В последний день в Питере
радостная печаль меня ловила,
но не поймала,
и, посозерцав пустоту костела
Святой Екатерины на Невском,
я захотел увидеть Владимирскую.
Там я застал ремонт, белую краску, капель,
малярши в левом приделе купались в свете,
а прямо посредине встретило меня Распятье,
и лучше бы мне упасть, не туриться далее,
однако ж меня манили
отдыхающие над Царскими вратами медные ангелы,
Одигитрия в бисере - и синий, нежный взор
Нерукотворенного Спаса,
«освященного самим Иоанном Кронштадтским».
Серафим Саровский смотрел на удивление скорбно
(нигде больше на свете я не видел его таким,
ни на одной иконе иль фреске),
но никогда ничего не бывает впусте,
и, присмотревшись, я понял, что скорбь Серафимова не напрасна.
«Владимирская» слева, в киоте – сверкала кислотными красками,
а придел возле Нея был по-сказочному расписан «под 19-й век
Киево-Питерского барокко»,
и там из парчевых цветов глянула на меня,
будто из Дантовского Земного Рая,
Царская Семья – а в других лугах гуляли
патриарх Тихон с митрополитом Серафимом Чичаговым,
Иларион Троицкий, батюшка Иоанн Ильич Сергиев,
блаженная Ксения и Бог весть еще кто;
не хватало мне только Леты, чтобы все забыть,
и Эвнойи, чтобы вспомнить – и навсегда! –
все только благое. А добила меня надпись у кнопочки,
к которой я чуть не приложился, пытаясь сквозь стеклушко
приложиться к частице мощей Серафима Вырицкого,
коего старца и новописанная икона
храм украшала; было написано: «Для вызова алтарника
звонить три раза». Но как мне представилось
в равной степени глупственным,
если я сейчас позвоню, и алтарник примчится
и откроет мне стеклушко, дабы я поцеловал самую часточку –
так и тот оборот, что я буду звонить,
а алтарник возьмет да и не придет (время было послеобедное),
то я решил уйти себе тихо, тем паче, что рядом уборщица
пошаливала шваброй. И тут я нашел в полутьме
(свет из окошка в углу сгущал ее, падая на резные сундуки)
и Лету свою, и Эвною – старинного Спаса Нерукотворного
с ликом загадочным и сухим, северных писем,
и Архангела Михаила,мерцающего надо мной
благодатным мечом и крилами:
«Для того и мертвым во аде было благовествуемо,
чтобы они, прияв суд по человечеству плотию,
жили по Богу духом…»
И хорошо стало на сердце, и не смогли меня больше смутить
ни Параскева Пятница в облацех медных,
ни двое кудрявых очарованцев с крылушками,
воздымающих голый латынский крест
с таинственными буквами «СБ»
(в костеле, по крайней мере, греческими буквами
на Корсунском кресте за престолом
было выведено IHC);
ни даже инвентарные номера,
намалеванные на спинах
Богородицы и Иоанна,
предстоящих у Распятия…

30.3.09 – 4.04.09 СПб. - Москва