Публичность и предсказуемость

Автор: Amiterasy

Пейринг: ЛМ/ГП

Жанр: romance с элементами angst'а

Рейтинг: R

Размер: мини

Саммари: дано заказчиком в заявке очередного анонимного феста Домианы. «ПостХогвартс. Гарри приходит на министерскую "елку" вместе с семьей (все детишки в сборе). На том же празднике оказывается и семья Малфоев (Люциус, Драко с женой, Скорпиус). (Только пусть уважаемый автор сделает что-нибудь с Нарциссой, но без летального исхода, пожалуйста! Она просто не должна присутствовать на празднике.) Так получается, что Гарри и Люциус на время остаются одни, между ними завязывается беседа... А дальше - полет фантазии автора»

Примечания автора: Явления объяснимы, поскольку формируются на основе предпосылок (универсальный принцип детерминизма). Явления имеют свойство объясняться, но не так, как кажется с первого взгляда (распространенная жизненная ситуация).

Дисклеймер: автору не принадлежит решительно ничего. За исключением права многозначительно молчать.






- Шшш, не вертись же, милый.

«Милый» растрепанный мальчик раздраженно фыркает и с неуклюжестью и эффективностью прирожденного ловца выворачивается из рук матери. Разумеется, он уверен в том, что отлично выглядит и без галстука. В его возрасте столь логичные и естественные убеждения еще имеют шанс сиять светом непреложной истины. Счастливая физиологическая особенность.

- Милый, ну скажи ему, мы опаздываем, - обиженно восклицает Джинни.

Не менее растрепанный «милый» молодой человек, следящий за знаменательной дуэлью с отрешенным видом и мастерской обезоруживающей улыбкой, вздыхает.

- Не опаздываем, Джиневра Молли, уже четверть часа как опоздали. Альбус Северус, не вертись, ты и так исключение из слишком многих правил. Джеймс Сириус, стой спокойно, здесь довольно дорогие полы. Лили Луна, потерпи еще немного, это оскорбление твоей пунктуальности скоро кончится.

- Немедленно скажи что-нибудь неофициальное. Просто ужас, с таким настроением нельзя идти на праздник! Я, конечно, тоже ужасно волнуюсь…

- Я не волнуюсь. Я на работе.

- Иногда ты просто невыносим!

- С Рождеством, дорогая.





Формализм похож на зависимость от сильнодействующих антидепрессантов: стоит выдумать одно жизненное правило, и через несколько незаметных лет все мысли будут начинаться с чопорных «нельзя» и «должен».

- Мистер Поттер, мы уже подумали, что вы не почтите нас своим присутствием. Вот бы всегда допускать только такие приятные ошибки. Миссис Поттер, вы очаровательны! С Рождеством!

Благодушный голос Министра во время редких выходов в счет, к счастью, занимает миссис Поттер гораздо больше, чем внешность мистера Поттера – даже неисправимым визуалам случается иногда обращаться к своему аудиалистическому alter ego.

Нельзя уставать, еще рано. Нельзя начинать каждую мысль с «нельзя». Уже поздно. Если дети когда-нибудь попросят объяснить, что такое относительность, именно это и следует им сказать.

- Ваше платье… о, это впечатление просто непередаваемо.

- Ах, господин Министр, ваша галантность меня смущает.

Порозовевшие от удовольствия щеки миссис Поттер чудесно смотрятся на фоне её кислотного платья. Разумеется, невозможно надеть на министерский прием туалет кричащего цвета. Поэтому рюшечки не розовые, а желтые, для контраста. Или не поэтому?

Пятна света скользят в ритме вальса по сверкающему паркету, ловко огибая носки начищенных ботинок…

- У нас сегодня множество замечательных гостей, вы не соскучитесь, могу вам обещать.

- Как чудесно, вы познакомите нас с вашими интересными приглашенными?

- Разумеется, разумеется. Просто преступление со стороны мистера Поттера прятать дома такую красавицу. А ведь преступления как раз по его части, не так ли? Ха-ха-ха.

… гостей. Изогнутые веточки омелы шелестят манящим шепотом, венки из еловых и можжевеловых пушистых лап дышат свежей смолой. Лакированный блестящий паркет трется о струящийся шелк дамских туалетов – их здесь много, на розово-желтый можно не смотреть. Если оранжево-синий может считаться приемлемой альтернативой.

Мантии и макияж опьяненных выходом в свет жен министерских чиновников - чрезвычайно опасная вещь, чреватая не только приступом головной боли и расстройствами цветовосприятия у неподготовленных зрителей, но и серьезными криминальными инцидентами. Только совершенно неопытный злоумышленник упустит шанс использовать этот великолепный отвлекающий маневр, а неопытные злоумышленники мистера Поттера не интересуют, пусть ими занимается Департамент Магического правопорядка.

- Гарри, - настойчиво шепчет Джинни, дергая рукав мантии мужа.

- Разумеется, - вздыхает обладатель мантии и очаровательно улыбается, без запинки дозируя вежливые паузы, - мы счастливы поблагодарить вас за гостеприимство, Министр. Вечер, несомненно, будет чудесным. С моей дражайшей супругой вы уже знакомы, потому с гордостью представляю вам остальных наших юных спутников – Джеймс Сириус Поттер, Альбус Северус Поттер и Лили Луна Поттер.

Лили серьезно хмурит брови у него на руках – ей нет дела до вежливых формальностей, а кружева на платьице, видимо, пробуждают в ней философское настроение. Джеймс и Альбус заняты очередным спором о судьбах мира и деталях плана ликвидации детской, но покорно наклоняют головы под многозначительным взглядом матери.

Министр растроганно качает головой, миссис Поттер, как наиболее заинтересованное лицо, улыбается за пятерых, а мистер Поттер нервно дергает уголком губ. Раздражаться тоже еще рано.





Шум светской беседы неизбежно доходит до консистенции студня, исподволь сжимая виски, сдавливая горло… В глазах мистера Поттера невозможно прочитать его настроения, зато невозможно не прочитать спокойную, снисходительную угрозу. Молодые министерские работницы, обиженно поджимая губки, говорят, что его интересуют только враги. Министр, кажется, тоже так считает, но никакого недовольства не проявляет.

- О, господин Министр! – пухленькая ведьма в искрящейся зелеными складками мантии с кокетливыми бантами на плечах заискивающе улыбается.

- Добрый вечер, мисс Хартвиг, вы восхитительны, как всегда! С Рождеством! Прошу вас, миссис Поттер, искренне рекомендую…

Лучшая недалекая сплетница во всем Министерстве.

-… чрезвычайно сердечная женщина и прекрасная собеседница.

- Миссис Поттер, ах, как счастлива, я ужасно счастлива познакомиться…

На мистера Поттера ей смотреть неинтересно, о бутылочно-зеленую сталь его взгляда она билась уже не раз, толи дело восторженная девочка с рыжими волосами, мечтающей жить шумно и блестяще. Будь они неладны, эти блеск и шум.

- Приветствию вас, мои дорогие, с Рождеством. Вы только взгляните, какую жемчужину я намерен вам представить. Миссис Поттер, мистер и миссис Гудтэил, удивительно…

Самодовольные и любящие болтать попусту.

-… искренние и приятные люди. Знакомьтесь, прошу вас.

- Чудесный вечер, чудесный, с Рождеством. Помнится, мне, да, нам с женой, случалось…

Еще бы не случалось. Мистер Поттер надевает очки, которые успела снять с него дочь, пресекает очередную попытку сыновей улизнуть и оглядывает залу по периметру. Все мирно, ярко и музыкально, от елочных шариков до фамильных бриллиантов.

Лица, лица, лица. Улыбки, ужимки, улики. Мистер Поттер считает комплименты своему галстуку – двенадцать, пятнадцать, двадцать три, он убеждается в предсказуемости явлений. Миссис Поттер радуется каждому, она приятно удивлена и ужасно горда.

От мониторинга залы и грызни дурных предчувствий отвлекает неожиданно смущенный тон Министра.

- Хм, прошу вас… прошу…

Миссис Поттер молчит и неловко поправляет прическу. Дети смотрят с любопытством и удивлением, даже Лили отвлекается от изучения гладких хрустальных бусин. Мистер Поттер отводит взгляд от одного из незначительных гостей и говорит совершенно спокойно:

- Здравствуйте, мистер Малфой.

Иногда ему кажется, что он только для того и существует на свете, чтобы спокойно говорить в неоднозначных ситуациях и придавать декорациям значительность во всех остальных. Министр с облегчением вздыхает и возвращается к своим обязанностям.

- Доброго вечера вам, доброго. Миссис Малфой, вы великолепны, у меня нет слов. Как замечательно, что вы вместе с таким серьезным молодым человеком. Как вы находите вечер?

- Весьма и весьма достойным. И, несомненно, показательным, господин Министр.

Если что и показательно, то этот отдых для глаз и ушей – серо-голубая цветовая гамма, серебро и топазы, бесстрастные бледные лица и ледяные взгляды. Люциус Малфой умело говорит неопровержимые колкости, остальные кстати молчат и всячески проявляют почтительность. Толи гости вокруг затихают, толи взаимная пристальность серых и зеленых глаз позволяет их не слышать.

- Гарри, - немного испуганно шепчет Джинни. Мистер Поттер не сразу догадывается, чем она недовольна – оказывается, он перестал очаровательно улыбаться, а это невежливо. Он исправляет свой промах.

- Позвольте мне также поприветствовать вас, мистер Поттер, - растягивая гласные, произносит Люциус Малфой, чуть склоняя голову. Набок.

- Как вежливо с вашей стороны нуждаться в моих позволениях. Рад видеть вашу семью в добром здравии. А где же леди Малфой?

- Благодарю вас за благосклонность, но ваша радость несколько скоропостижна. Нарцисса, увы, в последнее время страдает страшной мигренью и, к сожалению, не смогла сегодня присоединиться к нам.

Складывается впечатление, что в праздничной зале стоят двое с обнаженными шпагами, дразнящими друг друга металлическим блеском на кончиках в виде прелюдии к безумной жажде крови. Гости недоумевают, как могли десять минут назад не смотреть на мистера Поттера – обжигающий жидкий металл его взгляда, кажется, способен убить на месте, а на гордом, словно высеченном из гранита лице нет ни намека на человеческие слабости. От него не отвести глаз. Ну, разве что для того, чтобы созерцать его противника, легендарной безупречности которого так идет серебро и бессильно-восхищенные взгляды толпы.

- Мне жаль. И, тем не менее, не могу передать, что значит для меня видеть вас.

- Неужели?

Миссис Поттер смотрит на мужа с ужасом и предвкушением, вцепившись в плечи сыновей. Мистер Малфой-младший украдкой косится на отца, но тут же опускает глаза и делает незаметный шаг в сторону. Миссис Малфой испуганно оборачивается, неловко задевая сына, и совершенно неприлично кусает губы.

- Разумеется. Лгать каждому встречному – привычка не моя.

- Следовать в отсутствии собственных рациональных решений элементарным правилам поведения тоже, не так ли?

Жесткие слова нетерпеливо сталкиваются к концу фразы. Душный воздух светского приема разрядом пробивает запах железа и грозового озона. Разве что-то есть вокруг? Люди? Их страх, удивление, внимание? Не может быть.

- Нет, нет, мы тоже очень рады видеть вас, очень… - истерично вскрикивает миссис Малфой, едва удерживаясь, чтобы не сжать ладонями виски. Муж вздрагивает и отдергивает её, но она успевает судорожно сжать запястье миссис Поттер и кривовато улыбнуться.

Наваждение рассеивается, зрители недоуменно переглядываются, а миссис Малфой некрасиво сутулится под разочарованно-недружелюбными взглядами и старается отодвинуться подальше от свекра.

- Не смею более тратить ваше время. Мистер Малфой.

- Взаимно. Мистер Поттер.





Пронзительность ломаных линий ненависти меркнет, огромный мир, запертый в праздничной зале, снова сводится к пастельным тонам и глянцевым улыбкам. Хочется с сожалением вздохнуть, но нельзя.

- Гарри, мне надо серьезно с тобой поговорить, - Джинни нерешительно кусает губы и кладет руку на плечо мужа. Тот только согласно хмурит брови, не двигаясь с места, - я… я все понимаю, ты и не обязан хорошо к нему относиться, но… но все-таки. Ты не представляешь себе, как это выглядело!

- Как?

- Так, словно ты готов его убить, прямо здесь, или, по крайней мере, попытаться. Мне было страшно, а эта бедная женщина…

- Правда? Интересно, - отстраненно уточняет мистер Поттер, глядя куда-то в другой конец зала, где беспечно болтают у стены несколько волшебников.

Джинни не может понять, отчего он усмехается сейчас, и продолжает уже тверже.

- Ты должен держать себя в руках, хотя бы здесь – при детях, при всех! Времена изменились, пойми, надо смириться с этим и вести себя прилично. Люциус Малфой, конечно, - мерзавец, но ты должен себя сдерживать! Ты понял? Гарри!

- Понял. Я должен.

- Ты же знаешь, я хочу как лучше...

Мистер Поттер обрывает бесконечный монолог жены резким жестом, не отрывая взгляда от непримечательной компании у стены.

- Так, Джинни, возьми Лили, мальчиков и иди к шведскому столу, он в соседнем зале – дети смертельно скучают.

- Что?! – миссис Поттер берет на руки дочь и открывает рот, чтобы выразить какой-нибудь протест. Мистер Поттер оборачивается на минуту к ней – и никакого протеста она не выражает, просто зовет сыновей и поспешно уходит.

В зеленых глазах вспыхивает охотничий азарт, обещающий жертве прекрасное будущее. Хм, Азкабан – не прекрасное будущее? Но лучше чем осквернение собственной души недостойными поступками, не правда ли? Правда, с весомым списком ссылок на кодекс.

Мистер Поттер движется вперед упругой походкой опасного хищника, скользящим жестом вынимая палочку - ему так приятно гордо выпрямить спину, вынырнуть из коловращения шепотков и кричащих тканей, что он в предвкушении облизывает губы и смотрит на нарушителей магического законодательства почти тепло.





Пронзительность острых углов настоящего чувства меркнет, мышцы привычно напрягаются в ответ на ощущение неистребимого холода. Чувствовать холод и духоту одновременно – это несправедливо.

- Отец, ты… - Драко выбирает идеальное расстояние, безопасное во всех отношениях – достаточно близко для приватности, достаточно далеко для почтительности. Жена судорожно вцепляется в его локоть. Он не спросит «что это было». Он не скажет ни слова порицания. Он не поинтересуется самочувствием.

Воспитанный мальчик. Отчего-то сейчас мистеру Малфою не хочется надменно усмехнуться, хотя момент вполне подходящий – у окружающих комично напряженные лица, вокруг мелькают, как кулисы, шелка министерских жен…

Бледная миссис Малфой воровато дергает мужа за рукав. Тот смотрит на нее предостерегающе, но она все равно говорит очередную глупость, как всегда, с истерическим привизгом, слышном даже в шепоте.

- Сэр, что это значило? Это… Это было просто…

Сэр, блистательный и несомненный глава семьи, медленно оборачивается и невзначай скользит взглядом по её лицу. Нет, даже не качает головой, но миссис Малфой все равно кажется, что она видит в его глазах какую-то деловую досаду, вроде «стоило все же отдать предпочтение Паркинсон».

- Это было просто возмутительно, Астория. Вы неописуемо разочаровали бы меня, если бы я возлагал на вас какие-то существенные надежды. Едва ли можно было выбрать линию поведения, достойную вашего звания в еще меньшей степени, - мистер Малфой недовольно сжимает губы. Он превосходно знает, что кажется его невестке и всем остальным гостям праздника.

- Но… но я … просто…

Все, что она хочет сказать, так банально и человечно, а потому решительно недостойно её звания. Впрочем, многие из светских львов и львиц ехидно заявили бы, что для озарения гипнотическим светом этого звания более чем достаточно мистера Малфоя-старшего. За глаза заявили бы, разумеется.

- Но? Вы еще не забыли это слово, Астория?

Ледяные интонации спокойного голоса заставляют молодую чету Малфоев отдавать все душевные силы попытке справиться с тихой истерикой. Глава семьи презрительно кривит губы, оглядывая пеструю толпу в противоположном конце залы.

- Отец, прости, мы…

- Разумеется, исправитесь. Немедленно, - серые глаза недобро щурятся. Впрочем, их взгляд направлен не на провинившихся, а на кого-то другого, - вы были настолько неосмотрительны, что оскорбили миссис Поттер…

Если бы мистер Малфой видел сейчас, как явно на лице его невестки отражается восклицание «Что? Мы?!», он был бы в ярости. Благодаря своевременному шипению мужа, недостойная миссис Малфой успевает сориентироваться в ситуации.

- … вам следует как можно скорее извиниться перед ней и попытаться наладить отношения. Полагаю, объяснения по поводу важности этой задачи излишни. Миссис Поттер с детьми уходит в соседний зал, советую воспользоваться представившейся возможностью.

Когда мистер Малфой отрывает взгляд от семейства злейшего врага, необходимости театрально вопрошать «вы все еще здесь?» уже нет, поскольку молодые Малфои поглощены поиском компромисса между степенностью и поспешностью на значительном расстоянии.





У мистера Поттера очередной рабочий вечер – испуганные взгляды мирных жителей, заговорщики, пытающиеся задушить начальника Департамента Магического правопорядка темномагическим проклятием Examino, три бесчувственных тела у ног. Авроры постепенно собираются вокруг с намерением выяснить, действительно ли все агрессивные темные маги помешались на этом никчемном Examino и состоят ли они при этом в организованной группировке или имеют место некие масштабные вероятностные флуктуации. Статистически наверняка получатся флуктуации, но мистер Поттер подозревает, что дело в недавнем ужесточении таможенного законодательства.

Все заинтересованные лица довольны: у авроров есть оперативно локализованный инцидент, у гостей – отличная тема для продолжения светских бесед, у обвиняемых – безмятежное беспамятство. А у мистера Поттера заканчивается рабочий день.

- Мистер Поттер, я благодарю вас за превосходное выполнение … вы, как всегда, безупречны. И, надеюсь, вас это не слишком расстроило, я… хм, имею в виду присутствие Малфоя-старшего. Вы ведь понимаете, его связи чрезвычайно важны для работы Департамента международного сотрудничества, и мы вынуждены…

- Разумеется, понимаю, Министр. Простите, у меня сейчас есть более важные дела, чем обсуждение мистера Малфоя за его спиной.

- О, мистер Поттер! Я просто не знаю… Чем я могу…

- Вас не затруднит сообщить моей жене, что она может не дожидаться меня и возвращаться домой – допрос, вы же понимаете…





В праздничной зале догорает подобие паники и разгораются восхищенные сплетни. Гарри Поттер, растрепанный и ослепительно уверенный в себе, закрывает дверь и прислоняется к ней. Медленно, с несомненным облегчением вздыхает. Рассеяно улыбается уголком губ.

Одно из подсобных помещений, расположенных неподалеку от места проведения приема, украшено в силе рождественского минимализма – в углу стоит маленькая елочка с неприятно острыми очертаниями, зато весь потолок увит омелой. Хрустальные шары со свечами медленно плывут по широкой окружности. Шкаф с архивными документами балансирует в неустойчивом равновесии. В каждой стене по двери, на столике полупустая бутылка шампанского – в целом так же тесно и публично, как всегда.

И еще одна деталь.

Люциус Малфой насмешливо кривит губы, а затем даже отвлекается от созерцания набалдашника собственной трости. Изволит отвлечься.

- Мистер Поттер, почему же вы не наслаждаетесь ощущением собственного величия под аккомпанемент стонов государственных преступников?

- Потому что наслаждаться подобными вещами – ваша привилегия, мистер Малфой. Хотя вы и не столь разборчивы – преступники, не преступники, вам безразлично.

- Не боитесь выглядеть опрометчивым?

- Отнюдь. Раз вы встречаете меня здесь, значит, успели позаботиться об эвакуации ваших одаренных подопечных. Кстати, я удивлен, что вы все же выпускаете вашу невестку из поместья без Империуса.

Итак, на чем мы остановились? Даже публично ссориться приятнее наедине: можно без стеснения смотреть друг другу в глаза и не скрывать восхищения актерским талантом партнера. Можно с деланным равнодушием облизывать губы, заставляя вкусовые рецепторы ощущать на них несуществующую кровь. Можно плавить жидкой сталью взгляда ни в чем не повинное время. Можно чувствовать, как искрится воздух гарью невыносимости, как золотистыми каплями шампанского.

- Вы чрезвычайно расчетливы. Слишком – для вашего амплуа инженю.

- Комплексуете по поводу своего возраста, или вам просто досадно, что случился заговор, а вы не при чем? Довольно безвкусная маскировка, в любом случае.

Люциус Малфой поднимается с дивана. Гарри Поттер торжествующе усмехается и терпеливо ждет ответной реплики.

- Мне показалось, что я только что слышал обвинение в отсутствии вкуса от… хм, человека, на шее которого… хм, находится розовый галстук с узором из синих метел.

Видимо, Люциусу с трудом удается сдерживать желание с сомнение хмыкать после каждого слова или говорить что-нибудь томно-плебейское вроде «скажем так», поэтому он просто волшебно сочетает красноречивые паузы с непередаваемо манерным выражением лица.

Гарри краснеет и шумно дышит, едва контролируя ярость – дикую ярость человека, которому нарочно и манерно наступают на самую больную мозоль. Он косится на сбившийся во время недавнего веселья ненавистный галстук, потом – на насмешливо приподнятый уголок тонких губ, ловит надменный серебристый взгляд и отрывисто выплевывает:

- Меня не интересует, что кажется человеку, который не вылезает из-под одеяла без шерстяной жилетки, поскольку ничего не может сделать с температурой воздуха в собственном доме.

Люциус нервно сглатывает, словно только что получил пощечину, зло стискивает зубы и резким движением выдергивает из трости палочку. Которая, разумеется, тут же оказывается в дальнем углу комнаты – разгоряченному битвой аврору достаточно доли секунды, чтобы применить любимое разоружающее.

Несколько бесстыдно растянутых мгновений слышится тяжелое дыхание в унисон, а взгляды синхронно опускаются вниз – на кончик палочки – и снова растворяются друг в друге. Наконец, Люциус вздыхает, бесстрашно разворачивается на каблуках и неспешно шагает к противоположной стене, гордо выпрямив спину.

Шаг, шаг. Узкие холеные ладони упираются в хрупкую штукатурку над головой.

- Хочешь сказать, что сегодня твоя очередь? – не оборачиваясь, говорит Люциус Малфой, когда палочка упирается ему между лопаток.

- Хочешь сказать, что это не так? Я сегодня победитель, герой и все остальное, - так же тихо отвечает ему Гарри Поттер, усмехающийся позади.

- О, «все остальное», как многообещающе звучит. Впервые слышу такой оригинальный эффемизм к «лицом к стене, руки за голову, ноги на ширину плеч». Почему ты еще не комендант Азкабана? – прерывисто выдыхает Люциус, закрывая глаза.

- А почему бы и нет? Нет, сегодня все будет, как ты любишь – медленно и нежно, - очень серьезно говорит Гарри. И убирает палочку. И улыбается. И расстегивает жесткий воротник дорогой рубашки Малфоя. И осторожно касается губами шеи, ключицы, плеча…

Увитый омелой потолок даже может считаться симпатичным, когда на него никто не смотрит. Описание воздуха как пропитанного шампанским, видимо, не случайно, иначе каждый вдох не усугублял бы ощущения бесповоротного опьянения.

Тот факт, что на приемы полагается надевать так много одежды, - уже достаточный повод их ненавидеть, не так ли?

- Неужели? У стены в министерской подсобке? – Люциус даже прибегает к недостойным жаргонизмам, чтобы выразить формальный протест, пока еще может вспомниться, где находится. Это уже и сейчас непросто – сильное тело совершенно недвусмысленно прижимается к нему сзади, мантия и рубашка неожиданно оказываются расстегнутыми, а противиться искушению откинуть голову на чужое плечо, подставляя шею теплым губам, абсолютно невозможно.

Своевременное дополнение к вопросу о приемах и одежде: требование о количестве последней на первых обусловлено, вероятно, заботой о гостях – чем меньше одежды, тем жарче становится в помещении. С точки зрения физики это звучит несколько парадоксально, но кого эта точка зрения вообще интересует?

Мантия сползает на пол и замирает, молчаливо огрызаясь жесткими углами. Пальцы медленно скользят вдоль позвоночника, надавливая, поглаживая, пересчитывая позвонки – один за одним, сквозь светлую ткань ловя дрожь.

Гарри резко разворачивает Люциуса спиной к стене, внимательно смотрит в глаза и мягко замечает:

- Ты сам знаешь, что говоришь ерунду, Люциус.

Легкое прикосновение губ к губам, нежно перерастающее в обмен дыханием. Пальцы дразняще исследуют очертания скул и зарываются серебристые волосы. Разумеется, ерунду. Вспоминать, какую именно, уже бессмысленно.

- Еще. Назови меня по имени еще раз, - хрипловатым голосом говорит Малфой, бессильно прислоняясь к стене.

- Люциус.

Поцелуй. На неподвижную мантию опускается серо-голубой шелковый жилет.

- Люциус.

И рубашка…

- Черт, Люциус.

И брюки…

- Твои вечные маггловские замашки, ммм…

Люциус Малфой отстраненно улыбается, обвиняя злейшего врага в сочувствии магглам – потому, что расслабленно лежит на диване, наблюдая за тем, как этот самый враг быстро раздевается, окидывая его жадными, горячими, как расправленный горький шоколад, взглядами.

- Посмотрим, кто первый не выдержит твоего «медленно», - заявляет Гарри, опускаясь сверху.

- Не моего, аххх… а твоего. Сумасшедший, ты просто…

- Из-за вот этого, да?

- Даааа… то есть нет, конечно. Сюда же могут войти в любой…

Протяжный стон. Насмешливое фырканье. Заметно дрожащая рука поднимает палочку.

- Коллопортус. Первая дверь. Сделаем паузу.

- О, да, да… Мерлин и Моргана, ты делаешь это просто…

- Коллопортус. Вторая. Еще одну паузу, ладно?

- Да, еще… со мной никто так не…

- Коллопортус. Третья. Последний раз.

- Послед… да что хочешь, только не останавливайся, Гаааариии…

- Коллопор… Коллопортус. Все, теперь одна большая пауза.

- Ох, как же хорошо, ты даже не …

Может быть, Гарри и не представляет, как хорошо Люциусу Малфою не контролировать ситуацию, как сладко забывать собственное имя, теряя голову от нежных и настойчивых ласк, как приятно подчиняться таким чутким пальцам и губам, но целовать не прекращает.

Дрожь болезненного удовольствия, невероятная красота хрупких линий, отчаянная нежность выживших после страшной катастрофы – все это для двоих. По-настоящему для двоих – не пополам, а вместе. Прикосновения щедро дарят такое нужное тепло, общий пульс оглушительно стучит в висках, пальцы вцепляются в плечи, гладят волосы, мягко прослеживают изгибы скул и ключиц – и все это так непередаваемо правильно, искренне и красиво, что все восходы мира, никогда не касавшиеся маленькой комнаты в Министерстве Магии, сюрреалистически вспыхивают единым цунами света сквозь опущенные ресницы. Губы ловят признания, стоны, имена…





Ручку одной из дверей кто-то настойчиво дергает в непостижимом, несуществующем вне. Ничего, подергает и отправится к другой двери, потом к следующей, а в итоге не поверит своим глазам и вернется перепроверять к первой.

На стареньком кожаном диване двое смотрят друг другу в глаза, стараясь запомнить мимолетное ощущение расслабленности и очень важное чувство присутствия, понимая безнадежность этого желания и принимая её.

Люциус вопросительно приподнимает бровь – он хочет слышать голос, чтобы чувствовать невозможность момента еще острее.

- Галстуки. Розовые, в метлы, в цветочек, в кастрюльку. Целый шкаф. Она права, она меня любит, а в таких пол-Министерства ходит. А я не могу. И отказать ей – она хрупкая, доверчивая, земная, такая простая. А все сложнее, с прекрасным умиранием, с бесконечно ветвящимися ответами. Мерзко же? – Гарри страдальчески кривится и наматывает на указательный палец прядь серебристых волос.

Люциус кивает.

- И вообще. Все – так. Не могу сказать. Но ты понимаешь?

- Я тоже женат, между прочим.

- У Нарциссы мигрень?

- Мигрень зовут не то Жюли, не то Анн-Мари. А во Франции чудесный климат для лечения, ты же знаешь. Ведь для того, чтобы заботиться о чести семьи, давать моноспектакли на приемах и вызывать всеобщую ненависть, существую я. Остальные существуют для того, чтобы мне было чем заняться.

Гарри слушает горькие, но спокойные фразы и безошибочно отвечает:

- Ты хотел сказать не это.

Светлые брови страдальчески приподнимаются, тонкие губы упрямо сжимаются.

- Холодно?

Короткий кивок.

- Некстати и постоянно. Внутри, снаружи, везде. Фантомная тоска по не существовавшим никогда воспоминаниям. Изнуряющее, страшно, неуловимо. И ничего не сделать. И всем безразлично, все хорошо воспитаны. И сказать невозможно.

Молчание. Пальцы раздвигают пальцы, сцепляясь отчаянно и вызывающе – пусть вселенная довольствуется своими масками сама. Еще несколько минут. Этот шепот – не для неё.

- Легче?

- Легче. Откуда ты?

- Не знаю.

- Ты любишь её?

- С ней хорошо. Но не так, как с тобой – драться и молчать. По-настоящему, не пытаясь упростить.

- По-настоящему. Не пытаясь. Без ежеминутного убийства матовой иллюзорности.

Как это волшебно – просыпаться вместе, чтобы первым впечатлением нового утра не были холод и непонимание. Волшебно. Наверное.

Но если подумать о том, что Малфой-Мэнор что-то давно не переживал изнурительных многочасовых обысков, которые, несомненно, нужно периодически повторять, то становится легче. А если подумать об этом вдвоем, прижимаясь друг к другу близко-близко, то в глубине глаз отражается тихое, душераздирающее обещание счастья.





Мистер Поттер стоит у окна и греет пальцы о кусок пергамента, пронизанный морозным утренним запахом. Его ни в коем случае не тяготят противоречия.

Дверь без стука распахивается, половицы трещат под впечатлением от походки миссис Поттер, исполненной праведного гнева в той же степени, что и все остальные составляющие её личности.

- Гарри, что это?

- Коллеги из Министерства разорились, Джиневра Молли. Официальное подношение.

- Прекрати немедленно, - миссис Поттер вертит в руках тонкую булавку и безупречной работы брегет с цепочкой и быстро пробегает глазами письмо. Ровные строки излагают сдержанно и иронично – дорогой мистер Поттер, поздравляем с Рождеством, желаем блестящего продолжения карьеры, теплоты семейного очага и всего наилучшего, надеемся на продуктивное взаимовыгодное сотрудничество, с уважением, всегда ваши.

- А, ясно, - отмахивается миссис Поттер и делает страшное лицо, для чего, видимо, и пришла, - и оставь свой официальный тон для Альбуса. Милый, ты только подумай, какой кошмар! Ты даже представить себе не можешь, я и сама не представляю, как такое случилось!

Мистер Поттер смотрит ей в глаза и склоняет голову набок. Сейчас любой его жест однозначно воспринимается как знак согласия.

- Ты должен серьезно поговорить с сыном, как мужчина с мужчиной, - заявляет миссис Поттер, подталкивая к нему растрепанного Альбуса, – надеюсь, Ал, это послужит тебе достойным уроком.

Она громогласно удаляется с нахмуренными бровями и чувством собственного превосходства.

- Альбус Северус, ты должен быть ответственным человеком! Не вздумай мне врать! – сурово декламирует мистер Поттер и, прислушавшись к быстро удаляющемуся треску лестничных ступеней, добавляет совершенно спокойно, - а чего ты здесь один? Наверняка же подрались с Джеймсом на приеме?

Мальчик виновато трет лоб, глубоко вздыхает и честно отвечает:

- Ага. Но это ладно. Я потом… в общем, я убежал… и… яговорилсоскорпиусоммалфоем.

- Да что ты? Кажется, я не такой догадливый, как твоя мама.

- Я. Говорил. Со Скорпиусом. Малфоем. Вот, - мрачно говорит Альбус, протягивая отцу основную улику.

Мистер Поттер внимательно разглядывает улику – старинной работы платиновую запонку с большим топазом, привязанную к шелковому шнурку – и размышляет о возможностях её применения.

- Хм, Альбус, а что это такое?

- Скорпиус подарил. Он вешает на окно и смотрит, как блестит. Красивая. Пап, я честно отказывался, но он сказал – себе еще достанет.

Правильно, зачем Драко одна запонка? Можно смело на окно вешать.

- Ну так и повесь.

- Джеймс опять будет…

- Джеймсу скажи, что это твой боевой трофей, пусть завидует. Рад, что хоть вам со Скорпиусом на приеме было весело.

- Ты что… не злишься, пап? – подозрительно хмурится Альбус, пряча свое сокровище в карман.

- Ты говоришь совсем как мама. А мама мне вчера объяснила, что я должен себя сдерживать, и она, как всегда, права. И не забудь сказать ей, что я тебя как следует отругал, ладно?

- Пап, ты самый лучший!

Альбус радостно обнимает отца и выбегает из комнаты. Мистер Поттер улыбается и смотрит ему вслед с непередаваемым философски-благодушным выражением с легкими разводами восхищенного удивления, с каким преклонял колено перед собственной судьбой его легендарный предок. Он аккуратно цепляет серебряную булавку к новенькому галстуку – заячьи уши на кислотно-зеленом фоне превращаются в строгую матовую пелену глубокого темно-синего цвета, - поглаживает большим пальцем порт… хм, брегет и оборачивается к окну.

К стеклу липнут развесистые снежинки, падающие и падающие из молочно-белого водоворота зимнего неба, медленного, холодного и необъятного, как человеческая душа.





Мистер Малфой, прищурившись, оглядывает собственную спальню – темно-зеленые тона, плотно задернутые портьеры, десятки вежливо отливающих серебром и находящихся в идеальном порядке мелочей.

Тонкие пальцы плотнее запахивают халат и снова разглаживают холодный пергамент. Буквы неопрятно толкаются, выдавая добродушные смешки вместо запятых: «Не могу же написать, что коллеги подарили тебе это! Иначе весь твой Департамент упрячут в Мунго. Так что соври что-нибудь сам или просто скажи – он будет здесь жить и все. Зовут «сэр Максимилиан». С Рождеством!»

Мистер Малфой задумчиво отрывается от созерцания образца дурной каллиграфии. На каминной полке лежит мохнатая сосновая ветка, а внизу стоит большая открытая коробка. Оттуда невозмутимо глядит пронзительно-зелеными глазами кот – белый и огромный, пушистый до невозможности, теплый и тяжелый даже на вид. Надменно лежит на цветастом одеяльце и смотрит.

- Иди сюда, сэр, - осторожно произносит мистер Малфой, серьезно откидывая со лба длинные волосы. Снег на картине, украшающей противоположную стену, идет все так же медленно, мутно-белыми разводами, великодушно игнорируя тихий смех.





Худенький светловолосый мальчик с виноватым видом изучает паркет роскошной гостиной и мужественно сдерживает слезы, выполняя указание отца, чей педагогический талант, видимо, бессилен справиться со столь вопиющим инцидентом.

- Papa велел, чтобы я рассказал… я очень… вчера в Министерстве Магии я разговаривал с Альбусом Поттером. Это очень плохо. И … вот.

Это трогательно – уже умеет держать себя в руках и еще не умеет лгать. Мистер Малфой величественно вздыхает и берет двумя пальцами за завязку неоспоримое вещественное доказательство – мягкую нежно-розовую пинетку с пушистыми помпонами.

- Хм… и что это?

- Рождественский подарок, - бесстрашно отвечает Скорпиус Малфой, грустно хлопая светлыми ресницами, - это для кошек, они видят, как ты её дергаешь, и прыгают…

Мистер Малфой философски усмехается и со вздохом кивает. Возразить действительно нечего.

- Maman не любит кошек, - безнадежно продолжает Скорпиус, уже смирившийся с неизбежностью наказания, - они ходят по покрывалам, коврам и диванам, мяукают и… Никогда в этом доме не будет кошек!

В детском голосе отчетливо различается не только личное отчаяние, но и истерический привизг, с которым обычно делает подобные заявления миссис Астория Малфой. Мистер Малфой терпеть не может таких интонаций, поэтому брезгливо морщится. Недолго, впрочем, вскоре его непроницаемый взгляд снова падает на рождественский подарок младшего Поттера.

Прыгают они, видите ли.

Мальчик мрачно и покорно ждет.

- Несомненно, - с усмешкой замечает мистер Малфой, возвращая ему его собственность, - полагаю, наш разговор лучше продолжить наверху, Скорпиус.

Скорпиус удивленно пожимает плечами и послушно направляется к лестнице.

Рождественское утро смотрит из высоких окон светло и понимающе, чертя на стеклах замысловатые узоры несуществующими пальцами пушистых снежинок. Мистер Малфой окончательно убеждается, что настроение у него сегодня исключительно философское. И хорошее, как ни странно.





Миледи Малфой оглядывала зал задумчивым взглядом, замаскированным под скучающий. На самом деле скучать, конечно, было не время, а вот задуматься, разумеется, было о чем.

Впрочем, дети есть дети. Какие бы странности не случались, они переживают их недолго и поверхностно. Счастливая физиологическая особенность.

А вот леди Нарциссе сия восхитительная простота была доступна чрезвычайно редко – гораздо чаще не было отбоя от неизменных, как алхимические знаки, круговоротов тревожных мыслей: мандрагоры, уроки, Драко, ученики, Люциус, недотроги, походы за лапчаткой, семена орхидей, война, Белла, Северус, война, война, интриги, дом, столовое серебро, снова и снова Люциус.

-


Все-таки в бытности коммуникативного гения есть некоторые преимущества, обременительной и изматывающей, присутствуют некоторые положительные моменты. По крайней мере, положительные для окружающих.

К примеру, сейчас посторонний наблюдатель вынужден был бы заключить, что ни один из присутствующих на праздничной трапезе гостей не слышал сегодня никаких печальных новостей, любое иное предположение было бы освистано как нелогичное. Дети и взрослые с аппетитом ужинали, беззаботно болтали и совершенно искренне улыбались. А профессор Мидоус, разумеется, на поморщилась бы, даже если бы в Большом Зале орудовало стадо разъяренных гиппогрифов или отплясывал ламбаду аврорат в полном составе, и имела удобную привычку думать о мрачном молча. И молчать, и думать о мрачном она могла сутками.

Даже если сделать допущение об исходной позитивной установке аудитории и еще каких-нибудь вероятностных флуктуациях весом процентов в тридцать, все равно получится статистически достоверный эффект речи по любому параметрическому критерию. Особенно любопытно, что сам оратор выглядит вполне благополучно и счастливо, куда там кадровым неприятностям в виде группового убийства с особой жестокостью одного из подчиненных омрачить его праздничное настроение. Нельзя не восхититься человеком, который управляет собой так же успешно, как всеми остальными. Да еще и предлагает отведать изысканного вина сидящей рядом личности с каменным лицом и невыносимой биографией, проведшей долгие годы в «окопах» сверхурочных дежурств и ночных бдениях в лаборатории или библиотеке.

Профессор Мидоус, даром что преподаватель нумерологии, без труда и малейшего выражения недовольства могла бы прочесть любому желающему лекцию о психотропных веществах на столько часов, сколько выдержит желающий. И при этом совершенно ими не увлекалась вне экспериментальных задач. Алкогольные возлияния на праздничных ужинах – это не экспериментальная задача, поскольку никаких нерешенных научных вопросов по поводу последствий воздействия нет, можно строить калибровочную кривую для доз, разновидностей и марок качества по памяти.

Большие ярко-зеленые глаза оглядели старую бутылку из толстого стекла с равнодушным признанием чужого права на бессмысленные увлечения.

К мрачным мыслям присоединился параллельный поток сознания, развивающийся по ассоциативной цепочке. Память послушно воскресила в выцветших красках и четках значимых контурах маленькую подсобку в госпитале св. Мунго, набитую усталыми, радостными и склонными пренебрегать своими обязанностями людьми, веселые поздравления, улыбки, взгляды, случайно обращенные к хмурой фигурке, прислонившейся к дверному косяку – скрещенные на груди руки, стянутые в пучок рыжие волосы, бледное бесстрастное лицо. «Давай к нам, Доркас, чего ты, сегодня же…» Брызги шампанского, ощутимый алкогольный запах, легкое движение плечами. Распахнутая дверь, низкое рычание, палочка в сильных пальцах, вспышка заклятия. Во внезапной тишине отчетливо слышно негромкое и совершенно спокойное «нет, спасибо». Шаги по коридору прочь. Никто тогда так и не выяснил, почему не был заперт изолятор – кому в голову придет такой риторический вопрос в праздничный вечер?

Молодость, молодость, как говорится.

- Вам редко случается ошибаться, сэр, - невозмутимо отчеканила профессор Мидоус, глотнув тыквенного сока. Мистер Слизнорт все равно не обидится, его похвалят достаточно, а настроения замутнить трезвость сознания сегодня не было. Его вообще никогда не было, сколько Доркас себя помнила.

Из вас, «леди Доркас» собеседник выдающийся. С готическим собором и то целесообразнее разговаривать.