В этом году гостем нашего 6-го документального кинопоказа в Техасе станет режиссер-документалист Андрей Загданский. Мы познакомились с ним на кинофестивале «Артдокфест» в Москве и приглашали в Техас еще в прошлом году. Но тогда не сложилось… На этот раз техасской публике повезло, Андрей посетит не только Хьюстон, но объедет со своим фильмом «Мой отец Евгений» многие университеты нашего штата.

Вот что пишут о фильме «Мой отец Евгений» другие документалисты.

Джефф Райхерт
«…история отца и сына состоит из нескольких элементов: кинохроника советской эпохи, блестяще снятые кадры Нью-Йорка, сегодняшнего Киева и заброшенной киностудии, семейные кинокадры и фрагменты писем отца к сыну. Все это соединено в приятно «дрейфующий» биографический рассказ, который охватывает десятилетия в жизни Евгения и Андрея. Фильм абсолютно персональный, но, к счастъю, никогда не слезливый. Мне особенно понравилось, как Загданский комментирует каждый новый фрагмент кинохроники: «Здесь мне столько-то лет». Автора нет в кадре, и это не домашние кинофильмы, нет. Его выбор синтаксиса подчеркивает сложное отношениe к кадрам на экране (оба, и покойный отец, и сын, - кинематографисты) и к истории (и взаимоотношения этих кадров с историей) и последовательно проходит через весь фильм. Спокойная эстетика фильма нарочито старомодна, отчего мне еще больше понравился этот погружающий в мечты фильм.

Джордж Робинсон
«Мой отец Евгений» - изысканный импрессионистический документальный фильм об историческом прошлом, о времени, прожитом отцом и сыном. Используя комбинацию архивных материалов, семейной хроники и фильмов, снятых на киностудии отца, вместе с тревожными кадрами теперь уже заброшенной студии, Андрей рассказывает сложную историю своей семьи и своей страны. Работая с различными фактурами, режиссер передает диалектику времени - отец всегда говорит о будущем, сын постоянно обращается к прошлому - и боль разлуки, что одновременно эмоционально и точно.

Впечатлениями от увиденного на фестивале фильма делились многие. Вот одно из них кинокритика Дарьи Борисовой.
Заглянуть в себя, переворошить прошлое, признаться в том, что недодал любви родителю (а теперь его уж и на свете нет) - тут нужно мужество. С основным потоком фильмов -«писем из России» картина Загданского созвучий не находила и фактом своего существования в этой коллекции самого что ни на есть нового, актуального и «реального» наводила на размышления о неизменности соотношения вечного и преходящего. Именно в таких случаях понимаешь, что такое кино большого стиля, а что - домашние радости.

«Мой отец Евгений» - объемная конструкция, в которой жизнь человеческая преломляется в гранях разных эпох, проверяется расставаниями и расстояниями, да и не одна жизнь: автор ведет диалог сквозь время с собственным отцом, смотрит на себя прежнего. Ключевой кадр - когда старик Загданский, уже очень одинокий в своей киевской квартире, отражается в стекле книжной полки, за которым - какая-то афишка, постер с фотографией сына «заокеанского» периода - prosperous film director Andrei Zagdansky. Киев и Манхэттен вспыхивают в картине попеременно и словно качаются на весах.

В Киеве началось все. Там зимой 1919-го, в семье дамского сапожника Петра Загданского (на фото из фамильного архива - черноглазый красавец-фрачник, щеголь а-ля мусье Голохвастов) родился сын Евгений. Суждено ему выучиться, воевать, дойти до Берлина офицером, а в мирной жизни стать кинематографистом - сценаристом, главным редактором студии «Киевнаучфильм», при нем расцветшей, воспитавшей немало талантов (начинал там и сын Андрей). Про ту же бурную киевскую зиму, когда появился Евгений на свет, в «Белой гвардии» сказано: «Тревожно в Городе, туманно, плохо…» Вот это сакральное, с большой буквы, булгаковское «Город» сродни Киеву режиссера Андрея Загданского. Родной, обжитой и вечный, непостижимый, там остались детство, родители, дом. В доме неизменно тикают часы - старинные, купленные родителями в Германии (снова булгаковский блик - часы в столовой Турбиных, которые, как мы помним, «совершенно бессмертны» и в компании с «Саардамским плотником» и голландской печкой хранят киевский дом от вихрей истории). С хрипом и шипением они собираются, бьют, отмеряют очередной час. Время в фильме осязаемо. Вместе с жизнью Евгения Петровича Загданского на экране проходит без малого век. До рубежа 50 - 60-х в распоряжении режиссера традиционный набор: хроника, фотографии, факты семейной истории. «1961 год. Киев встречает Фиделя Кастро. Где-то в этой толпе моя мама. Мне шесть лет. Я ничего не понимаю и счастлив». Золотая пора счастливого неведения не длится долго. Детство сменяется отрочеством. «Отец мечтал: я буду ученым». А дома - разговоры о кино, шумные компании отцовских коллег, и хочется быть режиссером, как, например, завсегдатай дома, блестящий Феликс Соболев.

Время расходится, как речка, на два рукава, у сына пошел свой отсчет - и тут любопытны метки, поставленные памятью в бескрайнем пространстве прошлого. Отец обживает кабинет в новом здании «Киевнаучфильма», готовится к международному конгрессу по проблемам неигрового кино. Сын ловит слухи об аресте украинского поэта Василя Стуса, о мытарствах Параджанова, пытается вычислить стукачей, объявившихся в стенах Института имени Карпенко-Карого. Позже, в письмах к сыну в Америку (в фильме их замечательно прочел за кадром драматург Александр Гельман) Евгений Петрович признается: волновался, что Андрея затянет в диссидентство, со всеми вытекающими. «Мы верили, что высокий интеллектуальный уровень страны предполагает и безупречную нравственность», - оправдывается фронтовик, честный и умный советский человек. В 90-е взяла оторопь от состояния умов и душ граждан некогда единой страны. В утренних газетах пошли отчеты о потерях российских войск в Чечне, а по каналам украинского ТВ - трансляции цирковых представлений в Раде, с клоунами и борцами-тяжеловесами (фрагменты парламентских словесных баталий и потасовок у микрофонов, найденные режиссером для фильма, заставляют вздрогнуть - как недавно и мы это проходили). Мир перевернулся, и нонконформизм сына в пору застоя и агонии режима представлялся единственно возможным тогда образом мышления. С 1992-го сын Андрей проживал уже в Нью-Йорке, общались посредством телефона и почты. «Тебе не утомительно читать все это? Просто я себя уговариваю, что прожил жизнь не совсем напрасно».

Евгения Загданского не стало в 1997-м. К этому моменту выпестованная им студия «Киевнаучфильм» перестала существовать. Жизнь в незалэжной Украiне кардинально менялась. Говоря о своем фильме, Загданский подчеркнул, что ему важно было найти интонацию отца тех лет, «почувствовать и передать точку, когда все уходит». Точка эта - сверху. Камера смотрит с крыш на Город, на перелески вокруг корпусов бывшей студии (панорама над окрестностями «Киевнаучфильма» завершает картину), и грусть прощания с тем, что составляло жизнь, разливается в кадре. А виды заброшенных, захламленных ныне павильонов напоминают призрачные интерьеры затонувшего «Титаника» - это уж прощание Загданского-младшего со студией, на которой вырос и дебютировал. Точка, с которой он смотрит на прошлое и настоящее, обозначена в фильме нью-йоркским перекрестком (еще есть вид на Гудзон с набережной), и грусти там не меньше. Это не то чтобы ностальгия, похоже на тонкую, без надрыва, исповедь перед самим собой, на подведение первого баланса: что было, что есть. Где сейчас семейные часы? Идут ли? Про это в финале фильма ничего не сказано. Есть старшая сестра Нина, которую Андрей Загданский поблагодарил за «разрешение снять фильм о нашем папе», когда вышел получать «Лавровую ветвь» за лучший документальный фильм 2010 года.

По материалам сайта Андрея Загданского