Расставшись с Яффой, мы сняли в Бат-Яме двухкомнатную квартиру на углу  Арлозорова и бульвара Ацмаут (Независимости). Дом находился в хорошем месте: в пятиста шестидесяти шагах от кромки моря. С крутого берега видны, как на ладони, бат-ямские пляжи, и на середине прогнутой дуги побережья  стояла хорошо известная якобы с времён Гомера  скала, окружённая  валунами.

     Этот берег с прилегавшими к нему пустынными песками – дюнами и барханами – купили ещё в двадцатых годах евреи для строительства своего города. Как это  начиналось в ту далёкую пору, рассказали фотографии на первой странице моего дневника (сообщение № 2). Однако  вернёмся  к арендованной нами квартире.

     Эта квартира № 5 состояла из салона, совмещённого с кухней  в американском вкусе, и спальни. Её лощадь была просторней, чем  в Яффе. На сохранившейся фотографии остался лишь уютный уголок салона – диван, покрытый добротным ковром, низкая скамеечка и на ней телефонный аппарат, а у другой стены – на высоких, художественно выполненных козлах – шкафчик с обеденной и чайной посудой.

На стенах картины: портрет моей Валентины (художник Г.А. Ничеухин, 1979 год) и картина Татлина (Tatlin. Масло, холст). Последовательно знакомлю с каждой из них.

Валентина - в прошлом картограф, а ныне мастерица произведений декоративно-прекладного искусства.

Художник Татлин.  Живопись -  Масло, холст, багет.

     На фотографии, сделанной позднее,  заметны добавки.  Над  диваном  прибавились пять Валиных аппликаций.  На снимке также изображён арендатор квартиры – он же  автор  дневника Grinblat, создавший  весь этот опус.

     Чуть не забыл рассказать о моём рабочем месте, предствлявшем собой двухстворчатый шкафчик с высокими и лёгкими стеллажами для книг и безделушек.  Мы перевезли его в Бат-Ям из Яффы, а в   квартире установили подле стены, не доходя  двух метров до дивана. Над моим рабочим местом царил и реял коллективный портрет наших друзей и родных (скорбно признать, что пятеро из них уже оставили эту компанию).

      Пока мы ещё не занимались переездом из дома в дом – шло время, и много изменилось.  Хронос не дремал. Пришла пора мне второй раз выходить  на пенсию (в Союзе вышел по выслуге лет, а здесь – по достижению преклонного возраста).  Солидная автобусная фирма оказалась нравственно на высоте: проводили меня красиво и с двумя подарками. Профсоюз преподнёс современную (по тем временам) микроволновую печь, а сами шофера сбросились на персональный компьютер.  Ни там, ни тут я не обижался на власть:  работал тяжело, но заработывал (как мне казалось) много.  А много ли  на самом деле?  Истинное положение открыл мне сам,  ставший пенсионером,  Михаил Сергеевич Горбачёв в телевизионном интервью.  Я, сравнивая  песионные пособия,  наивно гордился, что  выстраданная мною пенсия была лишь на 850 рублей меньше, чем презитенская пенсия  Михаила Сергеевича. Понятно, что это его сильно угнетало – по крайней мере он очень серьёзно упрекнул Б.Н. Ельцына,  что его личная  пенсия давно не пересчитывалась и в тот момент составляла  только 3850 рублей –  жалкие крохи. Мы по-разному рассматривали заработанные материальные блага и ценности.

     Другая комната была спальня. Находилась  против салона. Их разделял узкий короткий коридорчик, а их двери располагались наискосок друг от друга. Мне удалось отыскать старую фотографию коридорчика. Его длина – два метра, а ширина около полутора метра.  На левой стене коридора  навешена  белая  дверь (в спальне), а на правой стене за выдвижной коричневой  дверью был салон.  В торце коридора стоял  узкий шкаф. Его верхняя и нижняя части были полые, там можно  поставить  вазочку или безделушку,  а центральная и нижняя части имели дверцы: это был наш винный бар. Каждый шкафчик бара  вмещал 10-12 бутылок лёгкого вина. Рядом с баром  находились (сверху вниз):  декоративная тарелка моего производства;  ниже – плетение макраме «Сова», сплетённое моей коллегой, руководителем информационно-вычислительного центра Ириной Кучеренко из Нижнего Новгорода;  а ещё ниже   –  столик-геридон с высокой точёной ножкой и с резной круглой столешницей,  созданной мною в технике мозаики маркетри (геридон - это столик на одной ножке  с  резьбой и украшениями).

     Я отыскал  сохранившуюся в моём архиве, фотографию, где на стене спальной комнаты были размещены картинки  в аккуратных рамках  и портет Валентины в меховой дошке.   Комната тесновата, но нам места  хватало.

     Выше других на фотографии находился этот портрет.  Я мотивировал  это тем, что портрет красивой женщины должен служить украшением квартиры.  У выхода стоял вентиллятор на  металлической стойке и тут же – мягкое кресло, а  над ним висел крупный мужской портрет.  Видно, что дверь в коридор приоткрыта  и просминривался выход к прихожей.

     Обычно в летний оптуск мы с женой ездили в Крым,  потому что   Валентина родилась в Симферополе на улице Салгирной, а я   увлекался подводной охотой и планьем. В тот год мы решили разделить отпуск на две части:  половину  провести на Чёрном море, а другую – посвятить Балтике.  В газетах кстати промелькнуло сообщение, что Вильнюсская фабрика освоила производство дамских меховых дох из натурального меха ламы (род семейства верблюдовых, обитающий исключительно в Южной Америке).

     Я связался  с вильнюсским коллегой, дал свои реквизиты и получил ответ  от службы реализации фабрики, что мой заказ будет ждать своего покупателя.  День рождения у жены в январе, так что художник успел и закончить портет, и  попрактиковаться в написании меха ламы.

     Выходя из белых дверей нашёй спальни, мы попадали в небольшую квадратную прихожую и видели перед собой узкую дверь ванной комнаты. Здесь бросались в глаза русские расписные вещи: большая матрёшка, сделанной как футляр для сувенирной бутылки марочного коньяка;  хохломское блюдо, ваза для цветов,  большая кухонная доска  с городецкой росписью, а под ней такая же деревянная расписная  хлебница. Эти народные шедевры в новой стране утратили былое  предназначение и использованы как яркие декоративные пятна интерьера.

Художников – как рыбы в море синем.
Я живопись приемлю и пойму.
Хоть в росписи профан по древесине –
на лысине рисуйте хохлому!

     В простенке над дверью нашла удачное место в израильском доме декоративная  маска из Гвинеи. А слева на свободной стене прихожей висела крупная картина «Стена Плача» (художник  Бурле).

     Неудачный угол обзора художественного полотна потребовал развернуть его более удачным образом.