Мне снятся качели, деревья и «Лего».

Град Краснодар — добрый ужас,
Он дорог мне тем, что его я покинул.
В нем и сейчас воет стужа,
А жирная кошка мяучит на псину.

Град Краснодар, всё — другое.
Ты малая Родина, я же — на Древней.
Детство ушло в мир без горя,
А я на суровой, но лучшей арене.

О, да вы - филолог.

Вы мастер каламбура и генератор мемовирусов. В зависимости от настроения, вы можете быть душой компании, а можете язвить и быть ядовитей самой ядовитой змеи. С вашими талантами вам бы идти в политику или книжки писать. Проблема только в том, что вам лень. Впрочем, сами-то вы не считаете это проблемой, и сама ваша лень - это ваша свобода и ваш кукиш этому прагматичному миру.

Пройти тест

Хочу, но не могу — лететь
Строкой, искромсанной на треть,
Словами, пойманными в сеть.

Пишу, и не усну — пока
Сама не сможет петь строка,
Честна, упряма и строга.

Плету свои слова — не зря.
О, теплый вечер сентября,
Строка поет. Танцую — я!

\\Пока в виде конспекта. \\


Тугое трынь ударило по воздуху, струны гитары медленно вызвенели простенький аккорд — и только лишь тихое всхлипывание человека осталось слышным в комнате. Потревоженные стекла окон, шикарных зеркальных шкафов и стеллажей вздрогнули, но осевшая на них пыль никуда не делась. Говорят, что по прошествии нескольких лет пыль перестает нарастать...

Каждый месяц Илья Веселов, в прошлом популярный гитарист известной во всей Европе рок-группы, заезжает на инвалидной коляске в свою бывшую домашнюю студию. Берет в руки гитару, долго настраивает ее — а потом резко ударяет большим пальцем по струнам, и плачет.
В газетах писали, что он попал в автокатастрофу, а музыканты из группы уверяли, что у него внезапно развилась какая-то психическая болезнь. Враги и критики перешёптывались о наказании свыше, а близкие друзья строили догадки одна невероятней другой. Врачи хранили суровое молчание, и любые расспросы наталкивались на сухое: «Диагноз все еще не установлен». Правду о себе самом не знал и Илья. Просто в один солнечный день, перед большим и классным концертом он почувствовал себя плохо. Ноги подкосились, он упал, ударился головой и потерял сознание.
Далее были бесконечные проверки и анализы, заключения знаменитых врачей и пустая шумиха в газетах, которые только лишь врали. Кто-то запустил слух о аварии, а кто-то поведал о шизофрении. Но Илья не мог больше ходить, и ни с кем не разговаривал.

Призраки прошлого беснуются перед его взором, теперь настолько же страшные, насколько несущественными казались мелочи прежней жизни. Вот книга, которую когда-то отложил в сторону, не прочитав — а теперь она возвращается и режет, режет, режет твои мысли огромными дьявольскими страницами. А вот недописанный стих и фильм, выключенный на середине, настигают тебя яркой полосой якобы лунного света, и заставляют кусать собственные губы до крови. Несделанное и упущенное, точнее, недоделанное и взятое наполовину или на треть, возвращается адским бумерангом. Колет сердце, стучит в венах, морочит голову и свербит в глазах. И только лишь тугое трынь старой доброй гитары способно хотя бы малое время своего звучания ослабить томный стук в висках и дать выйти наваждению, выплакав его стыдливыми слезами.

Как жаль, что это очищение происходит только лишь раз в месяц, а чаще — нельзя, и если попытаться нарушить заведённый ход вещей, то призраки уже никогда не уйдут и некуда от них будет спрятаться. Как жаль, что Илья никому не может об этом рассказать и предостеречь...

Я уронил сто долларов. Они упали с мостика, на котором я стоял, в двор какой-то странного вида мастерской. Жухлая трава скрывала железные предметы непонятного предназначения, и от этого видимые части казались мне еще более жуткими.

Я огляделся, увидя деревянную лесенку, ведущую вниз, в этот двор. «Ну что же» - сказал я себе, - «Нечего боятся, надо спуститься». Слева от меня проехал некий мотоциклист, я было хотел позвать его на помощь — но боже, что за глупости?! Разве мне нужен кто-то, чтобы просто спуститься по лестнице и поднять банкноту? Я даже вижу где она лежит!

Ну, вот и первая ступенька — осталось только поставить ногу. Я медлю. Ветерок дует мне в спину. Стало прохладно — или это неведомая дрожь мурашками пробежалась по моим позвонкам? Я вижу, деньги лежат так близко, надо всего лишь спуститься, всего лишь спуститься. Я начинаю нервничать, будучи не в силах обьяснить свою тревогу.

Ведь ничего особенного — желтая, умирающая трава, торчащие тут и там железяки, одноэтажный домик, узкая лестница... Зачем вообще тут стоит мост? Непонятно. Внизу нет ни реки, ни шоссе...просто трава и домик. Создается впечатление, будто мост опирается на крышу этого здания. Странно, неестественно — с чего я взял? Вполне нормально, обычно, обыденно.

Откуда я шел? Я не помню, как в моих ладонях оказались зажатыми сто долларов. С большим трудом припоминаю, как они выпали из рук. Так ли это важно, если я стою и не могу даже решиться спуститься по лесенке — хриплый смешок вырывается из моего горла.

─ Привет! - раздалось у меня из-за спины.

Я резко обернулся, точнее попытался обернуться. Зацепился ногой за что-то, и свалился со ступенек во дворик. Сухая трава немного смягчила боль от падения.

«Триста четырнадцать невероятных событий» — прочитал я на железном монументе, об который за малым не раскроил голову пару мгновений назад. Я поднял взгляд — и чуть не потерял сознание снова. Яркие лучи солнца прорезали сочный воздух, и до горизонта ясно и четко были видны трава, маленькие домики и железные штуковины.

До горизонта... Интересно, куда пропала лестница, с которой я свалился?! И мостик? Кажется, я все-таки сильно стукнулся при падении. Не может же быть правдой то, что мне сейчас кажется? Я же не в фильме, не в фентезийном романе каком-то. Куда все пропало, и где, черт возьми, мои сто долларов?! Хочется засмеяться в полный голос и развеять галлюцинацию.
Не помогло. Я встал, отряхнулся. Клетчатая пропотевшая рубашка прилипла к телу. Жарко. Сердце стучит. Я ничего не понимаю, и волны паники подступают, тугими кольцами стягивая мое горло. Хочется выпить три чашечки кофе за столиком в уютном ресторане с приятным собеседником или собеседницей — но нет — я торчу в открытом, диком, фантастическом поле, и даже не понимаю — правда это или мираж.

Если мираж...А если правда...Мимо пролетает птичка с ярко-красным оперением. Последнее, что я помню из наверняка реальных событий - это крик «Привет!». Птица села на заглавную букву «Т» в прочитанной мной надписи и вроде даже зачирикала. Кто позвал меня, когда я стоял на лестнице, заставив обернуться?

Взбудораженно завертелся я на месте, пытаясь резкими движениями растрясти происходящее. Птичка плавно облетела круг около меня и направилась восвояси. Может быть, как в сказках, мне следует пойти вслед за ней? Летит она не очень быстро, и постоянно делает петли, будто зовет за собой.

Что делать, что делать? Оставаться на месте, возле надписи? Ладно, терять нечего, пойду за птицей, если уж мне взбрело в голову, что она пытается меня куда-то направить.

Иду, ноги упруго отталкиваются от жухлой травы. Маленькие частички сыпятся мне внутрь ботинок. Ощущение не очень приятное, и я время от времени останавливаюсь, чтобы вытрясти сор из обуви. В это время красная птичка или чирикая, кружит вокруг меня, или тихо сидит на каком-нибудь цветочке.

Масло масляное, тихий омут, злые невидимые черти, ненастье и возложенная ответственность — болото слов обрушивается на мой разум, но не найти в них ни связи ни малейшего смысла. Обрывки воспоминаний, нереализованные мечты, неясное будущее — о чем могу думать я, идущий по дикому полю высушенного и брошенного мира? Сухая трава, о, сколько раз я упоминал ее за последнее время! Железные громадины с бессвязными, глупыми надписями: «Выключайте свет перед едой», «Окончательное время тяжелого периода жизни», «Взломанные электрощитки запирают вновь». Что это вообще, что за тарабарщина, в чьем больном и воспаленном мозгу могли появиться такие бредовые выражения, увековеченные в железе?

Я пытаюсь расколоть орешек нелепого происходящего, но тщетно. Хочется кушать, но кто приготовит мне обед? Да и в силах ли я сам найти себе пропитание в таких непривычных условиях?

Вопросы, одни вопросы как лампочки загораются у меня в голове. Загораются и тут же тухнут, не в силах выдержать запредельного напряжения.
Я подхожу к домику. Птичка села на перила крыльца — и мне кажется, что следует зайти внутрь. Вежливо расшаркиваюсь у входа, даже стучу в дверь. В ответ мне — тишина. Ее и следовало ожидать, ведь этот полусон-полуявь не сподобился еще столкнуть меня с живым человеком на пути. Деревянная, траурная (из-за черного цвета), дверь со скрипом распахнулась, открыв пустую комнату.

Хотя нет, не пустую... Мебели в ней действительно не было, а вот всякого разного хлама, беспорядочно разбросанного то тут то там, здесь находилось предостаточно. Одноразовые тарелки, носки, треснувшие сиди-диски, фотоснимки. А если пройти еще пару шагов дальше, и включить свет, с легкостью нашарив выключатель рукой — то создается впечатление, что все эти вещи были очень тщательно уложены чьей-то заботливой рукой, и их кажущася хаотичность на деле оказывается лишь следствием непониманием задумок и целей домохозяина.

Я поднимаю первый попавшийся снимок. Опа-на... На нем изображен я и еще много людей. И у всех них замазаны лица. Что происходит, что это такое?? я хватают другой снимок, потом следующий, еще, еще один. Везде одно и тоже — я, толпа народа — и нет лиц.

Уже не паника, а тошнотворный страх хохорится, плещется, истерично блестит в моем истерзанном горле. Мимо проносятся воспоминания, но где, черт возьми, подтверждение того, что все это было на самом деле?
Прочь, прочь из этого мерзкого дома. Я не могу больше в нем находиться. Идиотские фотографии лишь морочат мой мозг. Когда моя рука дотронулась до ручки входной двери, взгляд увидел то, что было наклеено на внутренней, обращенной в дом, стороне двери. Плакат с множеством толстых гномиков, бегающих по зеленой, цветущей поляне, и выплавляющих металлические скульптуры.

Господи, неужели этот случайный плакат в силах помочь мне понять историю и смысл места, в котором я сейчас оказался существующим? Стоп-стоп-стоп, уходить из домика еще слишком рано. Преодолевая страх, нужно покопаться в разбросанных вещах.

Хочу пить. Пройдя первую комнату, я захожу на кухню. Стол, стул, раковина, плита и протухший холодильник. То, что от него дико воняет, я понял наверно еще раньше, чем зашел в помещение. Ладно, не стоит обращать особого внимания. Из открытого мною крана полилась вода. Как ни странно, вполне пригодная к употреблению.

Можно сказать, это первое приятное событие за последнее время. Или же в воде скрыт подвох и мой живот вот-вот начнет сводить в чудовищных судорогах? Я улыбаюсь сам себе в ответ. Что то реальное и неизменное должно было остаться. Человеку свойственно голодать и хотеть пить. Боятся неизведанного. Отказываться принимать происходящее вокруг него. Но есть вещи, которые я не в силах изменить, и нужно терпеть и приспосабливаться.
Попил воды — уже радость, хоть что-то. Проверяю ящики стола. Нахожу свой, давно потерянный, перочинный нож с ложкой и вилкой. По-моему, я уже ничему не в силах удивиться. Нож — так нож, мои чувства вяло откликнулись на находку. Сил нет. Все, что со мной случается в этом опустошенном мире, лишает меня энергии.

Теперь я хочу лечь и просто выспаться. Может быть крепкий сон будет полезен. Или нет. Как легко потеряться, когда не знаешь, что делать, и нужно ли что-то делать вообще.

Птичка стучит клювом в стекло окна. Значит, никакого сна и пора на выход. Да уж, и о какой свободе выбора может идти речь, ведь не могу же я не следовать за моим пернатым поводырем? Эта птица — единственное, что помогает мне увидеть смысл в происходящем. Она протягивает мне как бы нить Ариадны, и уже не таким абсурдным кажется каждый вдох и выдох, совершаемый моими напряженными, и вместе с тем, очень усталыми легкими.
Снова иду по выжженой траве. Спрашиваю себя, не начало ли мне это несколько надоедать. Разве что самую малость, с усмешкой я отвечаю себе же.

Сам себе. Да уж, прекрасный мне достался собеседник, кажется, птица и то поприятней будет. Рискую ошибиться, но с чего я взял, что пернатое существо не умеет разговаривать? Я же к ней не обращался еще, ничего не спрашивал, а ведет себя птица вполне разумно. Но что сказать? «Привет!»? - да мы вроде уже давно встретились. «Ты умеешь говорить?» - кажется мне оскорбительным. «Куда мы идем?» - вот это пожалуй и можно было спросить, но не начинать же разговор с этой фразы. Хотя... что к чему вообще. Какая может быть вежливость в таких экстремальных условиях, хотелось бы узнать!
Трам-пам-парапам. Кажется, я нашел что-то очень интригующее. Военный джип-внедорожник! Интересно, заведется? Ставлю десять против одного, что нет — но чем черт не шутит? Мои ноги мечтают давить на педали. Невероятно, но ключ зажигания торчит в замке, а бак оказался полным топлива. Еще более неожиданное событие — машина таки завелась! Ну все, можно сказать, жизнь удалась.

Птичка мирно села на ободок лобового стекла. Э, стоп! А куда мне ехать? Пернатое, Ты не собираешься указать мне направление движения? Что? Я должен решать сам?! Мило. Очень приятно. Я от тебя такого на самом деле не ожидал.

Острым копьем вонзилась в меня беспричинная обида. Руки затряслись, глаза налились кровью. Пространство, окружающее меня, неожиданно и резко сузилось до минимальных пределов.

Я очнулся лежащим в больничной койке с перебинтованной головой. Какая банальщина! Дикое поле мне только почудилось. Нет, так не честно! Пустите меня обратно, я знаю дорогу! Или не знаю. Минутку. Нужно успокоиться и оглядеться. Рядом со мной на столике лежит банкнота в сто долларов, перочиный нож и красное перышко.

Больно смеяться. Голова гудит. Видно, сильно стукнулся. А может больница — лишь очередное наваждение? А если она настоящая, то откуда появились нож и перо? Снова и снова зажигаются в моем мозгу вопросы, и снова они остаются без ответов.

Впрочем, как всегда в жизни — реальной или выдуманной.

    Желать лучшего оставляет Ее поведение:

    Ей нравится слишком много людей.

    Но на самом деле, Она влюблена в прикосновения,

    А сами люди глубоко безразличны Ей.


    Мне нравится составлять Ей компанию,

    Я считаю Ее красивой, отвергнув мненья других.

    Неужто испорчена моя репутация мальчика-паиньки,

    Если я посвящаю Ей уже третий стих?


    В безумное время завершения школьного

    Мало шансов в реальность превратить мечту,

    Нет путей для маневра окольного,

    Но и прямо в атаку я на Нее не иду.


    Она вчера на темном диване сидела печальная,

    А я пытался в психотерапевта сыграть.

    Я понял тогда, что нет времени на смутные чаянья,

    Что нужно решиться на ...

    И что не стоит врать.

Вгоняю пар в меха чужие,
И долго брежу перед сном.
Но тонет Месяц в рыбьем жире,
Мне снится — я все тот же гном:

Стою среди камней-чудовищ,
И взглядом не найти небес.
Кошмар кошмаров, дикий овощ,
Мой подлый комплекс, жуткий бес,

Тебе стихи я посвящаю,
Тебя лелею, берегу.
Терплю, за все тебя прощаю,
И в крепкой клетке стерегу.

Колючками незримых прежде роз,
И резких взглядов, хитрой силой полных,
Меня терзает пламенный вопрос:
Зачем твои визиты так упорны?

Я за тобой слежу не первый день,
И облик твой становится милее.
Но не ходить, как бог, мне по воде,
И значит, все напрасно, леди?

Ты, верно, ходишь в гости просто так,
От скуки да для легких разговоров.
Но засбоил мой джентльменский такт,
И я воздушных замков создал ворох.

Но нет ни в чем моей, твоей вины.
Да и греха в истории сей мало.
Себе я оставляю право ныть,
И ждать твоих визитов буйно-алых!

Письмена не могли быть прочитаны, но Том продолжал задумчиво водить глазами по строчкам. Тихо покашливая, он думал, что сможет узреть ключ к разгадке, но тщетно. Если даже сверхмощный компьютер «Макгон-4», несмотря на великолепные счетные способности, не смог выдать правильный алгоритм перевода — то что же может сделать обычный человек, пусть и проработавший большую часть своей жизни в криптографическом институте Нью-Иорка в должности главного консультанта?
Странные рисуночки, состоящие из палочек, черточек, волнистых завитушек, начертанные вдоль диагоналей большого листа пергамента, заставляли Тома хмурить лоб. Уже третью неделю, изо дня в день, он с утра до вечера сидел около репродукции в натуральную величину — и просто смотрел, не отвлекаемый ничем. Ничего не записывал, не печатал на компьютере, не просматривая страницы в книгах — глаза Тома были прикованы только к одному. Он исхудал за время бдения, глубокие впадины мешков врезались под глазами, а сами глаза приобрели цвет горячего пустынного неба — такие же белые и обжигающе-напряженные.
Пустыня...Том бывал во многих пустынях нашей планеты: в северной Сахаре, в южном Негеве, в каменистой Иудейской пустыне, в солончаках Калмыкии, умирал от жажды и холода в ледяных пустынях Арктики, и много где еще. Тома постоянно тянуло возвращаться в безлюдные, одинокие места, лишенные буйной растительности, к воздуху, не разрезаемому криками птиц и зверей. Только гудение верблюда, только треск ломающихся колючек, и, в Арктике — пронзительное пение раскалывающихся под ногами льдин.
А теперь его масштабное бегство от суеты мира, переполненного живыми, дышащими существами, было прервано. Кто знал, что внезапный дождь во время очередного перехода через выжженые солнцем горы приведет усталых путников во главе с Томом в неприметную пещерку, в которой — о, чудо! - они обнаружат остатки древнего поселения людей — и, вдобавок к массе различнейших осколков бытовой утвари, разрушенного жилья и распадающихся в пыль человеческих останков, - они вытащат заточенную в успевшем насквозь проржаветь сундуке загадочную Рукопись!
С превеликой осторожностью, пергамент был спасен от пыли времен, к месту открытия направилась экспедиция археологов, письмена были скопированы и посланы на расшифровку. Благодаря случаю, Том оказался человеком, нашедшим Рукопись, и специалистом, способным возглавить работу по ее расшифровке.
На исходе третьей недели бесполезного сидения, в среду вечером, Том почувствовал, что кто-то коснулся его плеча. «Ну и зачем? Опять кому-то нужна помощь?» - подумал он, но не помощи от него требовали. Людей испугало его бесперебойное дежурство у Рукописи, и они решили вытащить Тома из состояния тяжелой, как им казалось, почти наркотической, привязанности к куску древнего пергамента. «Зачем так убиваться?» - недоумевали они.
Том согласился встать и пойти погулять на свежем воздухе. Все равно неразгаданные строки очень ярко и сильно блистали перед его взглядом, который все никак не мог сфокусироваться на чем-либо другом, кроме этого видения, нехотевшего отпускать Тома из своих обьятий.
Рискованное предположение, остроумная догадка, способные дать ключ к расшифровке текста, не осенили Тома во время вечерней прогулки со своим сослуживцем, выходцем из России, Максимилианом. Том вообще мало чего запомнил из той прогулки, которая пронеслась перед его внутренним взором с огромной скоростью, ни на секунду не задержавшись и не дав отдыха в своем бешеном ритме.
Кто-то пронзительно закричал, из окон верхнего этажа полыхнуло дымом. Стекла буквально вылетели из рам. Стоящие рядом со зданием Том и Максимилиан не успели укрыться и их присыпало осколками. «Рукопись! Рукопись!» - простонал Том, стирая с щеки кровь — его поранило. Два друга отбежали от главного кампуса криптографического исследовательского центра, и смотрели на развивающееся действо.

Прошел год. Том оставил свою работу в институте и посвятил все свое время путешествиям среди пустынь — благо он был обеспеченным человеком. Рукопись так никто не смог расшифровать, несмотря на явное сходство этих письмен с шумерской клинописью.
И лишь пустыня, в которой была найдена Рукопись, осталась неизменной. Ее не волновали людская суета и сумасшествие.

*
Несколько человек собрались около мигающего фонаря. Один из них, Георгий, размахивал руками, не произнося ни слова. Его щеки были пурпурными от нахлынувшей ярости. О, Господи, каким невыносимым казался ему этот момент человеческого существования! Возможно даже, Георгий внутри себя проклинал окружающих его людей, но ни слова, ни даже звука не срывалось с его сжатых в узкую полосочку губ. Яростный азарт ненависти врывался в бурно бьющееся сердце непоборимым потоком.
Сбивчивая ругань трех девушек и невзрачного пожилого мужчины, окружавших Георгия, была слышна и на другой стороне улицы. От момента к моменту, то один, то другой голос становился преобладающим во всеобщем галдеже. Что же послужило причиной для спора? — будто бы спрашивал согнувшийся, словно знак вопроса, фонарь, подмигивая улице.
Два столкнувшихся и слегка помятых автомобиля, стоящих в метрах двух от спорящих людей, с легкостью раскрывали нехитрую предысторию, возможно, заключающую в себя экранной кинематографической притягательности даже больше, чем ругань и молчание, приморским вихрем, американским торнадо, внезапным смерчем сталкивавшиеся неподалеку.
Семнадцать минут назад, старый и грохочущий «Москвич» буксовал у тротуара, отчаянно пытаясь завестись. Точнее говоря, это Георгий упорно и терпеливо заставлял груду железа превратиться в современное средство передвижения, сьедающее все внимание, и грозящее поработить неопытного водителя.Читать далее...

Нередко я пытаюсь предсказать будущее, взяв на вооружение принцип: «думай хорошо, и будет хорошо». Настоящий художник сам творит свою жизнь и все что в ней происходит. Но нужно быть осторожным в своих мыслях, продолжая верить мечте, которая должна сбыться. Сегодня я нахожусь в несколько потерянном состоянии, я немного напуган картинами возможного будущего, точнее — я боюсь, что это будущее может оказаться совсем не таким, каким я его сейчас хочу сотворить. Да и, собственно, это мое «хочу» употреблено совсем не к месту, ибо материя предстоящих событий творится лишь при моей частичном участии. Именно занимаемая мной пассивная позиция, которую я даже не мог четко осознать в последнее время, может повлечь за собой неосуществление появившихся возможностей. Нет, моя лень, лень обычного человека тут не причем. Когда я оцениваю свое состояние такими выражениями, как: страх, путаница, некая растерянность и отторжение желаемого вследствие всяких разных — разумных или иных причин — я более-менее приближаю свое самосознание к состоянию обьективности.
Еще возникает желание все сказать. Произнести вслух. Избавиться от этого, оставить у себя внутри только чистое чувство и трезвое знание. Но прикоснувшись к реальности, эти мои слова могли непредсказуемым образом материализоваться. Даже это мое размышление, которое упорядочивается на экране компьютера, уже оно грозит чем-то более страшным. А вдруг его прочитают — и вдруг его поймут, или, что еще хуже — поймут неправильно. Очень неправильно. И, о, парадокс! Эта неправильность повлияет на ближайщее мироздание так, что никто, включая и меня, и не усомниться в исключительной правильности этой единственной, изначально неверной относительно того, что я вкладывал, интерпретации!
Мои мысли все-таки скачут с одного на другое. Говорю я слишком туманно, и не факт, что сам смогу по прошествии времени, разобрать эту шелуху. Паника, она просит меня бросить гиблое дело, и потратить нервную энергию на саморазрушение. А ведь оно бывает приятным! Будто маленькие кораблики тонут перед моим взором, не способные совладать с бурей, растущей из темных глубин подсознания. И это зрелище завораживает меня. До тех пор, пока блеснувшей молнией не сотрясает небеса мысль о том, что тонет часть меня.

я не пропал, просто пока нечего выкладывать. не обессудьте те, кто меня еще читает!

Несуществующим героем
Рассказ пытается пресечь
Сюжетных неувязок море,
И автора стеснительную речь.

Никем невиданный, нежданный,
Меняет он порядок действ
И кризиса взрывает дамбы,
Что значит — завершение есть.

Герой рассказа стал реальней,
Чем самый смелый из людей.
Ведомый картою игральной,
Он жил в рассказе только день.

А автор к сотне приближаясь,
Вернуться вздумал в кабинет
Кольнуло сердце как кинжалом:
Героя не было и нет.

Я позабыл о широте печали
И перестал ворочаться во сне.
Живя в тюрьме, ослабил злые чары —
И тьма ушла, растаяла, как снег.

Быть оптимистом не всегда приятно,
Так хочется забиться под кровать.
Всегда на репутации есть пятна —
И связи с прошлым не дано порвать.

Жить надо ничего не отрицая,
И темноту пытаться превзойти.
Не лгать себе, не жить, не жить как цапля —
Походкой твердой по Земле идти!

8 февраля 2008.

*цапля - стоит в болоте на одной ноге и ждёт, пока мимо не проскочет лягушка, чтобы поймать ее и сьесть

Я неприлично напрягаюсь,
Бегу за синей птицей вслед,
Летящей к горизонта краю
Так много ярких, томных лет.

Всё не найдется ей приюта,
Унылой кажется Земля,
Темно от севера до юга...
Но так ли незаметен я?!

исходное стихотворение:

боже мой, мы с тобой совсем чужие.
так легко говорить слова пустые.
мне нужен блеск наших глаз
и ни к чему пышность фраз,
просто игра.

боже мой, мы с тобой - воспоминание.
далеко наше нежное свиданье.
мне нужен блеск наших глаз
и ни к чему пышность фраз,
просто игра.
за любовь, которой больше нет,
тебя благодарю.


моя переделка:

Так легко, но мы с тобой совсем чужие.
И слова пустые все свое отжили.
Боже мой, мне нужен взгляд твой,что сверкает,
Словно самый яркий драгоценный камень.
Тяжело, а мы с тобой — воспоминанье.
И я плачу — не бывать опять свиданью.
Мы в любовь, как прежде, не сыграем...
Но скажу, зализывая раны -
Все равно, мне нужен взгляд твой,что сверкает,
Словно самый яркий драгоценный камень.

Вот есть такой человек, Кристина.
Мы познакомились совершенно случайно, а живет она в Герцлии, недалеко от моего общежития.(пнимии)
Один раз даже виделись в городе, поболтали и перекинулись взглядами.
потом она в своем блоге пообещала написать про наше знакомство.
Но это до сих пор не произошло. Я, в свою очередь, ничего ей не обещал. Но вот почему то захотелось написать)
хотя обычно я не выкладываю в дневнике рассказы о событиях своей жизни, сейчас вот пришло в голову набросать строчки.

З.Ы. Просто мне интересна ее реакция)

Зло, старое зло тихо плещется, омывая мои ноги тяжелыми воспоминаниями. Черно-белое восприятие действительности снова возвращается к узнику черепашьего панциря. Опять он смотрит снизу вверх на свою тюрьму, и нежно трогает решетки на окнах. Узник, ушедший в заключение по собственной воле и своими собственными ногами — теперь чувствует как замерзают его стопы, погруженные в воды зла.
Оно такое тянучее, так и хочется окунуться, несмотря на холод и мрак. Оно засасывает, не отпуская взгляд. Окружающая действительность врывается в меня грустными песнями, тоскливыми картинками и надрывной, ноющей изморозью. Холод, поначалу несомый волнами зла, уже сам передвигается по комнате, словно обретя собственное тело, словно ожив.
Неожиданно я заглядываюсь на солнце, мелькнувшее где-то около горизонта, в узком промежутке между облаками. И мне уже не хочется продолжать рассуждение, и темные воды зла уползают от ног. Это я твердой походкой выхожу на поросший яркой травой берег.

Сегодня ночью я сошел с ума -
Мне мир красивым показался...
И этим утром не прошлась чума,
До глаз никто не прикасался...

Сегодня ночью я не смог уснуть,
А зло нечаянно пропало.
Я захотел обнять Луну,
И было этого мне мало.

Сегодня ночью все наоборот,
И спать ушли дурные вещи.
И можно лень перебороть,
Позыв к добру во мне трепещет.

Сегодня ночью удержав печаль,
Мой друг, других не опасайся.
Ну, что ты мерзнешь, выпей чай,
И мира нового касайся!

Низменные чувства проснулись в его молодом теле. По радио сообщили, что
забастовка врачей неожиданно закончилась. Но Илье уже было все равно — Маргарита
летела в Нью-Йоркскую лечебницу, и никакие проблемы врачей страны N, в которой он жил,
не были теперь актуальны. Он прорычал что-то сквозь сжатые зубы, резко выключил
динамик, устало сел на кожаный диван. За окном накрапывал дождик, пальцы стучали по
стеклу, словно задавая ритм ненастной погоде.
В его мозгу тупо и злобно проносилась фраза, недавно выпущенная из кухонной
радиоклетки: «Приказом суда всех врачей обязуют вернутся к работе». Словно маленькая,
голодная птица, билась эта мысль, рвя нависшие в его душе тяжелыми сетями воспоминания
о Маргаритиной болезни, о том, как они вдвоем стояли у порога закрытой клиники, о том,
как вся жизнь страны в буквальном смысле устремилась в пропасть.
«Кинуться бы, вонзиться точными и сильными ударами... Сколько времени потеряно
зря не по нашей вине... Можно ли повернуть оглобли неостановимой колесницы, вернуть эти
дни, вернуть ту жизнь, в которой еще что-то можно было сделать для моей Риты, спасти ее
здоровье, ее неомраченную тяжкими и блуждающими болями жизнь? Я почти реву в
бессилии, почти чувствую, что все кончено...
Дождь льется по стеклу, он, верно, очень холоден. Надо позвонить. Она уже должна
была долететь. Я не поехал... Мне не разрешили...Снова чиновничьи препоны, снова ведра
чужой корысти и черствости валятся на меня».
Маска равнодушия легла на его улыбку, на его прищуренные глаза, на ямочки у щек.
Взглядом черепахи смотрел он из окна, и видел лишь злость и бессердечную злобность
окружающего мира.
Илья был грустен. Илья был очень зол. Илья почти плакал. Илья может быть, был
готов разбить стекло рукой. Но никто не смог бы прочитать и слова на его лице, которое,
подобно поверхности воды, никак не отражало подводные бури.
Капли воды, ударяясь о стекло, стекали по желобу на землю. Словно на рисунке
ребенка или постмодерниста, потоки воды бессистемно и вязко образовывали до странного
нежные узоры.
Теплое дыхание оставляло томные пятна потных капелек, Илья рассеянно бродил
взглядом по комнате, по своим мыслям и по образам, которые то и дело взрывались
фейверком, сухим пожаром, траурным салютом в его голове. Дождь все лил, время текло
согласно тихому стуку настенных часов, тусклый свет коридорной лампочки еле-еле
пробивался сквозь пыльный воздух комнаты. Илье казалось, что он заключен в панцирь, в
коробку, в сосуд, и лишь сквозь маленькую дырочку возможно вопринимать сигналы
окружающего огромного мира.
Из-под подоконника протекала вода. Оказавшись холодной и противной на ощупь
(Илья коснулся ее костяшками пальцев, словно собираясь ударить), она преломила слабый
луч далекой лампочки — и засверкала!
Протерев тряпкой лужу, Илья понял, что ему надоело сидеть на одном месте. Он стал
ходить по комнате. Включил телевизор, послушал музыку в наушниках, доел вчерашний
салат. Ничего не помогало, и мысли то и дело возвращались к Рите. Точнее, они не
возвращались, а все время блуждали вокруг нее, пытаясь выцепить из сумрака затухающих
воспоминаний.
Илья уже не был зол. Дикое состояние неоформленной ярости ушло, оставив вместо
себя лишь привкус горькой шоколадки. Он просто ждал звонка. Или от Риты, или от врача.

монолог умирающего короля за 6 минут до конца картины:
"Холодно...Как холодно, и даже израильское летнее солнце так слабо, скудно, скупо, ненадежно греет...Я оглядываю свои ладони, покрытые хрустящими морщинами, словно льдом. Рисунки размалеванные тут и там, начинаясь из-под ногтя, нисходя к запястью, щекотят подкожный пульс, и словно плотина поставлена живому току крови. Кромешная тьма покрыла веки, глаза неумолимо клонятся ниц, теряя способность обозревать солнечный небосвод, и я чувствую тупую, словно находящуюся в другом теле, государстве, в ином мире, звериную, рвущую саму себя на части, боль. Словно ветром ядерного облака выдувается из меня душа, яблоки сердца опадают, и молодые голуби уже готовы вострубить о моем возвращении в первобытное, доадамовое состояние, когда и само слово «счастье» еще не могло быть воскликнуто Создателем, когда хаос был холодом, равнодушием, необращением внимания на рождающегося меня сонма светлых ангелов.
Может быть. Может быть, перевелась у меня способность говорить связно и мыслить здраво, и кажется, слишком много воды проливается из моих сложенных в покорности рук. Как та сеть с клетками, большими, чем зашедшие в ее путы рыбы, уже не служит для прибавления рыболовецкой удачи и сытного ужина, так и руки мои, так и я сам, будто бы пав пред лицом того, кто способен судить проступки гораздо более страшные и чреватые, чем делались мной до сих пор , так и я сам уже не способен был быть человеком. Неспособный быть теплокровным и неумеющий жить как крокодилы, ящерицы и им подобные мерзкие существа, я почти не страдал и боль все отдалялась и отдалялась, по прежнему находя свои истоки в моем почти окаменевшем сердце.
Наконец, наступило успокоение. Я заснул. Ведь и во сне замерзают. Вот и я замерз. И было это в один из последних дней первого летнего месяца в солнечном и жарком Израиле, но неповинно в моей гибели это место и это солнце, что шлет благостные лучи всем подлунным животным, без разбора их пола, возраста и предназначения, данного то Создателем, то Разрушителем."

естественно, монолог выдуман мной и к самому фильму имеет довольно косвенное отношение.

Риск заблудиться был относительно невелик, поэтому она и свернула с основной тропы, через невысокие кусты, вбок и вверх, приближаясь к вершине холма кратчайшим путем. Подошвы ботинок мягко касались незамутненной травы, мелкие насекомые бросались врассыпную, а ветви деревьев тихо шумели.
Еще два шага, еще один. Зеленый ковер резко обрывается. Впереди круг выжженой земли метров пять в диаметре. Девушка поднимает камешек и бросает вперед. Почва податливо принимает его, проходит секунда — и камень скрылся под слоем земли, словно и не было его. Образованная девушка, полжизни прожившая в столице, а полжизни — по дедушкам и бабушкам в деревнях, хуторах и станицах по всей России, Виктория нахмурилась.
Она хотела позвать кого-то, посоветоваться, не рискуя ступить на такую, в прямом смысле слова, обманчивую почву. Но не вернулась на тропу, просто стояла в тени дерева, уставив свой вдумчивый взгляд на мистический круг-поглотитель.
«Еще немного, еще три-четыре абзаца», - думал парень, набирая эти строки, - «Виктория (а может быть лучше назвать ее Вероникой?) не может стоять вечно, не так ли? Значит, что-то такое должно произойти, что-то, что сдвинет ее с места».
Но это не было началом для фантастического романа, это было всего лишь небольшой зарисовкой к рассказу, и Виктория застыла, словно изваяние в центре площади, птицы не свили на ее голове гнездо, мистический круг не смог поглотить ее, и все осталось точно так, как было в ту секунду, когда брошенный Викой камешек ушел под землю. И, вполне возможно, через некоторое количество времени, еще один человек свернет с туристской тропы, и попытается дойти до вершины холма прямой и короткой дорогой.

Громыхающее нечто свалилось на Павла, словно воздушный шар врезался в облако. Я наблюдал за этим со стороны, но не успел и пошевелится, как мой друг уже лежал на полу, а огромная черная упавшая птица била крыльями о его тело. Хор голосов ворвался из открытых окон, вихрем кружась по двору, да и прохожие охали, усиливая всеобщий ор. Схватив палку, я попытался атаковать птицу, но, к моему удивлению, еще до того, как мы сблизились, она покорно подпрыгнула и села возле Павла, по-видимому, не причинив ему никакого вреда. То ли орел, но с длинными и тонкими ногами, то ли цапля, но с коротким и острым клювом и прищуренным взглядом, она смирно стояла, словно позируя перед нами. Павел встал, отряхнулся, и ошалело смотрел то на нее, то на меня.
Странно, но никто не подошёл к нам, словно мы были отгорожены от всего остального пространства невидимой решёткой, окна в домах захлопнулись, а прохожие поспешили покинуть этот двор. Я предложил последовать их примеру и пойти дальше своею дорогой. «Да ты что! На меня птица свалилась! Не понимаешь, да?» - воскликнул Павел, на шаг отступив от чёрного полу-орла, полу-аиста.
Тот приветливо каркнул, словно ворона какая-то. Паша взял его на руки, точнее, птица сама вспорхнула в его объятия. Делать нечего, мы пошли ко мне домой. И, опять же, никто не глазел нам вслед, никто не обращал внимания, что тащим мы на руках чудо-птицу ростом с пол человека.
Птица то хрипло каркала, то шарила клювом в кармане рубашки Павла, то как-то по-человечески и надрывно смотрела на меня, и тут же отводила взгляд.
А мне было почему-то стыдно в те моменты, когда наши взоры случайно сходились.

Давно не писал. Долгие попытки творческого самоубийства, кажется, почти увенчались успехом. Посудите сами, количество внутренней боли и невысказанности только увеличилось за прошедшее время, и довольным, а, тем более, счастливым я назвать себя не могу. В принципе, градус самоотречения, точнее, отречения от когда-то важных чувств и вещей близится к точке кипения. Я разговаривал с духами времени, я пытался интернет-разговорами спастись от внутреннего диалога с самим собой, я читал чужие книги, да чего я только не делал за прошедшие месяцы! Лишь иногда бурлил стихами, которые не стоило никому показывать. Сейчас я сижу за своим компьютером, провожу сеанс самоанализа, рефлексирую из-за мелочей. Мне приятно принимать эти чувства и мысли за мелочи — так я скрадываю свою боязнь взглянуть на себя честно. Недавно мне подсказали, что всё благородство и бескорыстная помощь — всего лишь эгоистичное самолюбование оказанными услугами. Вот я что-то делаю хорошее, помогаю кому-то,забочусь о нем. И мне приятно — и ему, ей...
А делаю я это не ради него, нее, а ради себя, ради удолетворения внутренних желаний и позывов. Да, я был мечтателем, и не хотел посмотреть на себя со стороны. Теперь, когда карты открыты — мне уже не совсем интересно играть в бескорыстного «помогателя», я готов потребовать свое, добится силой. Но где ее взять? Где взять силы для этого, как решиться на разрушение такого крепкого здания дружбы и взаимопонимания? Может и дальше стоит продолжить игру? И просто ждать, когда подвернется подходящий случай. «Ждать у моря погоды», - подходящая пословица.
Как и было когда-то, я снова говорю себе, что играю некую роль. Как и было когда-то, роль все таже. Да только я уже не тот. Мне надоело заговаривать себе зубы, мне надоело играть в самоанализ, мне надоело обдумывать каждый свой шаг, могущий повлиять на дальнейшее развитие событий. Мне надоело думать, что я обдумываю свои шаги. Все не так, я просто блуждаю в потемках чужих душ, и только лишь успокаиваю сам себя, думая, что от меня что-то влияет в этой жизни.
Надоело быть марионеткой, надоело с треском брать то, что мне должно принадлежать по праву. Надоело играть в утешительные игры ос временем, которое неумолимо унижает, уничтожает меня. Хочу подняться с пола, перестать быть пылью. Хочу быть кем-то, хочу, чтобы этот мир хоть что-то значил в глазах Бога, иначе почему он бросил его на закланье?
Почему в мире есть смерть, а вслед за ней и неустроенность всей жизни?
И почему же я, как и все люди, не в силах эту неустроенность залатать? Почему мы, хотящие быть сильными, до сих пор слабы?

Что за прозванье «Поэт»?! Ты -
Стройных строк акушер.
Выбрось, забудь проэкты
Гладить поэзий шерсть.

Строчка рвется наружу,
Роды сумей принять!
Ночью даже разбужен,
Технику знай на пять!

Тянутся долго схватки,
Чаще, сильней, больней.
Строчки познай повадки,
Строг будь и весел с ней!

Неистерпимо сложно
Пламя в руках сдержать.
В строчках родить мог ложь, но
С фальшью нельзя рожать!

Что за прозванье «Поэт»?! Ты -
Стройных строк акушер...

http://www.rockgeroy.ru/view/groups/520.html
http://www.slam.ru/band/flora

Клевая группа из города Череповца

Внутри меня (абстрактный стих).

Внутри меня в кулак
Вдруг сжались нервы.
Я взял совет у Зла,
Одним из первых.

Внутри меня дрожат
Душа и сердце,
Я был у Зла, но жаль
Успел согреться.

Внутри меня свербят
Ошметки веры.
От головы до пят
Я слился с серым.

Внутри меня теперь
Так много грусти.
К добру открыта дверь,
Но Зло не пустит...