В колонках играет - BowieКак я говорил, сны кинематографичны:
1. Узбекистан. Будущее. Цвет и свет сна - прозрачно-коричневый и матовый, старофотографический. Изредка вроде как музыка красивая грустная слышится в течение всего сна. Идет какая-то гражданская война. Страной правит диктатор (может Каримов, может другой кто). Я приехал туда, в Узбекистан, чтобы встретить одноклассников. На нашей встрече, в классной комнате, сидим мы человек 20. Все спиной друг к другу сидим, за партами, перед нами выступает официальное лицо - такая процедура введена теперь перед всеми сборищами людей, дабы предупредить крамолу и т. п. Чиновник стращал нас, предупреждал, расписывал врагов народа и оппозицию. Потом он закончил, все похлопали и он ушел. Но и потом мы не повернулись лицами друг к другу. Мы сидели как сидели, молчали - так вот наша встреча и происходила. Так было безопаснее. Я один стал поворачиваться и смотреть туда-сюда. Один из моих одноклассников косо глянул на меня и зашипел - не двигайся, не изображай из себя героя. И вообще, смени свои старые потрепанные штаны. Я разозлился, обиделся, встал и ушел. На улице было много народа - уличный базар. В толпе шмыгали чиновники, слушали народ и записывали все в блокноты. Вдруг все затряслось, зашаталось - началось землятрясение. Люди бегали, кричали, искали убежища. Дома многие кренились и разваливались. Дорога через перевал ушла оползнем в обрыв горного ущелья - единственная дорога из нашего маленького города. После того как все утихло, все выпозли из разных дыр, оттуда, отсюда. Стали сбиваться в кучки и негромко обсуждать случившееся. Все чиновники исчезли. И внутренне чувствовалось - вся власть исчезла, испарилась. Я сидел на лавке, а рядом со мной - две беременные узбечки. Обе плачут - боятся, что схватки начнутся, а им никто не поможет - скорая в наш город не доберется. Тогда я зову их за собой. Мы идем вдоль разрушенных улиц, я ищу глазами что-либо, что могло бы помочь - и нахожу: один из домов, разрушившись, открыл подземелье. Мы спускаемся туда. Я понимаю, что это бывшая подземная нацистская база. Идем через помещения, залы. Все в паутине. Освещение слабое, голубовато-сизое. Иногда видим истлевшие тела фрицев. Мой мозг с трудом пытается связать Узбекистан и Вторую Мировую. Не получается. Плюю на это и иду дальше. Узбечки идут позади и еще полгорода - увязались за нами. Находим выход на поверхность - но его преграждает полуживой старик длиноволосый, выживший из ума столетний фриц. Он вращает глазами, стучит зубами и воет. Узбеки громко охают, кричит "Вай дод!" (уже не помню, что это значит, но они на самом деле так восклицают). Тогда я деда хватаю за полусгнившую одежду, разбегаюсь и выбиваю им дверь на выход. Мы оказываемся на поверхности, по другую сторону от разрушенной дороги. Узбеки выходят и радостно оглядываются по сторонам. Начинаются танцы, готовится плов и играют сурнаи. К нам из тумана выходят люди - вроде это интеллигенция Ташкента. Они радуются за нас, обещают помочь со всем, что касается возвращению к нормальной жизни.
2. Лечу по воздуху, сам по себе, над Карши, Узбекистан. Вроде город этот состоит из небольшого, продолговатого озера и пляжа при нем. На нем много людей загорает. Много теплиц, где выращивают лук. За теплицами начинается Китай. Я иду по ореховой роще, дохожу до фарфорого желоба, идущего по склону горы. Залезаю в него. На дне - китайские иероглифы. Я читаю их и ужасаюсь - там написано предсказание о грядущем наводнении - о гигантской дамбе, которая разрушится и затопит весь Китай. Выскакиваю из желоба и вовремя - по нему пошли первые потоки воды, вырвавшейся из дамбы. Я лечу срочно в Пекин. Весь Пекин состоит из одного яблоневого сада, в котором стоит 4 больших здания и 1 маленькое. В больших зданиях распологаются сенат - здание в виде длинной и низкой пагоды, ресторан - в виде невысокой и толстой пагоды, ночлежка обычная, тюрьма в виде высокой и толстой пагоды. В маленьком здании, похожем на простое здание скажем какого-нибудь ЖЭК находится государственная приемная, госкомиссия и госрегистратура. Я прибыл в обеденный перерыв. Видел в окошки маленького здания, как там обедают почуму-то русские бухгалтера и вахтеры. У входа в маленькое здание два парня - один темно- и длинноволосый, с умными и проницательными глазами, одет в джинсы и джинсовую куртку. Второй неуловим лицом и одеждой, расплывчат, не поймешь кто. Ждем. Прошло много времени ия от скуки спрашиваю у длинноволосого по-английски - не знает ли он - хорошо ли кормят в ресторане (том, что в виде пагоды). Он отвечаем по-русски - Сносно. Тогда я приглашаю его и второго, расплывчатого, на обед туда. Расплывчатый радостно хлопает в ладоши и хохочет. Я и длинноволосый болтаем о Китае и его особенностях. Я объясняю цель приезда в Пекин - добиться разрешения на исследование дамбы, той, что готова разрушиться в любой момент. Вроде меня наша фирма послала. Зашли в ресторан - я восхитился внутренней отделкой. По красивой лестнице мы поднимались на второй этаж, на лестничной площадке встретили двух девушек - 
Ledenezz и ее подругу. Длинноволосый познакомился с первой, а расплывчатый со второю. Длинноволосый удивился, что ко второй я не подошел - Что ты? Теперь вот этот размазня с ней за столик сядет, а потом поди еще и на танцы пригласит. Я сказал, что не решился с ними познакомиться - слишком красивые. Пообедав, мы сходили в регистратуру, где я получил документы, подтверждающие наделение меня полномочиями для обследования дамбы и принятии мер для ее укрепления. Мне выделили целый пассажирский самолет в виду важности дела. Длинноволосый, расплывчатый и девушки полетели со мной - в Шанхай. Здесь должна была пройти конференция геотехников. Мы летели над городом, любовались видаими. Сели, ехали на такси. Город был просто безумно красив. Из окна машины в одном месте увидел гостиницу в виде пагоды, на балконе которой стоял и курил Ярмольник. Я вдруг узнал и гостиницу и Ярмольника - их другого сна все это было (на самом деле из другого сна) - я стал рассказывать тот сон своим попутчикам в подробных деталях. Но им было неинтересно. Прибыли в гостиницу четыре с половиной звездочную, окруженную тропическим лесом. Нас направили по коридору на первом этаже - в общежитскую секцию - 5 комнат на 1 туалет и 1 душ. Причем 4 комнаты уже заняты - нам дали одну на 5-рых. В душ и туалет - очереди - все русские гимнасты, приехавшие на Олимпиаду. Я не хочу тут жить и иду в ресепшн. Говорю - я сотрудник ВСП, шведской компании, прибыл по делу государственной важности. Мне должны были забронировать номер. Китаец ресепшинист морщится, задумывается а потом ведет меня на второй этаж, где днем располагаются офисы без стен, а на ночь возводят фанерные стены и получают таким образом комнаты. Мне показывают на собачью конуру, крашенную зеленым цветом и с резной крышей. Заглядываю вовнутрь - там два настила. Конура хоть и просторная, все же маловата для меня. Но китаец не теряется и раскладывает конуру, превращая ее в кровать на манер детской, которую можно качать на ее дугообразных ножках. Это лучше чем ничего. Иду чистить зубы. Одна из дверей открывается и я вижу длинноволосого и Ledenezz. Они уже поженились, держатся за руки. Я говорю - а вам как эту комнату удалось достать? Они: Семья - сила! Вдвоем все можно преодолеть. Я желаю им отдохнуть перед завтрашним напряженным рабочим днем и ухожу. Однако на следующий день меня направляют не на дамбу, а в Пекин, в ночлежку. В ней оборудовали временный лагерь для беженцев и вынужденных переселенцев. В основном - процентов 60 - все русские. Меня назначили министром миграции и начальником этого лагеря. Я принимал заявления с просьбами о предоставлении убежища от кенийцев, украинцев, таиландцев, россиян, армян, словаков и других. Зайдя на обед в регистратуру, заметил чилийца, ворующего жвачки, конфеты и маленькие шоколадки из шкафа. Увидя меня, он дал деру. Я за ним. Поймал его, веду, держа за загривок, как котенка. Привожу в зал рассмотрения решения по предоставлению убежища. Там быстро проводим суд. Я приказываю выслать нарушителя в его страну. Тот не сопротивляется, только ошарашенно смеется, приговаривая - что же я наделал! Из-за мелочи гибну! Ради чего?!
Дамба так меня и не дождалась
3. Я слепой человек. Т. е. я все вижу со стороны, но все-таки я слепой. Хожу с палочкой, спотыкаюсь. Все мне помогают, жалеют. Живу в спецдоме для инвалидов. Мы, инвалиды, устраиваем вечера, где поем или играем на инструментах. Многие вяжут, делаю поделки для продажи. На новый год мы все собирались в ангаре, где за большими, широкими столами делали игрушки новогодние - для себя на нашу новогоднюю елку и на продажу. Вдруг к нам приводят новую сотрудницу - молодую девушку, блондинку голубоглазую. Она одета модно, жует жвачку, на глазах какие-то невероятные тени. Ее нам представили и оставили наедине. Мы, инвалиды, ее сначала стеснялись, потом привыкли. Многие просили ее рассказать о себе и о ее жизни. Она с некоторою усталостью в лице и голосе поведала, что ей 22 года, разведена - муж подлецом оказался, каких свет не видывал, бросил ее с ребенком. Инвалиды плакали, жалели ее. Она сказала еще, что здесь временно. Что она нами не брезгует, но что все же она не любит людей - вообще всех, ей одиночество больше по душе. Включила нам телевизор (тем кто зрячий), а сама подсела ко мне и стала спрашивать меня почему я ослеп. Мне стало неприятно, я встал и пошел в мою комнату. Спотыкался, падал, ища дорогу моею палочкою. Она помогала мне вставать, поддерживала за руку. Уже в моей комнате, она стала меня целовать. Я же плакал: что вы надо мною издеваетесь?! Я инвалид, я для вас никто, вы скоро уедете и забудете о мне и обо всем, а я буду мучаться. Она смеялась и говорила - все лучше, чем совсем ничего в жизни не иметь. Мы занимались любовью. Потом она закончила у нас работать, а я спустя время почуствовал, что... забеременел. У меня стал расти живот, появилась боль в спине, вены на ногах вздулись, тошнило часто. Я стеснялся своих друзей-инвалидов и стал часто один уходить в поле, где гулял под осенним небом. Одновременно как мне стновилось хуже из-за беременности, прорезалось зрение. Сначала я видел плохо, потом все лучше. Однажды на поле у меня начались схватки - я упал на землю, от жуткой боли потерял контроль над собой, начались роды. Ребенок вышел весь мокрый и почему-то частично одетый. Я стал совсем хорошо видеть сразу после родов. Ребенок оказался мальчиком. Инвалиды увидали все в окно и выбежали на улицу. Они радовались, поздравляли меня и спрашивали, как я его назову. Одна глухая бабушка взяла ребенка на руки, обтерла его своим фартуком и замотала в шаль. Ребенок улыбался всем и смешно пищал. Меня подняли и за руки привели в дом. Мы сидели и пили чай, а я думал, что это очень интересно и здорово (хотя отчасти и страшно) - стать отцом
Butterflys_death. Летний дом, веранда. Подростки во фраках и роскошных вечерних платьях, все дуют детское шампанское. Я хожу среди них в потрепанных джинсах, пью вино. Подростки следуют за мною взглядами, с интересом и трепетом. Шепчутся, что я тот самый. Мне приятно, но я боюсь, что они меня несколько переоценивают. Заговариваю с одним подростком ,с пышной кудрявой шевелюрой на голове. Он стесняется, краснеет. Я ему пою "I'm totally wired... из репертуара группы "The Fall". Он хохочет, хотя всеми силами пытается сдерживаться. Потом я залез на крышу веранды и мне было очень грустно
