О том, что фурии – это обманутые гурии.
Во мраке света
клубящиеся валы вечности
накатывают на белый цветок,
и он исчезает в жерновах вселенной.
тннн
Легкий звук внутри тебя,
в пустоте,
тннн
один раз
тихий звук, разрывающий сердце,
рвущий перепонки в ушах
я – вселенная,
катящаяся на нежный цветок,
я – цветок
между жерновами вечности.
Ах, Мёбиус, Мёбиус!
Ты тоже знал!
Один, в эполетах из фольги,
имел все шансы
поменять деревянную свою коняшку
на тонконогого арабского скакуна.
Но блеск фольги
был так ярок, а стук
деревянной ноги с такой
неотвратимостью
привлекал пастушек!
Он ощипывал мои перья
и они казались ему куриными.
Я хотела отрубить ему голову,
Как двум последующим,
но вспорола ему живот
от паха до сердца.
Сердце его болит теперь,
а голова не знает, отрубили
ее или нет.
Но пастушки радуются
гениталиям. Они тушат их
с луком и сметаной и запекают
в печке с овечьим сыром.
Второй забыл дорогу.
Сначала горько плакал: ему казался
путь на Джомолунгму бесконечным,
и в картах он не разбирался,
а путь прокладывал по звездам
и часто путал их с блуждающим
огнем в болотах. И
заблудился. А потом забыл
дорогу.
Любовь моя с печальными глазами.
Я отрубила голову второму.
А заодно и третьему. Случайно.
Попал под руку третий,
когда мечом я размахнулась.
Потом уже
он сжег свой мост,
подумал, что так легче будет и спасется,
оставив между нами
не лунную дорожку,
а уходящий горизонт. Спасется, безусловно.
Вот только голова его
в руке моей осталась.
За кудри белые держу.
Посыплю нафталином,
Чтобы в кладовке моль ее не съела.
А жаль, что сказку про драконов
теперь он не расскажет ночью мне.
Танатос! Смерть и ярость!
Смиренна и послушна дева рая
с мечом в руке и клеткой с голубями.
Райская дева покорна судьбе
для райской девы притворство нелепо
отрубленные головы в одной руке,
а во второй – голуби в небо.
Голуби в небо.
Голуби в небо.
