в этом мире я многое ненавижу. к примеру, я ненавижу рыбу и бесконечно идиотские людские привычки (ритуалы, если хотите), я терпеть не могу русских (у которых поведение лучше всякой таблички вещает о нац.принадлежности) и когда черешня успевает сгнить прежде, чем я успеваю ее съесть. меня выворачивает от неграмотности, от москвы, от россии, от идиотских замечаний в моей адрес, от неизменного моего «хуйня» на вопрос «как дела», от тех людей, которым от меня что-то нужно и от бесконечного идеально-совершенного, просто безукоризненного, ставшего родным, одиночества.
в этом мире я ненавижу много вещей. более того, я предпочитаю говорить об этом. громко. и много. так, например, меня частенько преследуют вопросы «ты всегда такая злая?» или же «ты всегда СТОЛЬКО ругаешься?».
ну, стоит ли говорить, что на такие вопросы у меня нет иного ответа, кроме «проваливай.»
я не хочу ничего оправдывать своим катастрофическим «я одна», я могу ведь (по теории) мило всем улыбаться и ждать лучших времен, переживать все это тихонько и радоваться каждому цветочку-грибочку-комплименту-моменту в жизни, но дело в том, что я не хочу. и не могу.
да и не скрываю этого.
мне не звонят люди по вечерам, чтобы спросить, как мои дела, никто не пишет мне восторженных е-мэйлов, в которых говорится что-то вроде «слушай, я тут такую песню нашел, приходи, будем ночью слушать.».
мне никто не предлагает съездить на выходные туда, туда или туда. у меня не спрашивают адреса с индексом, ко мне не приходят с виски или с тортом, ко мне никогда не приезжают без предварительного звонка и никто не приезжает в день рождения. меня любят спрашивать, хочу ли я того или того, но, черт побери, никому не приходит в голову просто сделать что-то без уточнений и вопросов. мне любят обещать, меня любят успокаивать, обо мне любят заботится (я никогда не подозреваю о заботе, все исключительно за спиной), все от меня в восторге,
но только я не понимаю, почему я чувствую себя
столбом посреди
заброшенного переулка
или же
старым неотправленным пожелтевшим письмом
на дне последнего, самого нижнего, ящика в столе,
о котором помнят,
но которое на руки
не берут.