В колонках играет - Kinks

Снилось, что я сыщик, занимающийся расследованием пропажи дочерей Николая Второго. Начал я естественно с допроса Николая. Мы стояли в подъезде моего бывшего дома на Рабоче-Крестьянской улице в Иркутске. Серые грязные стены, сизый дым сигарет, запах жаренной картошки. Я оперся о стену, царь - о перила. Он задумавшись и смотря в одну точку, вспоминал, когда видел своих 5 дочерей (5, имеено 5!) в последний раз -  он рассказывает, а я все вижу одновреммено и получается, как двойное пространство, как знаете бывает, когда фото выходит с двумя картинками на одном кадре. Мы все так же стоим в подъезде, но я вижу одновременно, слабо, размыто, как открывается дверь (там где жил) и оттуда выбегают смеясь и играясь 5 дочерей царя. Сам царь выходит на порог и кричит им - Осторожнее, берегите себя! Не ушибитесь, не упадите, упасть - больно. И вот я следую мысленно за дочерьми - лечу словно камера вниз в проем и вижу, как они сбегают. На одном из этажей к ним присоединяется Юлия Началова, так кажется ее зовут. Ны выходе из подъезда она не следует за царевнами, а бежит дальше - в подвал. Я мысленно следую за ней, негодуя и расстраиваясь - мне же надо узнать куда дочери царя направились, а не Началова. Она спустилась на -5 этажей и стала боязливо бродить по комнатам подвальным среди строительного мусора и паутины. В один из моментов из темноты выступают руки, хватаю Юлию, в секунду сдергивают с нее одежду , а потом начинают полосовать ее ножами. Она кричит ненатурально, трясет огромными грудями, все напоминает пародию на фильм "Крик", "Очень страшное кино" называется кажется. Потом Юлию руки забирают во тьму и меня выносит наверх. Во дворе пусто, дочерей Николая нет. Туман, сыро, безлюдно. Вдруг я слышу гудок - со стороны кирпичного завода (там на самом деле он есть) и пугаюсь - вдруг они именно туда и пошли и там попали в механизм какой-нибудь и погибли, как тот мальчик (на само деле мальчик там погиб, в 2002 году). Начинаю бежать в сторону завода. Бегу вяло, словно увязая в клее. Ко мне бегут откуда-то взявшиеся журналисты и расспрашивают - Как дело продвигается? Есть ли подозреваемые? Меня все это бесит, но тут я нахожу блестящий ход - говорю, что я вообще-то сам на лестнице стою - пусть идут и спрашивают меня настоящего. Добавляю - и царь там, вам крупно повезло, интервью будет эксклюзивное. Они убегают, а я продолжаю свой бег-барахтанье, пока вдруг не слышу звонкого смеха. Чую - дочки. В соседнем дворе. Иду туда. Они играются - кто на качелях катается, кто в песочнице роется. Увидели меня. Затихли. Потом самая старшая из них говорит - Все, конец? Достает откуда-то черную кожанку и протягивает мне. Я надеваю. Она протягивает мне и наган и говорит - теперь расстреливай, доводи дело до конца. Я же вытаскиваю все патроны из пистолета и кидаю их на землю, пытаясь презрительно усмехаться. Мне обидно, что они ко мне так. Начинают слезы идти, небольшим ручейком. Сквозь слезы говорю - никогда так больше не делайте - ко мне вы так уже никогда не сделаете, я знаю, я теперь сыском вжизнь не займусь - но постарайтесь не делать так и по отношению к другим! Никогда! И ухожу.

Иду в свою старую квартиру, думая, поменял ли царь замки или мой ключ подойдет к двери. В подъезде Николай все стоит, руки - за головой, стоит, оперся спиной и локтями о стену и потягивается лениво, как кот. Мы мысленно обменялись рассуждениями - я мысленно ему сообщил, что раз так дочки твои ко мне так отнеслись, то я имею полное право назад заселиться в свою квартиру, а вы себе новое найдете. Царь кивал головой - конечно мол, конечно. Мы сами виноваты. Я открыл дверь и зашел в свою старую квартиру. Пусто, только на одном подоконнике - яйцо Фаберже.  Я снова захотел реветь. Думаю - ну и чего я добился. Иркутск бросил. Швецию бросил и снова в Иркутск прибыл, стою вот в пустой квартире совсем один. Что делать? С чего жизнь заново начинать?