Полный Мозамбик 2

Услышав гром в горах, люди вздрагивают, принимая его за взрыв. А горы здесь фантастической красоты. Интересно, почему массовая мерзость в людях просыпается в таких красивых местах? А там, где природа скудная, ничего подобного не происходит? Не устраивают же бойню между собой, допустим, ханты и ненцы.

В Оше сейчас не работает ровным счетом ничего. Какая-то жизнь теплится только в мэрии, комендатуре и больницах. А также на рынках, куда потихоньку вылезают торговки картошкой, помидорами и сахаром.

Есть почти нечего и негде: традиционно именно узбеки держали в Оше едальни. Единственным местом, где можно по-человечески пообедать, остается заведение под названием «Русский кабак». Но и тут можно заказать немного: вареный плов с огурцом и макароны вперемешку с картошкой.

«Русский кабак» — единственное на сегодняшний момент действующее заведение общепита в городе Ош

— Вас все это как-то коснулось? — спрашиваем мы у хозяйки кабака Светланы Викторовны.

— А русских не трогают. Вообще никакие другие национальности в этот раз не были замешаны. Они между собой разбираются.

У хозяйки есть сын Миша. Он учился в Ташкенте, в духовной семинарии. Хотел бы стать священником. Но, во-первых, еще не доучился, поскольку из-за всяких смут в Киргизии застрял здесь надолго. А во-вторых, священнику нужна жена, а ее пока нет.

Православный крест Миша носит навыпуск — поверх рубашки, напоказ. По-видимому, комбинация функций вызова и оберега. Таким образом он, похоже, демонстрирует свою русскость.

Света и ее семья избрали лучший на сегодня способ защиты: кормят военных и журналистов. Говорить о меж национальных отношениях им непросто. Потому что место под кабак они взяли в аренду у узбеков. Но бизнес на киргизской территории. Приходится сохранять нейтралитет под названием «как бы не ляпнуть лишнего».

— Светлана, вы не думали уехать отсюда, страшно ведь?

— А куда нам ехать? Мать у меня русская, отчим узбек. Тем более что мы нашли общий язык с местными.

Миша вспоминает, как в первый день беспорядков они шли домой, как выбирали такой маршрут, чтобы в любую минуту оказаться рядом с домом знакомых и спрятаться. Полгорода змейкой прошли.

Русских в Оше очень мало. Передвигаются они здесь либо пьяными, чтобы не было страшно, либо быстро. Потому что русских все-таки трогают.

Мы едем сначала в узбекское шеститысячное село Нариман, где, по слухам, в речке выловили несколько трупов. Затем — в город Карасуу, на границу с Узбекистаном, откуда, по слухам же, начался исход этнических киргизов, которых якобы в отместку за насилие над киргизскими узбеками выдавливают власти этой республики. Может, правда, может, нет. Едем проверять.

На блокпосту перед узбекским селом Нариман решительный военный сдирает со стекол нашего автомобиля затемняющие пленки. На этом все экзекуции заканчиваются. Спокойно въезжаем и тут же попадаем в чайхану, большущую, как дворец съездов, со множеством комнат, утопающих в пестрых коврах. Умеют же на Востоке бездельничать с удовольствием и без угрызений совести!

В селах, похоже, дела с едой обстоят повеселее. Откуда-то появляются лагман и чай. И, как водится, новая толпа мужчин. Для начала выясняем, что ни о каких трупах здесь не слышали. А вот баррикаду строили. Прямо в ночь на двенадцатое. Впоследствии отбили пять атак.

— Как так, у вас же нет оружия?

— Мы орали сильно на бэтээр, камнями в него кидались, — говорит Хикмат, преподаватель местного учебного центра, инженер-механик.

За стенкой играют в бильярд. Звуки сталкивающихся шаров напоминают выстрелы.

— Почему у вас сейчас нет баррикад на дороге?

— У нас тут нефтебаза, мы сказали так: если будете на нас нападать, одной пули достаточно, чтобы устроить ей харакири. Они испугались. А мы открыли движение. Но все равно ночами не спим: дежурим.

— Как же так получилось, что соседи, киргизы и узбеки, вдруг стали врагами?

— Мы не враги, но и не соседи. Мы хотим, чтобы Россия нас, южан, к себе присоединила.

— Как это? У нас ведь нет общих границ.

— С Калининградом тоже нет. Юг от севера отделить — и все дела, — сказал, как колбасу порезал. — Мы уже и подписи собираем к Медведеву о вступлении в РФ.

— Многие подписали?

— Многие. Я подписал, Рашид подписал, Джалал, мой сосед, тоже.

— Хорошо, а почему бы вам тогда не присоединиться, скажем, к Германии?

— А мы немецкого не знаем, а по-русски у нас все говорят. И в армию российскую наши ребята пошли бы служить. А в киргизскую не хотят, выбирают альтернативную службу.

— А в чем смысл альтернативной службы?

— Ну, платишь четырнадцать тысяч сомов (около десяти тысяч рублей. — «РР»), и тебя освобождают от службы, — поясняет кто-то из толпы.

— Какие еще четырнадцать тысяч, давно уже шестнадцать! — возмущенно поправляет его Хикмат.

Проезжаем село Жилкелды: здесь живут преимущественно киргизы. У них тоже баррикада. От узбекских отличается тем, что над ней развевается флаг Киргизии. На фоне защитных серых мешков с щебнем выделяется кумачовая майка одного из ополченцев с надписью «СССР».

— Они брали наших в заложники, — говорит ополченец Сапар.

Тут же на пригорок выскакивает другой, задирает футболку, гордо демонстрирует синяки на теле:

— Там меня всего избили.

— И что, к миру никак не прийти?

— Как не прийти — прийти! Будем общаться, туда-сюда. Шашлык-машлык вместе скушаем. Уже договорились обряд провести — чтобы все вместе. Аксакалы собирались в Кашкар-кишлаке. Там узбеки, уйгуры, русские, татары живут. Говорили, что не надо бояться друг друга.

— А в чем тогда смысл вашей баррикады?

— Никого с оружием не пропускаем. А если без оружия — пожалуйста, ехай.

Когда мы выехали за село, наш шофер-узбек Равшан рассказал любопытную историю. Оказывается, пока мы были поглощены беседой, к нему подошел человек с лопатой и стал у его ног делать в земле ямку. Потом сказал: «Я смот рю, ты крутой такой, ездить сюда не боишься. А знаешь, чем я сейчас занят? Могилу тебе копаю».

Вдалеке неожиданно возникает вертолет. Потом мы замечаем, что из его брюха сыплются бумажки. Не иначе листовки! Даем газу, заезжаем в киргизское село. Точно, воздушный агитпроп. Дети уже лепят из листовок самолетики. Взрослые нехотя читают.

— То же самое в 90−м было, — говорит один. — Даже текст похожий. — Читает вслух, копируя политический телебубнеж: «…речь сегодня идет не о геноциде одной нации, а об истреблении многонационального народа Кыргызстана на юге страны, бла-бла-бла». — Только подпись теперькакая-то другая: Роза Отунбаева. Кто это, не знаешь?

Все сегодня в Киргизии перепутано, как водопровод ные краны в номерах ошской гостиницы «Интурист»: красный кран — холодная вода. Но к этому быстро привыкаешь.

Менять в тексте киргизов на узбеков — нет ничего проще. Киргизы говорят журналистам: не так освещаете, у вас только узбеки пострадали. Узбеки — наоборот.

Писать объективно, правду — значит по центрально-азиатски писать за того или за другого. Или так: против того или этого.

Узбекский таксист боится ехать в город. Киргизский не едет в махалли. Тебе популярно объяснят почему. Но попутно расскажут историю о том, как какой-то киргиз спас тысячу узбеков, непременно тысячу, а то и больше. Или наоборот — все зависит от национальности рассказчика.

В какой-то момент перестаешь понимать, кто перед тобой: киргиз или узбек. Главное — не ошибиться. А то можно огрести. Один иностранный корреспондент по такому случаю уже чуть не получил в ухо.

Они с гор спустились, когда мы уже здесь тысячи миллионов лет жили, говорят узбеки. То же самое мы слышали много где еще, например в Пригородном районе Северной Осетии — от ингушей про осетин: «Они спустились и огурцы стали варить, не знали, как их есть».

В головной мозг заползает подлая мысль: по большому счету никого ведь не жалко. Русских выгнали, купили дома по дешевке, а теперь и те и другие кричат: «Спаси, Россия!»

Пишите, что пострадали жители Киргизии, а не представители каких-то национальностей, рекомендуют в мэрии Оша. При чем тут узбеки? Это киргизы между собой разбираются, объясняют там же. Потом вдруг появляется новый виноватый: «А вы знаете, что снайперы с горы Сулейманка били как по киргизам, так и по узбекам? Провокаторы чистой воды». Ясно, что людей просто стравливают между собой. Какая-то третья сила.

— Власти называют погромщиков преступниками и бандитами. И это правильно. Но откуда у бандитов бэтээры? — спрашиваем мы чиновников ошской мэрии.

— Там спрашивайте, — тычут они пальцем на север.

По пути в Карасуу заглядываем на нелегальный пункт перехода через границу. Это между двумя селами: ВЛКСМ и Сталин. Дырка в заборе, которую сделали беженцы в первые дни погромов, да накинутый на колючую проволоку матрас, чтобы не пораниться.

По словам очевидцев, тогда здесь погибли в давке десятки человек, кто-то захлебнулся в арыке,кого-то затоптали.

На той стороне стоят три узбекских автоматчика. Высокомерно смотрят на происходящее в Киргизии. Вход в Узбекистан здесь закрыт уже несколько дней. Постепенно оттуда возвращаются беженцы. В пятницу вернулись примерно полтысячи человек, в субботу около трехсот.

Но немало и таких, кто по-прежнему хочет уйти в Узбекистан. Они сидят в тени деревьев, лежатна каких-то дерюжках, ожидая неизвестно чего.

Например, Азам Усманов. Его родители-старики сгорели в «Черемушках», улица Чкалова, 10. Здесь он уже три дня. Хочет вывезти детей и жену. И больше в Киргизию не возвращаться. Азам собирался в этом году получить российское гражданство, но его заволокитили в паспортном столе, даже за взятку он ничего не смог решить. В России ему нравится больше. Потому что там, в Нижневартовске, он работает рихтовщиком и никто не сжигает его дом.

— Все равно валить отсюда надо. Власти здесь нет и не будет, — говорит он, едва не плача.

Возвращающиеся женщины говорят, что в Узбекистане им создали все условия для нормальной жизни. Старики спят в палатках, но зато у каждого есть кровать, дети обеспечены игрушками и памперсами. На вопрос, почему же тогда возвращаетесь, отвечают, что соскучились по дому и услышали в новостях, что ситуация стабилизировалась.

Надо ли говорить, что в конечной точке нашего путешествия, на пограничном переходе Карасуу, никаких беженцев-киргизов из Узбекистана мы не обнаружили. Как сказал один из местных, «Каримов не больной, чтобы еще одну точку напряженности у себя создавать».

А обнаружили мы там нормальное село рядом с границей и самым крупным в Средней Азии оптовым рынком — сейчас, правда, закрытым, — где вперемешку живут узбеки и киргизы и весело вспоминают о том, как в детстве били друг другу морду.

Рецепт мира прост: в этом селе нет совсем никакой власти — ни администрации, ни милиции. Только сход граждан во главе с аксакалами, где все сельские проблемы решаются сообща.

Единственный обнаруженный здесь межнациональный конфликт выглядит так: узбек Шерзад одно время был женат на киргизке. Развелся, женился на узбечке.

— Не сошлись национальностями?

— Да нет, просто теща достала.

Может быть, верно говорят, что виновата во всем третья сила?

Фотографии: Алексей Майшев для «РР»