Что это? О чём? Сама не знаю. Сидела ночью, слушала по кругу одну из самых любимых песен и набирала какой-то текст. Бывает у меня такое иногда. Вышло вот это. Без начала, конца или смысла.

Стиснув зубы и сжав кулаки, человек смотрел на слипшееся от крови золото волос. Он помнил, слишком хорошо помнил, как рассыпалось оно по белым плечам, стоило лишь вынуть одну единственную заколку. Нужную заколку, правильную. Он тогда сразу угадал, которую, а она смеялась. И глаза, тогда вмещавшие целый мир, сейчас лишь отражали больное, вместо него плачущее небо, застывшие, стеклянные, мёртвые. Навсегда. И не будет уже ничего. Ни смеха её, ни слёз, ни насмешек, ни тревоги. Ничего не будет. Никогда. Она не войдёт вечером в его спальню в том смешном своём сером платье, просторном и длинном, под которым, он знал, пряталось другое, узкое, лёгкое, сшитое из тонкого белого кружева. Не склонит голову со сложной причёской, предлагая выбрать одну из сотен крошечных украшенных жемчужинами булавок. Не станет танцевать для него под только им слышимую музыку, если он угадает. Не будет прижиматься во сне, доверчивая и трогательная, как котёнок. Не скользнёт губами по щеке, не зевнёт, прикрыв маленькие губы ладошкой, не вытянется в густой зелёной траве, мечтательно глядя в небо. То самое небо, которое плачет сейчас холодным, горьким дождём, смывая кровь и грязь с маленького, жестоко изломанного тела.
Бережно, так бережно, словно боялся причинить боль, поднял на руки и понёс прочь. Туда, где они жили когда-то вместе. Не домой. Нет. Никогда уже не будет домом это, пустое и холодное, где уже не зазвенит её голос. Вместе с ней из дома ушла душа. Помертвело золотистое дерево стен, погасли окна, двери скрипели пронзительно и тоскливо.
Поднялся по показавшейся вдруг узкой и шаткой лестнице на второй этаж. Понял, что за все те годы, что они прожили здесь, так ни разу и не был в её спальне. Дверь не заперта, но открываться не хотела. А он не смог заставить себя положить свою ношу на пол. Надавил посильнее.
Внутри было странно тепло, словно запах её, родной, любимый, уютный, сохранился в этом странном месте и согревал, убеждая поверить – не было ничего. Ни страшного письма, над которым только посмеялись, ни ворвавшихся в дом чужих людей, которые увели её, пока его не было, ни суда того, ни оборвавшего и его жизнь тоже приговора – ведьме смерть. Жестокая смерть, страшная.
А в её комнате не было почти ничего. Камин, зеркало большое, да ворох цветных подушек, тканей и одеял на полу, почему-то напоминающий птичье гнездо. Уложил бережно, провёл ладонью по казавшемуся удивительно спокойным лицу, закрывая глаза, закутал до подбородка – не хотел, не мог видеть, что сделали с ней люди.
Люди. О, да. Люди. Твари куда худшие, чем все придуманные ими чудовища. Люди. Боль, отчаяние, ненависть. И злое, тёмное колдовство, поднимающееся из самых глубин души. Колдовство, которое не смогло её уберечь. Которое теперь поможет отплатить за то, что сделали с его любовью.
Первым вспыхнул ставший чужим и пустым дом на краю леса. Потом деревня, жители которой посмели отнять его счастье.
По всем дорогам и тропам мира шёл, тяжело опираясь на простой деревянный посох, усталый седой человек с мёртвыми глазами. И за спиной его оставались лишь огонь и холодные камни. А ещё боль, страх, смерть.
Когда-то давно она нашла на небе новую, совсем крохотную звёздочку. Показала ему её, улыбнулась, доверчиво заглянула в глаза и попросила: «Пусть она будет нашей… Ну, пожалуйста»… Разве он мог ей отказать? Теперь звёздочка уже не была крохотной. Каждую ночь она разгоралась всё ярче, страшнее и злее, пульсируя огнём и кровью.
Он знал, что эта звезда станет его смертью. Знал, что примет эту смерть с благодарностью – жить теперь не за чем. Но это будет потом. Ещё не скоро… Так не скоро…
А пока там, за кружевным каменным мостом, ещё один город. И в городе том – люди, убившие его любовь.