(«Дядя Ваня» Чехова)

В век урбанизации и театрального авангарда, проживая в штате, где очень развит культ оружия, Джон Хочин (John Houchin) ставит Чехова. Режиссёр, профессор Boston College, приглашенный режиссёр хьюстонского театра Classical Theatre Company, решился на смелый шаг - поставить пьесу «Дядя Ваня».

«Я всегда мечтал поставить «Дядю Ваню», на мой взгляд, самую загадочную пьесу Чехова, которую не так-то уж часто играют, по сравнению с «Чайкой» и «Вишнёвым садом». Есть что-то очень человечное и общечеловеческое в сочинениях Чехова», - считает мистер Хочин.

Художественный руководитель хьюстонского театра Джон Джонстон (John Johnston) поддержал его идею, которая пришлась в самый раз. В Classical Theatre Company играются пьесы, написанные более века тому назад - Шекспир, Мольер, Ибсен. Чехова не ставили никогда.

Пьесы Чехова пришли в Европу и США благодаря англичанам, которые, правда, пытались показать атмосферу «русского викторианства» через викторианство английское, не задумываясь, что это разные вещи. Не так просто совершить «путешествие во времени» и детально изобразить на сцене деревенскую жизнь в России конца 19 века. Мистер Хочин уверен, что эту атмосферу можно показать эмоционально, чтобы современному зрителю было понятно, что значило жить и работать, а подчас и тяжело работать, в деревне.

«Американцы в большинстве превратились в городских жителей, а место действия всех пьес Чехова - деревня, - комментирует режиссёр. - Я с интересом читал дневники и письма Антона Павловича, где он описывает свою жизнь в Москве и за пределами - это дало мне понимание того, что происходит в его пьесах».

Соглашаясь с мнением Чехова, который называл свои пьесы комедиями, Джон Хочин считает, что в «Дяде Ване» много комических моментов. «Ещё со студенческих пор меня привлекала сцена с пистолетом в третьем акте, - рассказывает режиссер. - Я сам из Техаса, «культура стрельбы» у нас процветает, и случаи, когда люди друг в друга стреляли, были нередки. Ситуация в пьесе Чехова, когда Ваня промахивается, пытаясь застрелить профессора, казалась мне смехотворной. Я об этом много думал, прежде чем поставить спектакль. Что делает эту пьесу комедией? То, что герои действуют, как машины. Их действия предначертаны судьбой, которую люди не в силах изменить, но они тратят на это все силы. Все персонажи чем-то одержимы, и эта их одержимость смешна. Правда, они сами не думают, что смешны, а вот зрители это видят. Чехов, как никто другой, видел смешное в трагическом».

Ответ на вопрос, есть ли у него любимый персонаж, прозвучал неожиданно: «Звучит странно, но я симпатизирую профессору Серебрякову. Во-первых, его появление послужило толчком к взрыву всей ситуации, когда уже прежнее не смогут собрать ни «вся королевская конница, ни вся королевская рать» - я это считаю важным. С другой стороны, я по-человечески его понимаю, я, видите ли, сам профессор. Он, конечно, привык к комфорту городского житья и деревенская жизнь не для него. Он причисляет себя к элите и считает, что достоин лучшего отношения, чем то, которое он получает в окружении сельских жителей. Поэтому он ведёт себя заносчиво - всем профессорам это свойственно. Когда я работал над «Дядей Ваней», то волей судьбы жил в Саванне, штат Джорджия. Мы с женой думали, что туда переедем. Я невольно идентифицировал себя с профессором, думая: а что если мне предстоит здесь жить до конца дней? Что я буду делать? С кем разговаривать? Для какого театра ставить пьесы?

В большинстве постановок профессор ведёт себя, как клоун или как негодяй. Но он ни тот ни другой. Он человек, который серьёзно озабочен потерями в своей жизни. Но вместе с тем он счастливец, потому что способен выйти из ситуации, а остальные - не могут».

Джон Хочин меняет акценты пьесы: «Чем больше я анализировал пьесу, тем более утверждался в мысли, что главный герой, всё-таки, Соня, а не Ваня. Обычно зритель переживает крах Вани, но забывает о том, что Соня продолжает идти вперёд. Она находит силы продолжать жить, даже с кровоточащей раной в груди. Даже после крушения всего и вся, Соня остаётся сильной. Я думаю, что это идея, характерная для ХХ века».

Мистер Хочин в своей постановке хочет подчеркнуть хаос, который обычно творится в загороднем доме. «В своих письмах Чехов пишет о хаосе в своей жизни земского врача, которому надо было лечить больных, идущих непрерывным потоком, и кроме этого, строить школу, больницу, тушить пожары (Чехов, наверное, был единственным из помещиков, кто имел пожарную машину), заботиться о крестьянах, заботиться о животных - и те и другие болеют и умирают - с этим надо считаться. Прибавьте к этому неустроенность в быту, личной жизни и вынужденные условия сосуществования с чужими людьми - и получится форменный сумасшедший дом. «Именно это я хотел бы трансформировать в свой спектакль, - говорит режиссёр. - Чехова часто критиковали за то, что в его пьесах «ничего не происходит», но я считаю, что как раз в «Дяде Ване» невероятная активность персонажей - разрыв отношений, попытка убийства, попытка продажи поместья. В финале - вроде бы ничего не меняется, но очень много всего произошло. На самом деле меняется жизнь героев. Это важно. И самое грустное, что дружеским отношениям Вани и Астрова больше не бывать. Это намного печальнее, чем тот факт, что Астров не способен любить Соню, или что Елена не может всецело принадлежать никому из мужчин».

Мистер Хочин надеется, что спектакль будет понят в Хьюстоне: «Каждый творческий человек хотел бы найти понимание и сопереживание у публики. С одной стороны, чувства, мысли, рефлексии персонажей - очень русские, но с другой стороны, я уверен, что и Чехов, и Московский академический театр были заинтересованы в том, чтобы пьеса нашла понимание во всём мире. Чеховские пьесы - как документальная хроника, с точностью передающая жизнь, не пытаясь преподнести мораль. Поэтому Чехов и важен для русского и мирового театра».

«Дядя Ваня» - пьеса о том, как люди пытаются найти любовь и красоту. Я считаю, что пьеса очень важна для всех нас. Правда, не думаю, что современная американская публика может глубоко понимать это, но русские-то точно поймут и, надеюсь, поддержат нас», - сказал режиссёр в заключение разговора.