Курт Воннегут, 2001 г.
Журнал «Natural History Magazine». Winter 2001.

Однажды моя дочь-художница Эдит, будучи уже взрослой женщиной с детьми и так далее, сболтнула вдруг кое-что, что она явно хранила в себе годами. «Я ненавижу Сезанна», - сказала она. Примерно так же я поступил со своим братом Берни, мёртвым теперь, физиком и химиком, в своих исследованиях интересовавшимся погодой. Мне было около пятидесяти, а ему, стало быть, где-то шестьдесят. И мы стояли под чучелом кита, свисавшим с потолка Американского музея естествознания. Я вдруг ляпнул: «Я не верю в дарвиновскую теорию естественного отбора. А ты?» Это было всё равно, что крикнуть в Сикстинской Капелле, что все тамошние фрески – бредовые каракули.
Как профессиональный рассказчик, я подкрепил своё утверждение тем, что не могу представить серию семейных кризисов, в которых выживают только те, чья задница умеет мигать, как в случае со светлячками, или те, у кого в хвост встроен мексиканский маракас, а во рту есть игла наполненная ядом, как это принято у гремучих змей.
Там, под китом, Берни и я вдруг изобразили сцену, очень похожую на эпизод из «Братьев Карамазовых» Достоевского, в котором Алёша, человек веры, отвечает на пагубный антагонизм его рационального брата Ивана. Он выслушивает Ивана, а потом целует его. Берни меня не поцеловал, но он положил руку на моё плечо и, пристально посмотрев мне в глаза, сказал: «Это единственная игра в городе».
Многие читатели, должно быть, знакомы со старой шуткой, на которой был основан «поцелуй» моего брата. Один парень, страдавший игровой зависимостью, каждый вечер проигрывал последнюю рубашку в покер. Кто-то однажды сказал ему, что эта игра – сплошной обман, она доведёт парня до богадельни. На что он обречённо ответил: «Я знаю, знаю. Но это единственная игра в городе».